Генри Адамс - Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия
«Инез, — сказал Билли Диллон, — поезд ушел».
«Только не по моим стандартам, — сказал Пол Кристиан. — Нет. Это никак нельзя было назвать приемом».
«Это и не должен был быть прием. Это был благотворительный вечер. Ты помнишь, Гарри там выступал».
«Конечно, помню. Я слушал. Мистер… Диллер, если не ошибаюсь? Или Диллман?»
«Диллон, — сказал Билли Диллон. — Тот, что всегда бежит по второй дорожке».
«Так вот, мистер Диллман, присутствующий здесь, может подтвердить, что я слушал. Когда выступал твой муж. Я также помню, что ни одна душа, с которой я говорил, не имела ни малейшего представления о том, что говорил твой муж».
«Ты говорил с агентами тайной полиции».
«Какая разница! На них на всех были коричневые ботинки. Я очень удивлен, что диванчик Лэйлани у тебя. Ведь ты никогда ее хорошо не знала».
Билли Диллон посмотрел на Инез.
«Приехали».
«Когда мы учились в „Калифорничке“, ее все называли „Канака“[139],— сказал Пол Кристиан. — Канака Тайер».
Инез ничего не сказала.
«Она была членом клуба „Пи Фи“».
Инез ничего не сказала.
«Мы с Лэйлани были как брат и сестра. День и ночь — вечеринки. Лэйлани пела джазовые песенки. Я собирался на ней жениться. На ней, а не на твоей матери. — Он промурлыкал несколько тактов из „Гулянки ночных задир“, но не закончил. — Хочешь — верь, хочешь — нет, а меня считали наилучшей партией. Смешно, не правда ли?»
Инез отстегнула часы и посмотрела на циферблат.
«Моя жизнь могла сложиться совершенно по-другому. Если бы я женился на Лэйлани Таейр».
Инез перевела часы с нью-йоркского на время в Гонолулу.
«Этот диванчик всегда мне многое напоминал».
«Хочешь — я тебе его отдам», — осторожно сказала Инез.
«Очень благородно с твоей стороны, но нет. Не надо, благодарю».
«Я могла бы отправить тебе его морем».
«Разумеется, ты „могла бы“. Я знаю, что ты „могла бы“. Но дело ведь не в том, что ты „могла бы“, не так ли?»
Инез ждала.
«Я покончил со всем этим», — сказал Пол Кристиан.
Билли Диллон открыл свой «дипломат»:
«Вы имеете в виду — потому что находитесь здесь».
«Со всей этой жизнью, — сказал Пол Кристиан. — Вежливые дети в миссии и жалкие обломки убогой мебели. А всего-то маленькие ширмочки, из-за которых они ссорятся. А этот драгоценный диванчик, которым ты так гордишься. Все это, в сущности, дерьмо. Третий сорт. Жалкий, если хочешь знать».
Билли Диллон достал из «дипломата» блокнот:
«Надеюсь, мы сможем сейчас выяснить несколько моментов. Просто некоторые детали, которые помогут восстановить…»
«И если ты, Инез, не понимаешь, что для меня значит это твое предложение взять диванчик…»
«… восстановить хронологию…»
«… оскорбление в тот момент, когда я раздавлен…»
«… время, передвижения…»
«… тогда извини. Инез, мне не хочется вообще об этом говорить».
За последовавшие полчаса Билли Диллону удалось вытянуть следующую информацию. Утром за день до событий, где-то между 6.45 и 7.10, находясь на полпути между бассейном с рыбками и выходом на террасу Жанет, Пол Кристиан выпустил пять пуль из револьвера «Магнум-357» системы «Смит и Вессон», который принес с собой в пляжной подстилке. Затем он убрал «Магнум» в пляжную подстилку и сделал один звонок — не называя себя, дал дежурному в полицейском участке адрес Жанет.
Да, он сознавал, что Уэнделл Омура лежал на полу.
Он был также уверен в том, что Жанет находилась на полу.
Да.
Инез и мистер Диллман никогда не смогут понять, что он ощущал в тот момент.
Выйдя из дома Жанет, он пошел не в дом, где жил, а прямо в центр города, в АМХ. Он пятьдесят раз переплыл бассейн в АМХ: тридцать раз на спине и двадцать — австралийским кролем.
«Обязательно напишите „кроль“, — сказал он. — Теперь они, кажется, называют этот вид „вольным стилем“, но только не я».
«Так, — сказал Билли Диллон, — „кроль“».
После бассейна Пол Кристиан позавтракал чаем и простоквашей в кафетерии АМХ. Там у него произошел небольшой инцидент с кассиром.
«Инцидент какого рода?» — спросил Билли Диллон.
«Когда кто-нибудь говорит мне: „Желаю хорошо провести день“, я обычно отвечаю: „Извините, у меня на сегодня другие планы“, и это обычно ставит его на свое место, но с этим приятелем такого не произошло. „Ну, ты и комик“, — сказал он. Что ж, я просто посмотрел на него».
