Стивен Коен - Провал крестового похода. США и трагедия посткоммунистической России
Стивен Коэн: Хотя в 70-е — начале 80-х гг. среди учёных и журналистов преобладал пессимизм в этом вопросе, было нетрудно понять, что в советской системе грядут, в конце концов, большие перемены. В истории и политике нет ничего неизменного, и факторы, говорящие в пользу реформ, были уже тогда заметны. Гораздо труднее сегодня понять, что действительно изменилось безвозвратно, а что нет, что ушло, а что осталось. Возьмём, к примеру, утверждение, ставшее настолько аксиоматичным, что вряд ли кто-нибудь возьмется оспаривать его: «Советская система рухнула».
Да, безусловно, это так, с одной стороны. Но с другой, не менее важной, это не так. Советская система у нас долгие годы ошибочно приравнивалась к коммунистической партии, а коммунизм — к «советизму», если это можно так назвать. Партия была очень важной частью этой системы, но далеко не всей системой. Например, партия контролировала государство, но уже государство — «административно-командная система», как её называют, — контролировало общество, по меньшей мере, экономику. Так что же произошло? Компартия реально утратила свою монополию в политике ещё в 1989 г. (в этом важнейшем отношении созданную Лениным систему можно считать распавшейся ещё в результате горбачёвских реформ), но государственная администрация продолжала функционировать. Попытка переворота в 1991 г. привела к окончательному краху партии, но потерпела ли крах советская государственная система? Поверхностные изменения, сколь бы драматичны они ни были, не должны вводить нас в заблуждение. Многие связи в этой системе порвались, особенно те, что соединяли Россию с бывшими республиками, и те, что обеспечивали единое экономическое распределение. Множество городов, улиц, учреждений сменили свои названия.
Но давайте посмотрим теперь, что сохранилось. Экономика России, по крайней мере, на 95% продолжает оставаться в руках государства. Новые элиты не возникли. На региональном и местном уровне старое руководство сохранило, по большей части, свои позиции, лишь сменив членство в партии на должности в других властных структурах. Классовые отношения тоже остались прежними. Зарождающийся класс предпринимателей остается слабым и численно незначительным. Многие стереотипы общественного мнения тоже, по всей видимости, не претерпели существенных изменений. Большинство граждан продолжает надеяться на государство, дающее им социальные гарантии от рождения до смерти, что было определяющей чертой позднего советского коммунизма.
Всё вышесказанное приводит к выводу, что никакой новой революции в России не произошло, несмотря на всю «модность» темы. И если мы зададим более актуальный вопрос: о перспективах дальнейших реформ в рамках этой системы, вновь встанет проблема, которую не сумел одолеть Горбачёв и которая одолела его, — как на деле осуществлять маркетизацию и демократизацию системы, в которой значительная часть местного чиновничества, превратившегося за десятилетия в замкнутую касту политических, экономических и военных властителей, противостоит населению в целом? Я думаю, сделать это можно, но не просто и не скоро.
Здесь мы подходим к более сущностному вопросу. Был ли коммунизм (или советизм) действительно чем-то чуждым и навязанным России сверху, как настаивают сегодня многие западные и российские комментаторы? Если да, то мы вправе надеяться на быстрый скачок из прошлого. И мы можем поверить Ельцину, когда он говорит, что он президент «другой страны». Но если советский коммунизм в значительной (и значимой) степени вырос из российских авторитарных традиций и явился их логическим продолжением, — а я склонен думать, что это так — мы должны иметь в виду другую перспективу. Какие бы изменения в сторону модернизации и вестернизации с годами ни произошли, Россия не сумеет выпрыгнуть из своей кожи и уж точно не сумеет влезть в нашу.
Сомнения у меня вызывает и другое распространённое в прессе убеждение — о том, что Советский Союз был последним в своём роде. Да, Союз политически распался. Все пятнадцать бывших союзных республик объявили себя независимыми государствами. Некоторые из них добились дипломатического признания, другие делают шаги к созданию собственных армий и валют. Но и здесь мы вынуждены учитывать традиции и факторы, которые могут способствовать созданию нового союза из нескольких или даже большинства бывших республик.
