Сергей Кургинян - Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 2
Спасение становится окончательным. Творчество освобождается от отчуждения. Таков рентгеновский снимок № 2 «интеллектуального тела № 2», именуемого марксизм. При рассмотрении снимка № 2 оказывается, что скелет тела № 2 поразительно похож на скелет тела № 1. Тело же № 1 — это иудео-христианство в той его версии, в которой теодицея (объяснение генезиса зла) основана на благе свободной воли, рождающей выбор, искушение, падение, повреждение, исправление в ходе истории, накапливающей и спасительное, и губительное.
Теперь рассмотрим интеллектуальное тело № 3 — фрейдизм. Сделаем снова рентгеновский снимок (снимок № 3). Что обнаруживается? Поразительное сходство с тем, что мы обнаружили при анализе двух предыдущих рентгеновских снимков.
Снимок № 3 вновь выявляет некое благо — Эрос. Да, это не дар творчества и не его аналог, творческая деятельность. Но… В метафизическом смысле Огонь творчества и Огонь любви имеют общую природу. В любом случае — есть исток № 3, этот самый Эрос. Есть противоречие № 3 — между Я и Оно. Есть повреждение № 3 — вытеснение. Есть направленность № 3 — культура. Это в ее амбивалентном лоне возникают и новые (сублимационные) потенциалы Эроса, делающие человека человеком, и деструктивные потенциалы Оно, порождаемые разного рода табу и вытеснениями. Напряженность между этими двумя полюсами нарастает. Познав Оно, Я ударит в него молнией этого спасительного познания и… Короче, эсхатология № 3 тоже без труда обнаруживается, стоит только взглянуть на этот, третий по счету, рентгеновский снимок.
Можно делать другие снимки и получать сходные результаты. Но жанр исследования предполагает скорейший переход от получения таких результатов к их осмыслению. Ну, мыслят разные исследователи в одном ключе, задаваемом «теологией повреждения»… И что? Почему они так мыслят? Это следствие их скрытой религиозности? Это не скрытая, а инстинктивная, не осознаваемая ими самими религиозность? Базовая метафора?.. Неявное парадигмальное основание? Код культуры? Всосали, так сказать, с молоком матери?.. Или же речь идет о неких, даже и не слишком замысловатых, вызовах, на которые они отвечают и как исследователи, и просто как люди? Как мыслители, желающие не только успеха на выбранном поприще добиться (кто этим мотивирован — тот не гений), а разобраться с тем, что им вменено фактом появления на свет. С безусловностью удела человеческого.
Есть ли такая, не зависящая от взятой на вооружение системы понимания происходящего, незамысловатая безусловность? Несомненно!
Человек — единственное живое существо, знающее о неизбежной смерти. Как он заполучил это трагическое, невыносимое знание? Я вовсе не хочу сводить варианты ответа на такой, конечно же важнейший, вопрос к какому-то общему знаменателю. Мы живем в эпоху, когда подобное «общезнаменательство» в принципе невозможно. Ибо кто-то верит — хочет верить, укрепляется в этой обретенной или сохраненной им вере. И для него объяснение выглядит одним образом. Мол, нарушил человек запрет, вкусил плод с древа познания и… Возжелал плода с древа жизни… Но поздно было: изгнали преступника, нарушителя запрета. И остался горемыка со знанием (о смерти прежде всего), но без того, чем оно должно быть дополнено (бессмертием).
Кто-то скажет так, а кто-то иначе. Например, что Форма, отстаивая себя (а без такого отстаивания нет и не может быть Формы), усложнялась. Усложняясь же, создала Разум. А где Разум — там и понимание того, что к чему. Разум понял, что к чему, а дальше… На то он и Разум, чтобы так или иначе осваивать то, что понял. Мало ли как еще можно объяснить, почему человек стал таким вот существом — живущим и знающим, что смерть маячит за горизонтом. Объяснения и впрямь могут быть слишком разными.
А тот факт, что человек стал именно таким существом, объединяет нас, дающих разные объяснения того, почему он… «подзалетел»… «сподобился»… и так далее…
Признаем этот факт и двинемся дальше. Человек получил не только это страшное, невыносимое для него знание. Если бы он получил только это знание, то можно было бы вслед за радикальными экологами назвать человека «смертельно опасным вирусом». Человек и станет таковым, если… Если нечто, возникшее одномоментно с этим знанием о смерти, отбросит. А само это сокрушительное знание сохранит.