«Итак, это и был инцидент», — сказал Билли Диллон.
«Когда кто-то хамит, лучше не отвечать».
«Понятно», — сказал Билли Диллон.
Затем Пол Кристиан пошел в свою комнату, где и провел остаток дня, упаковывая то немногое, что у него там было. К каждой коробке он прикрепил список с ее содержимым. Он составил общий список вещей, указав, в какой коробке они находятся. Он написал несколько писем, в том числе одно к Жанет, в котором объяснил, что «отвечает за свои действия», и в начале вечера, незадолго до того, как позвонить в полицию и назвать себя, оставил письма с инструкциями относительно их отправки у ночного портье внизу. С ночным портье также произошел «небольшой инцидент».
«Он хамил», — сказал Билли Диллон.
«Совершенно нахально. Точно так же, как и полицейские».
«Полицейские вели себя неподобающе».
«Они обращались со мной, как с обычным преступником».
«Которым вы не являетесь».
«Которым я ни в коем случае не являюсь. Я сказал им об этом. То же самое, что я сказал Жанет. Что я отвечаю за свои действия».
«Вы сказали полиции, что отвечаете за свои действия».
«Совершенно верно».
«Точно так же, как вы сказали Жанет».
«Именно. — Пол Кристиан посмотрел на Инез. — Ты все время молчишь».
Инез ничего не ответила.
«Следует ли мне рассматривать твое молчание как неодобрение?»
Инез ничего не ответила.
«Теперь, когда я сижу в тюрьме, как обыкновенный преступник, ты собираешься нанести coup de grace?[140] Переступить через меня?»
Пол Кристиан повернулся к Билли Диллону:
«Мы всегда были близки с Жанет. Не то, что с этой».
Наступило молчание.
«Вам будет не хватать Жанет», — сказал Билли Диллон.
Пол Кристиан снова посмотрел на Инез.
«Мне следовало бы знать, что ты пожалуешь на это торжество, — сказал он.
После того как Пола Кристиана вывели из комнаты. Инез зажгла сигарету и, пока она курила, никто из них не проронил ни слова. Билли Диллон делал пометки в своем блокноте и не смотрел на нее.
„Ну и что ты на это скажешь?“ — спросил он наконец.
„Откровенно говоря, я не очень люблю сумасшедших. Они меня не интересуют“.
„Безусловно, это — один из подходов к делу, Инез. — Билли Диллон убрал свой блокнот в „дипломат“ и закрыл его. — Прямой. Жесткий. Однозначный. Однако я хотел бы заметить, что сегодня нам стоит приблизиться к той отметке на шкале чувств, что поближе к „состраданию“. Твой отец — „больной человек“. У него „самая обыкновенная болезнь“. Ему необходимо лечение“.
„Его необходимо изолировать“.
„Это как раз то, что мы называем „лечением“, Инез. Мы назовем это „лечением“, когда будем говорить со следователем из отдела убийств; будем называть это „лечением“, когда станем говорить с судебными экспертами, и будем называть „лечением“ в разговоре с Фрэнком Тавагата“.
„Я даже не знаю, кто такой Фрэнк Тавагата“.
„Ты также не знаешь и ребят из отдела расследования убийств, Инез. Просто представь себе, что остаток дня мы проведем в дозоре. Я готов. — Билли Диллон посмотрел на Инез. — Как ты? Все в порядке?“
„Да“.
„Тогда, беби, нацепи улыбку и легко пройдись по салону, о’кей?“
9„Мне нет необходимости говорить тебе, Фрэнк, что Гарри благодарен тебе за то, что ты сделал для него в Майами“, — сказал Билли Диллон в два часа пополудни в кабинете Фрэнка Тавагата. Билли Диллон и Инез уже встретились со следователями, подключенными к делу: они также встретились с психиатрами, подключенными к обследованию Пола Кристиана; пришло время встретиться и с Фрэнком Тавагата. На самом деле Инез знала Фрэнка Тавагата. Она познакомилась с ним на конвенте 1972 года. В числе прочих делегатов. Он был адвокатом, однако, как сказал Билли Диллон, причина увидеться с ним состояла не в этом. „Этот парень искренне верит, что для того, чтобы устроить свою бабушку в рай, следует всего лишь пригласить на судебное заседание нужных людей, — сказал Билли Диллон. — И это — его сильная сторона“.
„В 72-м ты прошел для нас по проволоке, — сказал теперь Билли Диллон. — Гарри помнит об этом“.
„Гарри сделал пару полезных дел для Уэнделла. — Фрэнк Тавагата не смотрел в сторону Инез. — Все, что я делал для Гарри, я делал для Уэнделла. Непосредственно для него“.
„Гарри знает об этом. Гарри уважает твою позицию. Давление переходит в толчок — и на этот раз ты выступаешь за Уэнделла. Собственно, поэтому, Фрэнк, мы и не давим. Говоря с Гарри или со мной — ты говоришь с судьей при закрытых дверях. Непосредственно“.
