Даниил Краминов - Сумерки в полдень
На этот раз главный жандарм империи сказал правду. При последней встрече наш друг Гейнц намекнул мне, что, когда наступит решающий момент, они обратятся к народу с призывом помешать войне, и я думаю, он имел в виду это обращение. Кстати, Гейнц передает тебе привет, а мне напомнил, чтобы непременно доставил тебя к нему, когда опять окажешься в Берлине. Он оправился после казни его друга и теперь настроен непримиримее, чем когда-либо. Охвачен жаждой действия. Его сын — помнишь «штурмовика», напугавшего тебя? — просил меня посоветовать отцу «подумать и о себе». Гейнц, как я и ожидал, ответил, что «думать о себе сейчас некогда и не нужно».
У Гейнца встретился с Юргеном, и тот рассказал, что его опять предупредили «быть готовым». Майор-родственник сказал ему, что некие генералы не отказались от намерения выступить против Гитлера, если тот втянет Германию в войну на два фронта. По словам майора, они направили Гитлеру то ли ультиматум, то ли просто меморандум, в котором предупреждают против смертельной опасности такой войны. Границы Чехословакии, по оценке генералов, самой природой созданы как укрепления, которые трудно атаковать. Инженеры и саперы превратили эти укрепления в неприступные форты, снабженные самой лучшей артиллерией, какую знает Европа. За фортами — танковые дивизии с техникой, превосходящей по броне, маневренности и огневой мощи немецкие танки. С воздуха их поддержат современные авиационные силы, на помощь которым могут быть через Румынию переброшены эскадрильи советских самолетов.
По приказу Гитлера командование вермахта сняло с западной границы все дивизии. Они заменены отрядами СС и штурмовиков, которые не способны оказать сопротивление регулярным частям любой армии, и, по мнению генералов, большое французское или франко-английское наступление сразу откроет неприятельским армиям путь к Руру — этому сердцу германской военно-промышленной мощи. На предложение командующего сухопутными силами оставить некоторые дивизии на западной границе «на всякий случай» Гитлер пренебрежительно бросил: «Такого случая не будет. Продолжайте переброску!»
Майор, предложивший Юргену быть начеку, намекнул, что генералы установили контакт с англичанами. Гейнц по-прежнему не верит, что немецкие генералы намерены выступить против Гитлера, а в их секретных связях с англичанами видит не столько заговор против Гитлера, сколько сговор против нас, Советского Союза.
Я тоже не верю в генеральский заговор против Гитлера, хотя готов поверить в их намерения связаться с Лондоном. От друга, приезжавшего недавно из Брюсселя в Берлин, я узнал, что Крупп через одного бельгийского промышленника связался с английской фирмой «Виккерс-Армстронг» и договорился о крупной сделке. Почему бы германским генералам не заключить какой-нибудь сделки с английскими? Такую возможность согласен допустить даже скептически настроенный Двинский.
Между прочим, Григорий Борисович помнит о тебе и несколько раз спрашивал, как ты прижился в Лондоне. Я отвечал, что не знаю, что ты не пишешь, и он настоятельно посоветовал мне воспользоваться уходящей в Лондон почтой и написать тебе. «Первое время за границей особенно трудно — непривычно и одиноко, — сказал он, — и дружеское слово может помочь преодолеть минуты тягостных размышлений, рожденных беспомощностью и разочарованием. Не поленись, напиши… Парень, кажется, неплохой, смышленый, но, конечно, еще очень зеленый. И ему нелегко придется».
Видишь, как он тебя оценивает!
О себе писать практически нечего. Трудимся с утра до вечера, изучаем прессу, слушаем речи, читаем письма, ходим на приемы, обмениваемся сведениями, мнениями с другими иностранцами, лишь бы побольше узнать, что делается в самой стране и за ее пределами. Германские газеты ничего не говорят своим читателям о том, что происходит в мире. Немцы читают о военных приготовлениях Польши и Венгрии, но ничего не знают о том, что предпринимается нами, англичанами, французами: немцам внушается мысль, что Чехословакия будет просто раздавлена за один-два дня.
Ожидаем приезда из Женевы наших. Антонина Михайловна, Курнацкий, Игорь, Георгий Матвеевич и Щавелев, наверно, задержатся дня на два. И опять у нас будет хлопот полон рот.
Ну, пока!
В. Пятов».Антон сложил письма в стопочку на своем столе с благодарным удовлетворением: они позволили ему как бы прикоснуться к друзьям, увидеть то, что видели те, услышать, что слышали они, и узнать, что они знали. Он был признателен Ефиму, Сашке-Некогда и Володе, хотя картина, нарисованная ими, вызывала тревогу. Здесь, в Лондоне, люди произносили красивые, но лживые слова, совершали поступки, которые трудно было постичь нормальному человеку. И в то же время Гейнц Бухмайстер, Юрген Риттер-Куртиц, Иван Капустин и многие другие не жалели сил, шли на смертельный риск ради того, чтобы предотвратить страшную трагедию. Он спрятал письма в стол и ушел из полпредства в отель.
