Анатолий Торкунов - Современные международные отношения. Учебник
Россия хотела иметь дело с реформированными режимами в соседних странах и верила в светлые перспективы сотрудничества с ними. Президент Б. Ельцин неоднократно говорил о сохранении стратегической важности Восточной Европы и об активной роли России в этом регионе. Случилось, однако, то, что должно было случиться: экс-союзники распавшегося СССР сами бросились врассыпную, как заключенные, перед которыми вдруг широко распахнулись ворота тюрьмы. В таких обстоятельствах трудно было проводить эффективную политику, обеспечивая сохранение в Восточной Европе мощного российского присутствия.
Что же касается коммунистических государств — Северной Кореи, Кубы, Китая, Вьетнама, то они не выражали позитивных эмоций по поводу событий в России. Их шокировал антикоммунизм нового российского руководства и смертельно напугала перспектива, что смена формации на родине Ленина не только эхом отзовется за рубежом, но и спровоцирует российских демократов на прямое вмешательство в дела других стран. Москва в свою очередь порвала все идеологические узы с коммунистическими режимами, предвкушая при этом их скорый крах. Кремль присоединился к хору западных стран, осуждающему нарушения прав человека на Кубе и в КНДР, попробовал поучать Пекин на тот же счет.
Охладились отношения России с идеологическими и геополитическими партнерами СССР в «третьем мире». Перемены в нашей стране с большим скепсисом воспринимали в Индии, Ираке, Ливии, Эфиопии, Никарагуа, десятках других государств. И отнюдь не из-за плохой работы российской дипломатии, а из-за того, что интересы прежних советских друзей и новой России разошлись. Москва нуждалась в партнерстве с Западом, а они по-прежнему жаждали играть на противоречиях двух лагерей. Вряд ли, однако, в Кремле в 1991–1992 гг. были люди, готовые продолжать конфронтацию с Западом ради обслуживания иракских или ливийских стратегов. Советская практика опоры на горстку радикальных режимов на Ближнем Востоке характеризовалась российским руководством как «исключительно неудачный выбор действий».
Не удерживал Россию на рельсах прежней дружбы и экономический расчет. Клиенты в Азии, на Ближнем Востоке, в Латинской Америке десятилетиями гирей висели «на шее» советской экономики, и все наше общество буквально требовало перестать кому-либо в чем-либо помогать и заняться вместо этого устройством российской жизни. Избранный Президентом Российской Федерации в 1990 г. Б. Ельцин осудил разбазаривание национальных ресурсов. В октябре 1991 г. он запретил всю помощь зарубежным странам. Москва попыталась перевести сотрудничество с традиционными партнерами в русло взаимовыгодности, но на таких условиях дела не пошли. Требования о выплате долгов и призывы «избавиться от идеологических шор и бездумных расходов» в «третьем мире» лишь отдаляли бывших партнеров СССР от новой России.
Вместе с тем Москва предприняла определенные действия по налаживанию или расширению контактов со стабильными, умеренными и экономически сильными странами в развивающемся мире (многие из них прежде игнорировались Советским Союзом или, напротив, сами не хотели иметь дел с коммунистической «сверхдержавой»). Определенные шаги были сделаны для проникновения на рынки оружия стран Персидского залива. Продвинулось вперед экономическое сотрудничество с Ираном, ЮАР, Южной Кореей, Тайванем, государствами АСЕАН, Австралией и Новой Зеландией. В Латинской Америке и особенно в Черной Африке Москва действовала более вяло.
Таковыми, на наш взгляд, были основные черты российской внешней политики сразу после событий 1991 г. Частично эта политика зиждилась на фундаменте горбачевского «нового мышления». Российское руководство пошло, однако, гораздо дальше в разворачивают страны лицом к Западу и отходе от прежних друзей и концепций, в критике сталинско-брежневского наследия в международных делах.
Многие аспекты первоначальной стратегии российских демократов остаются в силе и находят свое выражение в различных шагах и заявлениях лидеров страны. Но все же нарастание перемен во внешней политике Москвы стало очевидным уже к 1993 г. Они обусловливались воздействием ряда внутренних и внешних причин.