Но пока что человек — это конструкция (система, сущность), на отрицательном полюсе которой находится знание о смерти, а на положительном — нечто, уравновешивающее это знание. И опять-таки, нахождение единого ответа на вопрос о содержании подобного «нечто» невозможно. Люди, имеющие разную веру (и уж тем более верующие и неверующие) никогда не сведут свои ответы к общему знаменателю. Но вряд ли кто-то откажется признать уникально-позитивной прерогативой человека творчество.
Человеческое творчество направлено на преобразование окружающего мира и самого человека. Я не хочу обсуждать генезис творчества, ибо в этом вопросе согласие, опять же, недостижимо. Творит ли сам человек… Творит ли через него нечто высшее… Я всего лишь спрашиваю:
а) имеет ли место несомненный факт человеческого творчества как уникальной способности, раскрывающей сущность человека как такового?
б) в чем уникальность человека по отношению к рассматриваемому факту этого самого творчества?
Мой выход за рамки этих двух простейших вопросов означал бы присоединение к одной из многочисленных объяснительных схем, гордо именующих себя теориями или доктринами. А этого-то я категорически не хочу делать. Я хочу задавать лишь те вопросы, ответ на которые очевиден.
Человек творит, преобразуя мир и самого себя? Вряд ли кто-то скажет «нет», не правда ли?
В чем уникальность этого творчества, тоже понятно. Никто, кроме человека, не преобразует себя параллельно с миром. И никто, кроме человека, не осуществляет фундаментальных преобразований мира за счет индивидуального творчества (творчества малых групп), причем творчества, преобразующего мир на временных интервалах, соизмеримых со временем жизни отдельной человеческой особи. Эйнштейн и узкий круг его коллег открыли субатомный мир, описали его, увидели, как воплотилось в атомном взрыве описанное ими, и даже успели отреагировать, призвав мир к отказу от оружия массового уничтожения.
Муравьи, преобразуя мир, создают муравейники. Однако ни один отдельный муравей не может изменить конструкцию муравейника. Муравьи обладают некой программой преобразования окружающей среды. Но эта программа носит видовой характер. Отдельный муравей не может внести в нее коррективы. А отдельный человек (Эйнштейн) может. Качество деятельности по преобразованию окружающей среды у человека и других живых существ несопоставимо. Скорость преобразований, их спектр, их вариативность, тип преобразующего субъекта — все совсем другое.
И, наконец, направление преобразующей активности на самого себя — это совсем уж уникально. Человеческая прерогатива. Соответственно, человеческая и только человеческая преобразующая активность (деятельность) имеет право называться творческой.
Глава VII. Творчество и Танатос
Негодовать на запрещенные приемы, конечно, можно. Однако не зря ведь говорится: «На войне как на войне». Воевавшие против всего советского перестройщики использовали любые запрещенные приемы. Негодовать по этому поводу бессмысленно. Но обнажать используемые ими приемы необходимо.
Один из приемов — искажение цитат. Якобы Сталин по поводу рассказа Горького «Девушка и Смерть» написал: «Эта штука посильней, чем «Фауст» Гете». На самом деле Сталин написал: «Эта штука посильней, чем «Фауст» Гете. Здесь любовь побеждает Смерть».
Фрейд, говоря об Эросе и Танатосе, воспроизвел ту же схему. Эрос — это Бог любви (для Фрейда — дух любви). Танатос — Бог смерти (для Фрейда — дух смерти). Противопоставление любви и смерти давно стало метафизическим стереотипом. В конце концов, есть жизнь и смерть. А внутри жизни что главное? Любовь. Она для жизни важнее всего. Как в высшем смысле, смысле согревающего жизнь благого начала, так и в смысле буквальном. Нет любви как воли к продолжению жизни — нет жизни.
Так-то оно так… И слишком многие убедительно доказывают, что это именно так. Не только ведь Фрейд, но и Данте: «Любовь, что движет Солнце и светила»… Ну, а где «любовь, что движет солнце и светила», там «Бог есть любовь».
И становится понятно, почему любовь побеждает смерть. Потому что Бог побеждает смерть. «Я есмь воскресение и жизнь»…
Восхищение личностью воскрешающего Бога, причем Бога, воскрешающего своею любовной жертвой, создало культуру, в которой живет огромная часть человечества. Не все живущие в этой культуре — христиане. Но ведь не одни христиане заполняют Лувр или галерею Уффици. Личность Бога, воскрешающего своей любовной жертвой, — это личность Христа. Христианин зачарован Богом-Сыном, пожертвовавшим собой ради человечества. Эта влюбленная зачарованность создала тот мир, в котором мы все живем. Трудно даже себе вообразить, каким бы был мир без этого. И был ли бы он.
