Роза Люксембург - Накопление капитала
С тех пор Каутскому еще один раз пришлось говорить о втором томе „Капитала“ именно в цитированной нами серии статей против Туган-Барановского. Здесь Каутский формулирует ту, „насколько нам известно, принятую всеми ортодоксальными марксистами обоснованную Марксом теорию кризисов“, суть которой состоит в том, что потребление капиталистов и рабочих недостаточно в качестве базиса для накопления, что необходим „добавочный рынок“ и притом „в производящих еще некапиталистически отраслях и странах“. Но Каутский повидимому не заметил, что эта „принятая всеми ортодоксальными марксистами“ теория кризисов совершенно не подходит не только к парадоксам Туган-Барановского, но и к марксовым схемам накопления и к их общей предпосылке во втором томе. Ибо предпосылкой марксова анализа во втором томе является как раз общество, состоящее только из капиталистов и рабочих, а схемы имеют своей задачей показать с точностью экономического закона, как два указанных нами выше недостаточных класса потребителей могут из года в год одним только своим потреблением делать возможным накопление. Еще менее мы находим у Каутского хотя бы самый незначительный намек на теорию народонаселения Бауэра как на истинную основу марксовых схем накопления.
Если мы возьмем „Финансовый капитал“ Гильфердинга, то мы находим там в главе XVI — после введения, в котором марксово изложение условий воспроизводства совокупного общественного капитала в восторженных (и по существу вполне подходящих) выражениях превозносится как гениальнейшее достижение „изумительного труда“, — занимающее 14 печатных страниц, буквальное переложение соответствующих страниц из Маркса конечно со всеми математическими схемами, причем Гильфердинг (опять-таки с полным правом) жалуется, что на эти схемы обращали так мало внимания и что с ними стали более или менее считаться лишь благодаря Туган-Барановскому. Но что замечает сам Гильфердинг в гениальном творении Маркса? Вот его выводы:
Марксовы схемы показывают, что при „капиталистическом производстве как простое, так и расширенное воспроизводство может итти беспрепятственно лишь при том условии, если сохраняется эта пропорциональность. Наоборот, при нарушении отношения пропорциональности, например между отмирающим и вновь прилагаемым капиталом, кризис может возникнуть и при простом воспроизводстве. Из этого следует во всяком случае, что причина кризиса лежит не в недопотреблении масс, присущем капиталистическому производству… Точно так же из приведенных схем, взятых сами по себе, не вытекает возможность всеобщего перепроизводства товаров; напротив, можно было бы показать, что возможно всякое расширение производства, раз только оно допускается существующим состоянием производительных сил“[348].
Это все. И Гильфердинг следовательно усмотрел в марксовом анализе накопления единственно только основу для решения проблемы кризисов и нашел ее именно в том, что математические схемы показывают те пропорции, при соблюдении которых возможно беспрепятственное накопление. Отсюда Гильфердинг выводит два заключения:
1. Кризисы возникают исключительно только от диспропорциональности. Этим самым он низвергает в преисподнюю, „насколько нам известно, принятую всеми ортодоксальными марксистами обоснованную Марксом теорию кризисов“ от „недопотребления“, но зато перенимает отвергнутую Каутским в качестве ревизионистской ереси теорию кризисов Туган-Барановского, следуя которой он последовательно доходит до утверждения „жалкого человека“ Сэя, что всеобщее перепроизводство невозможно.
2. Если отвлечься от кризисов как периодических нарушений, вытекающих из недостаточной пропорциональности, то капиталистическое накопление может путем постоянного „расширения“ протекать (в обществе, состоящем только из капиталистов и рабочих) безгранично, пока это только позволяют соответствующие данному времени производительные силы. Этим Гильфердинг опять-таки буквально повторяет Тугана, столь беспощадно разбитого Каутским.
Итак, проблемы накопления, если отвлечься от кризисов, для Гильфердинга не существует, ибо „схемы показывают“, что возможно „всякое“ безграничное „расширение“, т. е. что вместе с производством возрастает и сбыт. О бауэровской границе прироста населения и здесь — ни следа и никакого намека на то, чтобы такая теория была нужна.
И наконец даже для самого Бауэра его теперешняя теория является совершенно новым открытием.
