Газета "Своими Именами" (запрещенная Дуэль) - Газета "Своими Именами" №17 от 22.04.2014
Тем более, что для полноты картины хотя бы той же мировой трагедии иногда полезно кое-что и сопоставить. Например, нашу землю фашистский сапог, хлюпая в крови, топтал три с лишним года, а земли Англии и США он и не коснулся. Или: на нашей земле ожесточение борьбы доходило до того, что более тридцати городов по нескольку раз переходили из рук в руки, а в Польше, Франции, Бельгии и других захваченных немцами странах не было ни одного случая такой борьбы, ни единого города.
А Дымарскому хочется, чтобы нашим детям рисовали примерно такую картину: ну, была война, все, мол, сражались, ну, были, конечно, потери, но – все герои, ну, все молодцы… В. Мединский хорошо проветрил ему черепную коробку: «Приведенные цифры говорят о том, что мы вынесли основную тяжесть войны. Война и победа для нас и для англичан с американцами имеют совершенно разную цену. Поэтому мы относимся к войне по-разному, поэтому мера ранимости при обсуждении любого вопроса её истории абсолютно разная и степень восприимчивости народом этой темы у нас по болезненности несопоставимы ни с Англией, ни с Данией». И разумеется, с Америкой. То есть Мединский не проветрил, конечно, митрофанушкину коробку, это невозможно - что ещё за «ранимость» какая-то? - а только вдунул туда, в коробку-то, важную справедливую мысль. Но разве она там не приживется…
Для подкрепления своей жажды истины и справедливости наш профи тут же обратился к именам Солженицына и Виктора Астафьева, как к великим и честным знатокам истории войны, её участникам и свидетелям. Ведь они, говорит, прошли «всю войну»! Я, дескать, об этом читал. Да прочитать можно и о том, что они были добровольцами. Приходится огорчить одноглазого читателя. По Указу Верховного Совете о мобилизации и по возрасту Солженицын должен бы надеть шинель в первый день войны, а он с молодой женой из Ростова укатил в Морозовск, который ещё дальше от фронта, и там преподавал в школе астрономию. Увлекательная и приятная наука! Смотришь часами на небо и не видишь, что творится на земле… И в армии астроном почему-то оказался лишь во второй половине октября на ответственной должности конюха. Потом неизвестно как попал в офицерское училище, и на фронт со складным письменным столомбудущий писатель прибыл лишь в мае 1943 года. Астафьев же – и вовсе осенью 43-го. Самую страшную пору войны оба не видели, не знали. Да ещё надо вспомнить три последних ожесточенных месяца войны, на которые Солженицыну удалось сократить свою военную биография с помощью ловкой передислокации в московские Бутырки. И это не помешало Дымарскому прочитать у него: «не уходя с передовой, воевал четыре года». Вся-то война была меньше четырех лет, но у него свой счёт.
И этот профи продолжает млеть: «А как Астафьев оценивал, как называл вообще Жукова, Сталина…» Да называть-то можно как вздумается. Но кто он и кто Сталин, Жуков? И называл он их как и принято у всех злобных и невежественных в военном отношении антисоветчиков. Но смешно же защищать генералиссимуса и маршала от бредовых выходокротного телефониста. Он и Шолохова злобно ненавидел. По воспоминаниям поэта Бориса Куликова, Астафьев однажды заявил: «День смерти Шолохова будет счастливейшим днем моей жизни». Его собственная смерть, как и смерть Солженицына, никого не осчастливила. Они соревновались в ненависти и к Сталину, и к Жукову, и к Шолохову.
«Виктор Петрович считал, - продолжает профи, - что мы воевали числом, а не умением, что закидали немцев трупами. Можно не соглашаться с этим, но из каких уст мы это слышали!» Из каких? Повторю: из уст лжеца и невежды. Военно-историческая дремучесть обоих корифеев, право, даже загадочна. Я уж не говорю о том, что сахарные уста старшего из них порой извергали, например, такое по адресу соотечественников: «Подождите, будет на вас Трумэн с атомной бомбой!» («Архипелаг». М. 1989. Т.3, с.51. Вдова покойного бомбиста этот пассаж сейчас при переиздании, разумеется, выкинула). У нас-то бомбы тогда ещё не было. А младший покойник даже не умел читать военную карту, был тупо уверен, что каждая стрелка на ней означает не что иное, а именно армию, т.е. воинское объединение в составе нескольких дивизий, тогда как на самом деле стрелка означает направление движения того или иного воинского формирования – хоть отделения, хоть полка, дивизии, корпуса, армии или всего фронта.
