Вадим Роговин - 1937
В этом вымышленном «заявлении» Орлов приписал Хрущёву своё ошибочное предположение о том, что суда над военачальниками не было. Главная же «неточность», сознательно допущенная Орловым, заключалась в том, что в докладе Хрущёва о деле Тухачевского вообще не упоминалось. Правда, Хрущёв уделил особое внимание потерям, понесённым Красной Армией от репрессий. Он заявил, что «на протяжении 1937—1941 годов в результате подозрительности Сталина по клеветническим обвинениям… репрессировано было несколько слоев командных кадров, начиная буквально от роты и батальона и до высших армейских центров» [1122]. Однако Хрущёв назвал в этой связи имена лишь нескольких репрессированных командиров, которые «сидели», затем были выпущены на свободу и принимали активное участие в Отечественной войне.
Можно предположить: внимательно изучив доклад Хрущёва, Орлов убедился, что в нём проигнорированы разоблачения, содержавшиеся в «Тайной истории сталинских преступлений» (за исключением осторожного заявления, что «обстоятельства, связанные с убийством т. Кирова, до сих пор таят в себе много непонятного и загадочного», и предположения о том, что руководителей Ленинградского УНКВД расстреляли в 1937 году, чтобы «замести следы организаторов убийства Кирова» [1123]). Хотя эти сообщения, по сути, дезавуировали обвинения в единственном действительно совершённом преступлении, предъявленные жертвам трёх открытых процессов, сами эти процессы в докладе Хрущёва не были поставлены под сомнение.
В этих условиях, Орлов, по-видимому, принял решение подтолкнуть советское руководство к пересмотру на первых порах хотя бы процесса Тухачевского, большинство подсудимых которого не принадлежали ни к каким оппозициям. Такой пересмотр был действительно осуществлён спустя несколько месяцев после появления статьи Орлова.
Реабилитация в начале 1957 года Тухачевского и его соратников произошла в результате двух основных обстоятельств.
Во-первых, на открытых процессах присутствовали руководители западных компартий, которые затем на основе «личных впечатлений» подтверждали обоснованность обвинений, предъявленных Зиновьеву, Бухарину и другим старым большевикам. По словам Хрущёва, именно эти деятели отговорили его от пересмотра открытых процессов, прямо заявив, что это нанесёт ущерб их престижу и вызовет отлив из их партий множества членов. Процесс же генералов носил закрытый характер, и в связи с его пересмотром можно было не опасаться негативной реакции со стороны руководства «братских партий».
Во-вторых, реабилитация Тухачевского и его соратников во многом диктовалась соображениями верхушечной борьбы за власть, развернувшейся после смерти Сталина. Обнаруженные Жуковым и Серовым (тогдашним министром госбезопасности) в секретных архивах документы неопровержимо доказывали, что в организации процесса генералов активное участие принимали Молотов, Каганович и Ворошилов. Обвинение в причастности к уничтожению лучших советских полководцев способствовало политической дискредитации этих лиц.
При пересмотре дела Тухачевского была сохранена в неприкосновенности версия об отсутствии за подсудимыми какой-либо вины, включая попытку ниспровергнуть Сталина. Изложенная Орловым версия об антисталинском заговоре не была обнародована в СССР не только во времена правления Хрущёва, но и в ходе «разоблачительных» кампаний 1987—1993 годов, направленных сначала против сталинизма, а затем — против большевизма. Статья журнала «Лайф» впервые была опубликована в СССР (тогда уже бывшем) Е. Плимаком и В. Антоновым в начале 1994 года.
Ещё более удивительным представляется тот факт, что на эту статью отсутствуют ссылки почти во всех зарубежных работах о «большом терроре». Плимак и Антонов объясняют это замалчивание следующим образом: «Если книга „Тайная история сталинских преступлений“ быстро стала бестселлером, то письмо в „Life“ от 23 апреля 1956 года просто затерялось в потоке информации, шедшей после XX съезда о преступлениях Сталина» [1124].
На наш взгляд, дело обстоит далеко не так просто. Замалчивание версии, изложенной Орловым, объяснялось тем, что она вступала в разительное противоречие с концепцией об абсолютной произвольности всех сталинских репрессий, прочно утвердившейся в западной советологии и с прилежностью первых учеников повторенной в 80—90-е годы нашими «перестройщиками» и «демократами». Эту концепцию, отрицавшую наличие какого бы то ни было сопротивления Сталину и сталинизму в большевистской среде, грозила разрушить версия об антисталинском заговоре.