В 1904 г., значит, уже после спора между Каутским и Туган-Барановским, он впервые рассматривал в двух статьях „Neue Zeit“ специально теорию кризисов в свете теории Маркса. В этих статьях он сам заявляет, что намерен в первый раз дать связное изложение этой теории. И он сводит кризисы — используя при этом одно из утверждений второго тома „Капитала“, которое пытается объяснить десятилетний цикл современной промышленности — главным образом особенной формой обращения основного капитала. Бауэр ни одного слова не упоминает здесь о фундаментальном значении отношения между размером производства и ростом населения. Вся бауэровская теория — „тенденция приспособления к росту населения“, которая должна теперь объяснить и кризисы, и высокую конъюнктуру, и накопление, и международную эмиграцию капитала из страны в страну, и наконец империализм — тот всемогущий закон, который приводит в движение весь механизм капиталистического производства и „автоматически его регулирует“, — для Бауэра, как и для остального мира, вовсе не существовал! Теперь, в возражениях против моей книги, внезапно всплывает, появляется ad hoc, неведомо откуда, та основная теория, которая только и дает „безупречную основу“ для марксовых схем, и все для того, чтобы решить проблему, которой ведь как будто вовсе не существует!
Что же говорить после этого об остальных „специалистах“? Сведем теперь к нескольким положениям то, что было сказано.
1. По мнению Экштейна и Гильфердинга (как и по Паннекуку), вообще не существует никакой проблемы накопления капитала. Все ясно, все само собой разумеется, все „показывают“ марксовы схемы. Только моя полная неспособность понять схемы может объяснить мою критику этих схем. По Бауэру, приведенные Марксом цифры „выбраны произвольно и не свободны от противоречий“. Только он, Бауэр, нашел теперь „подходящую иллюстрацию для хода мысли Маркса“ и составил схему, свободную от произвольных моментов.
2. По мнению Экштейна и редакции „Vorwarts'a“, моя книга, как не имеющая никакой ценности, должна быть „отвергнута“: по мнению маленького „специалиста“ из „Frankfruter Volksstimme“ (1 февраля 1913 г.), она даже „в высшей степени вредна“. По мнению Бауэра, „в неверном объяснении все же есть зерно истины“: оно указывает на границы накопления капитала[349].
3. По мнению Экштейна и „Vorwarts'a“, моя книга не имеет ничего общего с империализмом: „вообще книга имеет так мало общего с явлениями пульсирующей в настоящее время хозяйственной жизни, что она с таким же успехом могла бы быть написана 20 и более лет тому назад“. По мнению Бауэра, мое исследование вскрывает, правда, „не единственный“, „но по существу один из корней империализма“ (l. с., стр. 874), что для такой маленькой персоны, как я, является уже приличным достижением.
4. По мнению Экштейна, марксовы схемы показывают прежде всего „как велика в действительности общественная потребность“, они показывают возможность равновесия, от которого однако капиталистическая действительность „весьма существенно отклоняется“, так как над ней господствует стремление к прибыли, приводящее к кризисам. В следующем же столбце „изложение соответствует марксовой схеме, а также действительности“, ибо схема показывает, „как эта прибыль реализуется для капиталистов“. (Vorwarts», 16 февраля 1913 г., приложение). По мнению Паннекука, вообще не существует никакого состояния равновесия, существует только пустое пространство: «Размер производства можно сравнить с невесомой вещью, которая может парить в любом положении. Для размеров производства не существует никакого положения равновесия, к которому оно возвращалось бы при отклонениях…» «…индустриальный цикл не является колебанием вокруг какого-то среднего положения, которое дано какой-то потребностью»[350]. По мнению Бауэра, марксовы схемы, истинный смысл которых он наконец расшифровал, означают не что иное, как движение капиталистического производства в его приспособлении к росту населения.
5. Экштейн и Гильфердинг верят в объективную экономическую возможность безграничного накопления: «Кто покупает продукты, это показывают именно схемы» (Экштейн), которые на бумаге можно продолжать до бесконечности. «Невесомая вещь» Паннекука подавно «может парить в любом положении», как он сам выражается. По Гильфердингу, «можно было бы показать, что возможно всякое расширение производства, раз только оно допускается существующим состоянием производительных сил», так как вместе с производством автоматически возрастает, как показывают схемы, и сбыт. По мнению Бауэра, только «апологеты капитала могут доказывать безграничность накопления и утверждать, что вместе с производством автоматически растет и потребительная сила!»[351].