Представьте себе, что эти «юнионистские» факторы — это как сети, опутывающие всю страну. Главная среди них, конечно, экономическая сеть, включая ЕЭС. Подавляющее большинство национальных промышленных предприятий не способно работать без связи со смежными предприятиями из других республик. Это также единая военная сеть. Несмотря на все претензии к военной собственности, советская армия продолжает нести службу в большинстве бывших республик и находится, в основном, под московским командованием. И, наконец, это человеческая сеть: 75 миллионов бывших советских граждан, живущих за пределами своей этнической территории, в том числе 25 миллионов русских; миллионы межэтнических браков; миллионы людей, говорящих только по-русски, не будучи русскими, и миллионы русских, живущих за пределами России и не говорящих ни на одном другом языке. Неудивительно, что на недавнем референдуме в марте 1991 г. почти 77% населения проголосовало за сохранение Советского Союза.
Сегодня эти связующие нити, похоже, менее важны, чем националистическая политика новопровозглашённых государств, но попробуем забежать вперед. Большинство националистических лидеров — это бывшие коммунисты, вовлечённые в политическую борьбу у себя дома. Если их обращение в национализм не является ни полным, ни искренним, то как долго и продуктивно они смогут разыгрывать националистическую карту на пространстве, где веками доминировала Россия — и своими размерами, и своим влиянием? Ельцин, между тем, настойчиво заявляет, что имперский «Центр» перестал существовать вместе с советским правительством. Но Россия, или Москва, была центром Советского Союза. И советские министерства, правда, переименованные Ельциным в российские, продолжают существовать. Некоторые из них подверглись сокращению, другие — объединению, включая ведомства госбезопасности. Более того, русский национализм, сильнейший идеологический фактор сегодняшней московской жизни, явно не склонен сбрасывать со счетов 25 миллионов компатриотов, живущих за пределами России, или уступать без боя бывшую экономическую и военную собственность СССР, как это мы видим в дискуссии о вооружённых силах Украины.
Я не хочу сказать, что новый Советский Союз обязательно возникнет, я только утверждаю, что и в этой области больше хороших вопросов, чем ответов. И один из них — был ли прав Горбачёв, настойчиво считавший, что маркетизация и демократизация имели больше шансов на осуществление в реформированном Советском Союзе, нежели без Союза?
Вопрос: Стало быть, Вы не испытываете большого доверия к Содружеству независимых государств, созданному в декабре 1991 г. после роспуска Советского Союза и правительства Горбачева?
Стивен Коэн: Это хорошая идея, и мы должны были бы держаться за неё обеими руками. Но это бумажная идея, которая вряд ли способна преодолеть все те негативные обстоятельства, о которых я говорил раньше, от борьбы за собственность до продолжающих сохраняться союзных связей. На самом деле, республиканские лидеры, объединившиеся в Содружество, были движимы разными, даже противоречивыми целями. Часть из них надеялась, что это будет версия Союза, реформированного в духе предложений Горбачёва; другие видели в нём промежуточную станцию на пути к полной независимости. Неудивительно, что с момента подписания документа о создании СНГ мы видим в нём больше разногласий, чем согласия. Кроме того, невозможно создать государство или содружество государств в одночасье, просто декларировав его. Даже лучшие образцы подобных политических намерений потребовали десятилетий для их воплощения, а намерения, приведшие к созданию Содружества, были не всегда высшего политического порядка. В основе большей части этого процесса лежала цепь политических предательств. Министры Горбачёва — между прочим, представлявшие в основном государство, а не партию — предали его, устроив переворот в августе 1991 г. Вернувшись в Москву, Горбачёв поначалу достиг соглашения с Ельциным по ряду политических вопросов, но тот затем также предал его, а также руководителей неславянских республик, отправившись в декабре 1991 г. в Беларусь вместе с лидером Украины Леонидом Кравчуком, чтобы распустить Союз. Кравчук впоследствии предал Ельцина и российский Парламент, отказавшись соблюдать ряд военных и финансовых соглашений. И так далее. Спрашивается, что хорошего или прочного можно построить на предательстве?
Вопрос: Большинство изменений, которые мы сегодня видим, есть результат почти семилетнего пребывания у власти Горбачёва. Будучи одним из немногих американских учёных, кто с самого начала верил в него как в истинного реформатора, как бы Вы могли сейчас оценить период его правления?