Глава двадцатая
На другой день Антону передали, что советник поручает ему проводить на аэродром дипломатических курьеров, улетающих в Париж. Антон помог им перетащить из вестибюля в машину крепкие, тщательно завязанные и запечатанные сургучом мешки с почтой, а затем, сев рядом с шофером, поехал на аэродром, расположенный на окраине Лондона. Париж был закрыт туманом, аэродромы не принимали самолетов, и Антону пришлось провести с дипкурьерами на вокзале более трех часов. Наконец, проводив их к отлетающему самолету и убедившись, что они разместились со своими мешками вполне нормально, он дождался, когда самолет, разогрев моторы и сделав обычный разбег, взмыл в воздух. Лишь после этого Антон вернулся в полпредство.
Дверь ему открыл не привратник, а Гришаев, загородив вход своей массивной фигурой.
— Вы-то мне и нужны, — провозгласил он, как всегда, загадочно улыбаясь.
— Зачем?
— По распоряжению Андрея Петровича поедете со мной в Хестон встречать премьер-министра.
— Я только что побывал в Хестоне, и мне нужно доложить, что дипкурьеры благополучно улетели.
— Докладывать некому, — объявил Гришаев. — Все разъехались.
— Обстановка опять ухудшилась? — Антон встревожился.
На окраине Лондона и в самом городе он видел, что военные приготовления продолжались полным ходом: землекопы рыли траншеи, зенитки, поставленные на холмах, изредка палили в низкое осеннее небо, репетируя отражение воздушных налетов, солдаты в полном вооружении и стальных касках спешили куда-то скорым шагом, едва поспевая за офицерами в походном обмундировании, а лондонцы не расставались с противогазами. Не успев посмотреть газеты и не слышав утром радио, Антон начал думать, что переговоры в Мюнхене сорвались: в душе он все еще надеялся на это.
— Наоборот, — изрек Гришаев с иронической ухмылкой. — Не только в Европе, но и на всей земле, исключая, конечно, Испанию, Китай и еще с полдюжины стран, с нынешнего дня воцарился мир и «во человецех благоволение».
— Значит, они договорились, — сказал Антон удрученно, думая о тех, кто встречался в Мюнхене.
— Договорились, договорились, — с готовностью подтвердил Гришаев, тесня Антона своей мощной грудью на крыльцо.
— О чем же они договорились?
— Обо всем.
— А подробнее?
— Расскажу в машине.
Они спустились с крыльца и вышли за ворота, где их ждала машина. Шофер Ракитинского открыл им дверь.
— А почему не едет сам Ракитинский? — спросил Антон, усаживаясь.
— Наверно, потому же, почему не едет Андрей Петрович, — ответил Гришаев. — Опять спросите «почему»? Так я сразу отвечу: из особых дипломатических соображений… Хотят показать свое неодобрение. А я корреспондент, мое дело — все видеть и слышать. И потому я езжу всюду.
— Ну а я зачем?
— Опять же дипломатические соображения… Отсутствие представителя советского посольства может быть воспринято как оплошность или недоразумение. А послать мелкую сошку — это как раз то, что надо. И Андрей Петрович распорядился: если позвонят из Форин оффис и сообщат о времени возвращения премьер-министра — своего рода приглашение принять участие во встрече, — дать Гришаеву полпредскую машину и послать с ним кого-нибудь из секретарей. Поскольку все полпредские разбежались, я захватил вас.
Антон посмотрел сбоку на большое, круглое, жизнерадостное и хитрое лицо Гришаева.
— Вы обещали мне рассказать подробнее, о чем договорились в Мюнхене.
— А-а-а… — протянул Гришаев, располагаясь удобнее на кожаных подушках. — Да, собственно, и рассказывать нечего. Хотя английские корреспонденты — их доставлен туда целый самолет — уверяют, что Гитлер пошел на большие уступки, на самом деле то, что подписали в Мюнхене Чемберлен и Даладье, целиком совпадает с ультиматумом Гитлера. Как великую уступку Гитлера газеты расписывают его согласие занять отданные ему чехословацкие земли не сразу, а по частям — завтра лишь пограничную полосу глубиной десять-пятнадцать километров, послезавтра еще столько же, на третий день немного больше. И так, пока не проглотит все. Один Барнетт написал, что подобная «уступка» полностью совпадает с планом германского командования: ведь армия, занимая такую большую территорию, не может двигаться быстрее. Мои английские коллеги захлебываются от восторга: если Чехословакию и отдали на растерзание, то не всю враз, а по частям — сначала ампутируют руки, потом ноги, а там доберутся и до головы… А Гитлер — великодушный и милосердный — пошел Чемберлену навстречу…
