Олег Кашин - Реакция Путина. Что такое хорошо и что такое плохо
Кто говорит, что не любит сплетничать, тот, скорее всего, лицемер. Сплетничают все. Сплетничают про меня, сплетничаю и я, это естественно, на этом держится как минимум индустрия таблоидов, а если совсем честно, то и весь мир. У кого какая зарплата, кто к кому ушел от жены или кто и почему сменил работу, и что-нибудь еще в этом роде — кому не интересно поговорить на эти темы? Да всем интересно. И, встречаясь с какими-нибудь приятелями, я и им рассказываю, что слышал в последнее время, и от них тоже что-нибудь такое узнаю. Параллельные медиа практически.
Законы на рынке сплетен буквально те же, что и на рынке обычных новостей. Бизнесмен Полонский дает интервью сотнями, и поэтому он никому особенно неинтересен. Бизнесмен Сечин интервью не дает совсем, поэтому даже я, далекий от нефтяной тематики человек, мечтаю взять у него интервью (и у меня даже готов первый, он же последний, вопрос: «Игорь Иванович, ну какого черта, а?»). Или про Волочкову — она так назойливо объясняется в любви Николаю Баскову, что всерьез сплетничать о Волочковой просто неприлично. Другое дело — депутат Мария Кожевникова: уже который раз, обсуждая с кем-нибудь светские сплетни, я слышу вопрос о личной жизни депутата Кожевниковой, и ни у кого нет ответа на этот вопрос. А ведь у Марии Кожевниковой должна быть какая-нибудь личная жизнь, которая бы все объясняла. Версия «дочка хоккеиста» с самого начала была так себе, а сейчас не работает вообще. Хоккеистов на свете много, и дочек у них тоже много, а депутат Кожевникова — одна. Вот каннская вечеринка Chopard, на которой даже Ума Турман — не звезда Тарантино, а жена Арпада Бюссона, — так вот, на этой вечеринке, где собираются крупнейшие в мире клиенты ювелирного бренда, из полутора допущенных туда русских одна — Мария Кожевникова, и вот сиди и гадай — она там как кто? Как дочка хоккеиста, как звезда сериала «Универ», как депутат Государственной думы или как кто-нибудь еще? И вообще-то об этом писать бы российским таблоидам, но они почему-то предпочитают публиковать прослушки Навального и Офицерова, заботливо слитые им Следственным комитетом.
О депутате Кожевниковой я вспомнил на контрасте событий, когда следил за судом по мере пресечения для Вадима Коровина, отказавшегося уступать дорогу кортежу на Рублевке. Коровин в клетке, Коровина задерживают на трое суток, из зала суда выгоняют журналистов, источники сообщают, что Коровин не уступил дорогу не Кирьянову, а Колокольцеву, — интересный и увлекательный сюжет.
Я Коровина знаю лично года полтора. Такой натурально политический маньяк — собственно, автобиография говорит сама за себя: «на форуме «Последняя осень» продемонстрировал 6 оппозиционных документальных фильмов», боже мой. Таких маньяков я знаю много. Не суперзвезды, не лидеры, не члены Координационного совета, не мурзилки. Просто вот парня переклинило на каком-то этапе, наклеил себе на машину надпись «Я против жуликов и воров», ходит на митинги, шлет деньги «Роспилу», троллит омоновцев; если кого и называть политическими животными, так это таких, как Коровин. И для этих политических животных сегодня единственная возможность попасть в федеральные новости — дотроллить власть до той степени, чтобы она не заленилась тебя судить и сажать. Других лифтов для политически активного честного гражданина у нас, кажется, нет.
Суд над Коровиным в каком-то смысле более показателен и более трагичен, чем суд над Навальным. Навальный — лидер, для которого в любом случае и суд, и тюрьма — элементы обязательной лидерской программы. Коровин же — «типичный представитель», человек того типа, который всегда находится там же, где и все остальные активные граждане, готовые участвовать в «общественно-политических движухах». Полтора года назад это была Болотная, год назад — «Оккупай Абай», а сейчас это тюрьма. Таких «типичных представителей» много, они разные, и вряд ли найдется на свете человек, которому они понравились бы все. В естественной среде они разделились бы на партии, боролись бы друг с другом, у нас ведь даже есть задокументированный лабораторный эксперимент такого рода — Съезд народных депутатов 1989 года, когда ошеломленная страна вдруг увидела несколько сотен новых лиц, готовых политиков, которых не было еще вчера, — сидели кто на университетской кафедре, кто на заводе, кто вообще черт знает где, пока телевизор показывал безальтернативную капээсэсовскую власть. Повернись позднесоветская история чуть иначе, кто-нибудь писал бы о полностью потерянном поколении, которое могло бы стать новым политическим классом, но не стало. Сегодня именно такими словами можно описать перспективы политических активистов с Болотной, для которых места в обществе просто не предусмотрено.
