Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— И вы хотите удовлетворить их любопытство?
Усталый и раздраженный советник — после Мюнхена он все дни выглядел не только усталым, но и больным — сердито посмотрел на Антона.
— В нашем деле многое не зависит от того, хотим мы или не хотим, — недовольно заметил он.
— И как же вы объясните? — уже обеспокоенно спросил Антон. — Сообщите, что один из сотрудников полпредства случайно оказался на «чаепитии», где Линдберг был почетным гостем?
— Сотрудники полпредства на таких «чаепитиях» случайно оказываются редко, — заметил Андрей Петрович. — И иногда это кончается тем, что их просят удалиться из страны.
Беспокойство, охватившее Антона, перешло в тревогу.
— Меня могут попросить из Англии?
— Могут, если очень захотят, — подтвердил советник.
— Ох, какой же я был дурак, что принял приглашение Беста! — воскликнул Антон виновато.
На хмуром лице Андрея Петровича появилась вдруг насмешливая, но добрая ухмылка.
— Не ругайте себя. Вы сделали правильно, что пошли, и вели себя правильно: свою страну надо защищать всегда и везде, за этим мы и присланы сюда.
— Но они же могут… действительно попросить меня из страны, — растерянно проговорил Антон, сбитый с толку неожиданной похвалой.
— Поэтому-то сейчас вам не надо пока уезжать. Они, — советник кивнул в сторону окна в парк, — расценят это как наше желание отослать домой человека, причастного к истории с Линдбергом, а мы не хотим этого.
— Простите меня, Андрей Петрович, я новичок в этих делах. Что же вы намерены делать?
Ухмылка на лице советника стала насмешливее и шире.
— Протестовать и, со своей стороны, требовать объяснений.
— Против чего, Андрей Петрович?
— Против того, что Линдбергу позволяют распространять ложь и клевету на наши воздушные силы. И требовать объяснений, кто и почему разрешил этому агенту нацистов подрывать веру населения в силу возможного союзника.
Обрадованный Антон вдруг вспомнил, что после «чаепития» в самом конце сентября он видел в вечерней газете, публикующей изо дня в день «Дневник лондонца», коротенькую заметочку, в которой говорилось о Линдберге. «Я слышал странную историю, — писал «Лондонец», — что будто бы из России доставлены неопровержимые доказательства того, что, хотя советские военные самолеты блестящи, летный персонал подорван недавними чистками… Пострадали лучшие летчики и авиаинженеры… Эта новость передана президенту Бенешу… Меня уверяют, что человек, привезший эти доказательства, — полковник Линдберг, который начинает соперничать с полковником Лоуренсом по части тайной политической активности».
— Форин оффис лжет, когда говорит, что о выступлениях Линдберга в газетах не писалось, — сказал Антон советнику. — «Лондонец» в своем дневнике указывал прямо на него.
— Какой «лондонец»?
— Да тот, что ведет «Дневник» в вечерней газете.
Советник попросил Антона принести газету, и через несколько минут подшивка уже была на столе. Андрей Петрович быстро прочитал заметку и удовлетворенно хлопнул по подшивке.
— Теперь у нас еще одно доказательство и основание протестовать и требовать объяснений.
— Еще одно доказательство? — переспросил Антон, недоумевая.
— Да, еще одно, — повторил советник и подал Антону только что вышедший еженедельник. Он был развернут на середине, в углу страницы жирно отмечен абзац. «Я не знаю да и не имею желания знать, — писал неведомый Антону автор, — как новость, которой поделились за обеденным или чайным столом в Лондоне, оказалась в Москве. Но что касается слов полковника Линдберга относительно воздушных сил европейских стран, то они были сказаны. После того как Москва нашла нужным упомянуть об этом, нет смысла больше скрывать факт, что полковник Линдберг действительно утверждал в Лондоне, что германская авиация сильнее не только авиации Британии, Франции и России, но и всех их воздушных сил, вместе взятых».
— Вы думаете, этого достаточно, чтобы протестовать и требовать объяснений? — неуверенно спросил Антон.
— Более чем достаточно, — объявил советник и тут же менее решительно добавил: — Для нас, по крайней мере. А Форин оффис ничем не убедишь, коль они решили взять Линдберга под защиту.
Андрей Петрович отпустил Антона, пообещав вернуться к его просьбе примерно через неделю-полторы. Антон мрачно вздохнул — за полторы недели много воды утечет, — но все же, прежде чем уйти, сердечно поблагодарил советника.