Причины переменНеудача «шоковой терапии» нанесла мощный удар по лагерю радикальных реформаторов. Они потеряли уверенность в своей правоте, лишились единства и раскололись на соперничающие кланы. Некоторые из радикалов тихо ушли из политики, другие увлеклись махинациями, погрязли в коррупции. Часть демократов переметнулась в стан оппозиции (в том числе бывший вице-президент России А. Руцкой и спикер Верховного Совета Р. Хасбулатов). Парламентские выборы в декабре 1993 г. показали, что в дополнение ко всему прочему демократы лишились поддержки большей части электората, проиграв националистам и коммунистам. На выборах 1995 г. эта тенденция еще больше закрепилась — ведущие позиции в парламенте завоевали коммунисты, сохранили немалое влияние и националистические силы. Оппозиция, распрямив плечи, пошла в лобовую атаку на ту политику, в том числе внешнюю, которая возникла на заре российской демократии в 1991–1992 гг. Давление на курс Кремля стало возрастать со стороны не только Госдумы, но и военно-промышленного комплекса, значительной прослойки провинциальных элит, русской диаспоры в бывших республиках СССР, а также всякого рода экстремистов. К хору критиков присоединились и группы демократов, разочарованных в тех или иных аспектах внешнеполитического курса Кремля. Изменился сам состав правящих кругов. Радикалы, уцелевшие в высших эшелонах власти, вынуждены были приспосабливаться к новым ветрам: одни — из инстинкта самосохранения, прочие — потому, что осознали наивность своих первоначальных представлений о внешнем мире или же пришли к выводу, что международные реалии изменились после 1991 г.[76]
На российской дипломатии сказывался и всеобъемлющий кризис в стране. Правительство настолько увязло в домашних проблемах, что до внешних дел у него далеко не всегда доходили руки. Из-за внутренних затруднений отменялись переговоры с иностранными руководителями, прерывались визиты за рубеж. Не хватало времени, чтобы сконцентрироваться на выработке цельной, хорошо продуманной стратегии в мировых делах. Зачастую, когда Москва что-то предпринимала во внешнеполитической области, то делала это под воздействием событий дома: то ли требовалась поддержка против внутренних противников, то ли нужна была дополнительная финансовая помощь для предотвращения развала экономики.
Отсутствие эффективного механизма реализации внешнеполитических решений усугубляло неразбериху. В коммунистические времена такой механизм был — существовала одна пирамида власти во главе с политбюро, которое принимало решения, а вся страна их усердно исполняла. С приходом демократии каждая властная ветвь посчитала, что она и есть «политбюро» и вправе вести собственную дипломатию. Более того, внутри самой исполнительной власти возникло сразу несколько «политбюро», мешающих МИД проводить единую, последовательную и четкую линию на мировой арене. Предпринимались неоднократные попытки создать адекватный внешнеполитический механизм, но они не меняли ситуацию к лучшему. Трудности проистекали и из-за неопытности дипломатического персонала. Типичен (и, видимо, справедлив) аргумент, что «необстрелянные», молодые руководители внешнеполитического ведомства «первоначально не поняли жесткий мир реальной политики, они слишком поздно осознали, что у России есть собственные национально-государственные интересы, необязательно идентичные интересам Америки и государств Западной Европы, которые вознамерились заполнить геополитический вакуум в Восточной Европе, и не только там».
Среди внешних факторов, способствовавших трансформации внешней политики России, следует выделить прежде всего поведение Запада. В российском обществе, и далеко не только в головах экстремистов, созрела убежденность, что западный лагерь не является надежным политическим и идеологическим союзником, что многие политики в США и Европе предпочли бы видеть Россию слабой и бедной. Планы расширения НАТО стали восприниматься в российском обществе как предательство, демонстрация недоверия и даже враждебности к Москве, попытка отгородиться от россиян новым «железным занавесом» и, наконец, как угроза безопасности России. Е. Примаков, в то время глава российской разведки, заявил в ноябре 1993 г.: «Это расширение приблизит крупнейшую военную группировку в мире непосредственно к границам России. Возникает необходимость фундаментального пересмотра с нашей стороны всех оборонных концепций». Б. Ельцин предостерег осенью 1995 г., что расширение натовского альянса может разжечь пламя войны по всей Европе.
Как проявление недружественной политики российский истэблишмент (включая правительство) рассматривал односторонние действия НАТО в Боснии, фактическое игнорирование притеснений русскоязычного населения в балтийских республиках, попытки воспрепятствовать контактам Москвы с Ираком и Ливией, прояпонскую позицию Запада в территориальном споре о южнокурильских островах. Россию возмущало нежелание Запада согласиться с интеграцией бывших советских республик и особенно с ведущей ролью Кремля в этом процессе. Министр иностранных дел России в резкой форме отчитал западных партнеров, заявив, что Москва не собирается выслушивать лекции относительно своего поведения на территории бывшего СССР. Москва неоднократно призывала Запад признать «особую роль и ответственность России в бывшем СССР».