При этом в современной России почему-то как должное воспринимается в общем бредовое положение вещей, когда единственное, о чем можно спорить в связи с нашим парламентом, — это медвежья охота депутата Валуева и личная жизнь депутата Кожевниковой. Депутатов нынешнего поколения даже не упрекнешь в политической несамостоятельности — с таким же успехом можно дискутировать о политической несамостоятельности растущих во дворе деревьев. В России в парламенте не заседают политики, в России в парламенте заседает Мария Кожевникова — тоже, если разобраться, «типичный представитель», только другой.
И если посмотреть сначала на Коровина, потом на депутата Кожевникову, а потом опять на Коровина, то можно сформулировать практически готовую позитивную программу, которой, как известно, ни у кого нет. Позитивная программа простая: Коровин должен заседать в парламенте, а Мария Кожевникова в парламенте заседать не должна. И кто виноват, что такая, в общем, очевидная идея сейчас звучит как нечто невероятное?
Зачем Гудкову становиться Тулеевым
Легендарные губернаторы девяностых. Те, кого уважительно называли политическими тяжеловесами. Те, кто разговаривал с Кремлем на равных, а то и из положения сверху. Те, с кем федеральная власть была вынуждена договариваться даже по пустяковым вопросам. Те, кто чувствовал себя в эфире центральных телеканалов увереннее любого федерального политика. Они (тогда был такой порядок) заседали в Совете Федерации, и новый глава президентской администрации Александр Волошин, краснея и запинаясь, выступал перед ними, а рязанский Любимов, губернатор даже не второго ряда, прикрикивал на него — мол, вы кто вообще такой, что вы здесь делаете?
Нет давно ни того Любимова, ни того Совета Федерации, и кто хотя бы до середины прочтет список тех кораблей — саратовский Аяцков, самарский Титов, свердловский Россель, приморский Наздратенко, курский Руцкой, орловский Строев, челябинский Сумин, омский Полежаев, ну и особняком — руководители республик, прежде всего Шаймиев из Татарстана и Рахимов из Башкортостана, и еще одним особняком — Яковлев из Петербурга и Лужков, конечно. И вот их никого в российской политике больше нет, такая Атлантида практически, и это впечатляет и само по себе, но вдвойне впечатляет, если вспомнить имена двух губернаторов, спасшихся с той Атлантиды и догубернаторствовавших до наших дней.
Аман Тулеев и Александр Ткачев — системообразующие региональные лидеры путинской России (с ними, пожалуй, только Рамзана Кадырова можно сравнить) и при этом представители предыдущего «тяжеловесного» поколения губернаторов. Тулеев непрерывно руководит Кузбассом с 1997 года, но еще в 1990 году, когда губернаторов не существовало как класса, он был председателем Кемеровского облсовета. Ткачев формально возглавил Кубань при Путине, в 2001 году, но именно что формально — губернатором его избрали не как Александра Ткачева, а как преемника Николая Кондратенко (уступая Ткачеву свою должность, он назвал его не просто преемником, но и «сынком» — на Кубани такой язык понимают), руководившего Краснодарским краем так же, как Тулеев Кузбассом: в 1990 году возглавил региональный совет народных депутатов, потом избрался губернатором, то есть и его «сынок» Ткачев — из той глубоко допутинской эпохи, и он легко мог исчезнуть вместе с остальными губернаторами своего поколения, но вот как-то не исчез, укрепился и готовит теперь свой край к Олимпийским играм.
Но главный парадокс Тулеева и Ткачева — не столько их политическое долгожительство, сколько партийная принадлежность. Все губернаторы, которые в девяностые были лояльны Борису Ельцину, давно ушли, буквально от А до Я — от Аяцкова до Яковлева. Ткачев и Тулеев, приходя к власти, были, напротив, губернаторами оппозиционными — старшее поколение помнит словосочетание «красный пояс», возникшее после президентских выборов 1996 года, когда коммунисты взяли ощутимый реванш за поражение на президентских выборах, проведя на последовавшей за ними серии выборов губернаторов своих сторонников в главы нескольких десятков регионов. Губернаторы «красного пояса» противостояли ельцинскому Кремлю, а спустя почти двадцать лет, когда от «пояса» остались только Кузбасс и Кубань, их губернаторы оказались самыми одиозными проводниками именно кремлевской линии. Кто сегодня, глядя на Александра Ткачева, поверит, что Ткачев когда-то был оппозиционером? А противостоящий системе Аман Тулеев — разве это не издевательски звучит? А между тем Тулеев противостоял даже Владимиру Путину на президентских выборах 2000 года.