И что ж ещё мы слышали из «таких уст»? В Советское время, в ноябре 1985-го, со страниц «Правды», главной газеты страны, эти уста, тогда медовые, сладко пели: «Мы достойно вели себя на войне… Мы и весь наш многострадальный героический народ, на века, на все будущие времена прославивший себя трудом и ратным подвигом». И даже уверял, что соотношение потерь было 1 к 10 в нашу сторону, что, конечно, было холуйским враньём. А 28 апреля 1988 года, на четвертом году горбачевщины, на совещании по истории войны те же медовые уста, вдруг став горчичными, начали вещать вот про эти трупы, о которых четверть века не может забыть Дымарский. Да еще напомнили, что соотношение потерь-то было 1 к 10, но не в нашу пользу, а немцев. Эта великая новость тотчас была напечатан во всех демократских или уже деморализованных газетах – в «Литературке» Ф. Бурлацкого, в «Советской культуре» А. Беляева, в «Московских новостях» Л. Карпинского, в «Вопросах литературы» Л. Шинделя, в «Вопросах истории» и т.д. Усердие не осталось незамеченным: от Горбачева Уста получили Золотую Звезду Героя, а от Ельцина – президентскую пенсию, множество премий и собрание сочинений в 15 томах. Неужели и теперь наш читатель-профи не согласится, что и медовые уста, и горчичные были устами лжеца?
Когда зашла речь о «цене победы», Мединский сказал: «28 миллионов – большая цена. А если было бы 50…» Дымарский воскликнул: «Зачем такие ужасы!» Мил человек, да ведь именно такие ужасы, эти самые извергали столь дорогие для вас уста Солженицына и Астафьева, такие и даже страшней. Чего ж вы тогда молчали? И собеседники разъяснили дилетанту: в отличие от войны 1812 года, на которую он тоже охотно ссылается, в войне 1941-1945 годов агрессор стремились не победить нас, а уничтожить. Поверил ли этому профи, неизвестно.
Действуя нахрапом, Митрофанушка полностью пренебрегает всяким правдоподобием того, что изрекает, и не может сообразить, в какой луже то и дело оказывается. Например: «Что касается Мюнхена, то Запад его осудил, там его денонсировали». В. Мягков в недоумении: «Как они могли его денонсировать?». Действительно, как, когда, каким образом? В 1938 году в Мюнхене за спиной самой Чехословакии и Советского Союза, имевшего с ней договор о взаимной помощи, Гитлер и ответственные представители Англии и Франции договорились о расчленении Чехословакии, и этот договор был выполнен: Германия отхватила Судетскую область, Польша –Тишинскую, а вскоре немцы оккупировали и всю страну. Но в 1945 году Красная Армия освободила Чехословакию, страна вновь обрела целостность и независимость. Что же теперь денонсировать? Это не Запад, а мы, уничтожая и вышвыривая оккупантов из Чехословакии, силой оружия «денонсировали» Мюнхен. И что же Дымарский ответил Мягкову? Буквально: «Запад сделал некие шаги». Когда? Кто? Какие шаги? Молчание пустозвона… По-моему, он порой употребляет слова, не зная их смысла.
Не удалось с тем, подлинным Мюнхеном, тогда он пытается провернуть свои мини-Мюнхен и ласковым голосом Даладье предлагает: «Давайте признаем всё-таки, что 41 год был катастрофой». Мединский твердо: «Нет». Действительно, первые же недели войны были катастрофой для Польши, Франции и других жертв агрессии – они были разбиты, их армии и сами как государства рухнули. Ничего подобного не произошло у нас. Франц Гальдер 4 июля в своём известном дневнике записал: «Можно констатировать, что кампания против России выиграна в две недели». То есть быстрее, чем в Польше. И это писал не какой-нибудь Митрофарский, а почти шестидесятилетний генерал-полковник, занимающий высокий пост, участник первой мировой войны, поседевший над составлением военных планов. Генерал не хотел видеть, что рушится их собственный план. Ведь немцы рассчитывали в кратчайший срок захватить Москву, Ленинград и Киев. В июле не удалось ещё ничего, осенью захватят только Киев. И война-то только начиналась…
А ещё профи очень хотел бы знать, что делал Советский Союз последние два года перед войной для укрепления обороны. Ну почитал хотя бы воспоминания маршала Жукова, там об этом подробно сказано. И вот ему разъясняют, разжевывают, втемяшивают… В частности, Мягков говорит, что в 1939 году наша армия имела чуть больше одного миллиона штыков, а на 22 июня – около 5 миллионов. Профи тут как тут с подковыркой: «И что от них осталось в конце 41-го?» Смысл вопроса в том, конечно, что, мол, ничего не осталось. Ну, если так, то что же мешало немцам захватить Москву и Ленинград, их главные цели? А то, что на самом деле и «осталось» и прибавилось столько, что хватило сил и отстоять эти города и вскоре погнать их от Москвы, от Тихвина, от Ростова-на-Дону. Он все это впервые слышит…