Ему, однако, не пришлось ждать так долго. Три дня спустя после очередного совещания Андрей Петрович попросил Антона остаться и, пригласив сесть за маленький столик, приставленный к большому столу, сказал с кривой улыбкой:
— Ну что ж, Карзанов, ваше желание исполнилось. Можете собираться и ехать в Москву.
Антон вскочил и потянулся через стол, намереваясь поймать и пожать большую короткопалую руку.
— Спасибо, Андрей Петрович! Большое спасибо!
Советник поспешно убрал руку, открыв ящик стола.
— Виталия Савельевича благодарите, — проворчал он. — Он позаботился о вашей поездке в Москву.
— И Виталию Савельевичу огромное спасибо! — воскликнул Антон, не придав значения иронической усмешке. — Когда я могу отправиться?
— Да чем скорее, тем лучше.
Антон снова сердечно поблагодарил Андрея Петровича и руководителей полпредства за то, что они нашли возможным отпустить его домой. Легким шагом он двинулся к выходу, но у двери остановился и повернулся к советнику.
— Могу я оставить у нашего завхоза чемодан с вещами?
Советник нахмурился.
— А зачем вам оставлять его завхозу? У него и с полпредским хозяйством достаточно хлопот.
Радостно настроенный Антон весело отозвался:
— Хорошо, Андрей Петрович: оставлю чемодан у кого-нибудь из наших.
Лицо советника по-прежнему было хмурым.
— А зачем вам вообще оставлять чемодан в Лондоне? Возьмите с собой. Неизвестно, сколько вы пробудете в Москве.
— Не больше недели, двух.
— Сразу видно, что вы еще неопытный человек, — со вздохом произнес советник. — На выезд в Лондон потребуется новое разрешение, английская виза и так далее.
— Мне говорили, что английскую визу можно получить перед отъездом из Лондона.
— Можно, но сложно. Да и зачем вам спешить? Побыть дома всегда приятно.
— Конечно, Андрей Петрович! Конечно! — живо подхватил Антон. — Большое вам спасибо за заботу!
В тот же день Антон заказал через консула билет на немецкий пароход, курсирующий между Лондоном и Гамбургом. Ему очень хотелось поехать через Антверпен и Брюссель, чтобы снова встретиться с Жаном-Иваном Капустиным, но ближайший пароход на Антверпен уходил на другой день, а следующий — неделю спустя: на первый Антон не успевал, второго пришлось бы ждать слишком долго.
Перед отъездом Антон хотел зайти к полпреду, чтобы проститься и спросить, не надо ли передать чего-нибудь в Москве, но тот не принял его, сказавшись больным, а советник коротко и сухо пожелал счастливого пути. Грач, которого он поблагодарил за разрешение поехать в Москву, удивленно посмотрел на Антона и, смущенно отведя сверкающие глаза в сторону, буркнул: «Счастливого пути!» Ковтун, пожав на прощание его руку, вздохнул и сказал, что хотел бы поехать вместе с ним в Москву, если бы это было возможно.
По пути в порт в такси Антон пожаловался провожавшему его Горемыкину, что полпред и советник не нашли нужным поговорить с человеком, уезжающим в Москву. Горемыкин вступился за них:
— Полпреду действительно нездоровится, а советник в самом деле занят.
— Но полпред, как сказал мне Краюхин, уезжал куда-то утром — и вдруг разболелся. А советник… Неужели Андрей Петрович не мог выкроить несколько минут?
Горемыкин только вздохнул.
— Не знаю, не знаю…
Такси доставило Антона и Горемыкина к самой пристани, у которой пришвартовался пароход. Поднимаясь по трапу, Антон столкнулся лицом к лицу с Бауэром. Тот сделал вид, что не узнал его, но Антон преградил ему дорогу.
— А, герр Бауэр! — воскликнул он по-немецки. — Рад видеть вас снова. Вы возвращаетесь в Германию?
— Нет! Нет! — торопливо ответил Бауэр. — Я остаюсь в Лондоне.
— Зачем? — настаивал Антон, мешая швейцарцу проскользнуть мимо. — Ведь опасность войны устранена и гестапо едва ли будет преследовать вас. Насколько я знаю, все английские и французские корреспонденты вернулись в Берлин.
— Нет, нет, я остаюсь в Лондоне, — нетерпеливо повторил Бауэр. — Работа здесь мне кажется весьма интересной.
— Безусловно, интереснее, — многозначительно подтвердил Антон и намекнул: — Но, наверно, трудней?
— Да, да, конечно, трудней, — быстро согласился Бауэр, и в его печальных темных глазах мелькнул испуг.