Между тем эта версия куда убедительней объясняет поведение полководцев на следствии и суде, нежели традиционное объяснение причин их «признаний» исключительно применением физических пыток (на такого рода объяснениях зиждется концепция художественных произведений, обращённых к данной теме,— романов «Страх» Анатолия Рыбакова и «Заговор против маршалов» Еремея Парнова).
Двух- или трёхнедельные истязания, как бы они ни были мучительны, едва ли могли сломить этих мужественных людей до степени полной утраты человеческого достоинства и способности сопротивляться позорящим их провокационным наветам.
Версия Орлова позволяет выстроить логическую цепь поступков и Сталина, и его жертв. Полководцы (видимо, в союзе с некоторыми старыми большевиками) приступили к подготовке антисталинского заговора в конце 1936 года. Отдельные, не до конца проверенные и не вполне надёжные слухи об этом, по-видимому, доходили до Сталина, который сразу же начал готовить превентивный встречный удар. В этих целях была задумана и осуществлена операция по добыванию подложных «документов» о пораженческой, шпионской и вредительской деятельности генералов. «Неопровержимость» этим «документам» должно было придать то обстоятельство, что информация о них поступила от главы дружественного Советскому Союзу государства (Бенеша), а сами документы были получены сложным путём советской разведкой от разведывательной службы враждебного государства (гестапо).
На следствии и процессе по делу Тухачевского была сооружена новая амальгама. Тухачевского и его соратников судили не за заговор против Сталина, а за служение фашистским державам. Обвинение в подготовке антисталинского переворота было адресовано им задним числом, спустя несколько месяцев после их расстрела — устами Бухарина, Рыкова и других подсудимых процесса по делу «право-троцкистского блока». Разумеется, это обвинение было амальгамировано с ложными обвинениями в стремлении к реставрации капитализма, подготовке поражения СССР в будущей войне и сговоре с правящими кругами фашистских государств.
Генералы отнюдь не стремились к установлению в СССР военной диктатуры. Они хотели восстановить большевистский режим и поэтому выбрали такой мотив свержения Сталина, который мог перетянуть на их сторону большинство ЦК. Конечно, даже если Сталин и был действительно агентом охранки (этот факт, оспариваемый многими серьёзными историками, окончательно не прояснён и в настоящее время), это преступление не шло в сравнение с преступлениями, совершёнными им во время пребывания у власти. Но преступления Сталина-диктатора либо были закреплены официальной санкцией высших партийных органов (например, депортация «кулаков» или репрессии за оппозиционную деятельность), либо осуществлялись в атмосфере строжайшей секретности даже от руководящих партийных деятелей (убийство Кирова, фабрикация фальсифицированных дел и процессов). Деятельность же Сталина в качестве агента-провокатора против собственной партии, с точки зрения тогдашнего партийного менталитета, служила самым убедительным доказательством нелегитимности его правления.
Можно предположить, что в ходе сверхспешного следствия, сопровождавшегося пытками и издевательствами, следователям удалось убедить некоторых подсудимых в подложном характере документов, изобличающих Сталина как провокатора, и тем самым посеять в их сознании «комплекс вины» по отношению к Сталину. Этим можно объяснить и ложные признания как средство искупления этой «вины», и униженный характер предсмертного письма Якира Сталину, и целый ряд других загадок поведения генералов на следствии и суде.
В заключение коснёмся различия целей, стоявших перед нами и перед авторами реабилитационных справок по процессам 1936—1938 годов. Цель этих справок состояла в том, чтобы вскрыть явные неувязки, противоречия и прямые подлоги в материалах следствия и суда и на этой основе опровергнуть все обвинения, предъявлявшиеся жертвам процессов.
Наша цель состоит в том, чтобы распутать сталинские амальгамы, т. е. отделить фантастические и нелепые обвинения от свидетельств действительно антисталинской деятельности подсудимых. Двигаясь этим путём, можно объяснить и события, произошедшие на июньском пленуме ЦК 1937 года, устранившем последние препятствия на пути великой чистки.
