Даниил Краминов - Сумерки в полдень
Ликующий Чемберлен — час чужой трагедии был для него часом триумфа, о котором мечтали, но которого не достигли ни отец Джозеф, ни брат Остин, — поднял руку, призывая к вниманию. Когда палата и галереи успокоились, он торжествующе, хотя и по-прежнему визгливо, закончил:
— Я вижу, здесь почти все почувствовали радостное удовлетворение, что кризис отсрочен и снова появилась возможность путем обсуждения и доброй воли найти очень близкое решение проблемы. Больше я ничего не могу сказать. Я надеюсь, что палата общин теперь позволит мне сделать эту последнюю попытку…
Лидер лейбористов, маленький, сутулый, сильно полысевший Эттли, сидевший по другую сторону стола, поднялся со скамьи и коротко объявил, что каждый член палаты будет приветствовать заявление мистера Чемберлена о том, что в этот последний час появилась новая возможность предотвратить войну.
— Я уверен, — сказал Эттли, оглядываясь на скамьи лейбористов, — что каждый член палаты согласится предоставить премьеру все возможности сделать этот новый шаг.
Лидер либералов Синклер, сменивший Эттли у ящика, предложил прервать прения, а пацифист Лэнсбери со слезами на глазах пожелал Чемберлену счастливого пути и успеха. Только Макхэй, получив слово последним, сердито прокричал со своего места, что протестует против новой позорной попытки ублажить ненасытный аппетит Гитлера за счет Чехословакии.
— Новая сделка с Гитлером, — выкрикнул он, — не прибавит Англии ни славы, ни чести!
С правой стороны понеслись громкие крики: «Позор вам! Позор!»
Вновь хлынула волна восторженных восклицаний и аплодисментов, когда к столу подошел низкорослый, плотный, широкогрудый и плечистый человек. Его красное круглое лицо с коротким носом лоснилось от удовольствия. Склонив большую лысую голову, он пожал Чемберлену руку.
— Уинстон Черчилль. — Фокс показал глазами на толстяка.
— Но он же, как я слышал, противник сговора с Гитлером.
— В английской политике всякое возможно…
Палата прервала заседание, чтобы дать время премьеру подготовиться к завтрашней встрече в Мюнхене. Антон взял Фокса под руку.
— Что вы думаете об этом?
Англичанин привычно поправил очки и молча вздохнул.
— Трудный вопрос? — Антон стиснул его руку выше локтя.
— Я знал, что они ловкие режиссеры, — тонкие губы Фокса искривились в саркастической улыбке, — но что они и такие искусные артисты, я узнал лишь сейчас.
— Вы думаете, что все это только шоу, спектакль, показуха? — спросил Антон, вспомнив замечание Норвуда о склонности Чемберлена «играть в жизни».
— Шоу! — воскликнул Фокс. — Инсценированное заранее и великолепно разыгранное шоу. Сам Лоуренс Оливье не мог бы лучше поставить и разыграть такое шоу. И так покорить и увлечь за собой этих прожженных дельцов, хитрых крючкотворов-юристов, ловких политиканов. — Фокс горько рассмеялся. — Кто бы подумал, что человек с лицом мумии и визгливым голосом, которого даже в провинциальный театр не взяли бы на амплуа простого статиста, окажется таким непревзойденным артистом в жизни! Кто бы подумал!.. — Перестав смеяться, англичанин нахмурился, и его сухое лицо стало отчужденным и злым. — Они расписывали опасность войны и ее неизбежные последствия с такой красочной изобретательностью, что у всех поджилки затряслись, — проговорил он после короткого молчания. — И теперь, напугав простаков и обывателей, предстают перед ними в ореоле миротворцев и спасителей человечества от страшных бед. А в действительности они не миротворцы, а обманщики, подлые обманщики.
Спустившись с балкона, Антон столкнулся с Андреем Петровичем.
— Хорошо, что вы оказались здесь, — сказал советник. — Пойдете со мной, предстоит важный разговор. — Они, — советник кивнул в сторону палаты, — замыслили какой-то новый трюк. Я хочу потребовать у Галифакса объяснений. Время не ждет, поэтому возвращаться в полпредство и брать помощника некогда. Вам придется записать беседу.
Антон последовал за Андреем Петровичем, стараясь не потерять его из виду в шумной толпе, валившей из гулких коридоров парламента на улицу.
По каменным ступеням они спустились на тротуар и повернули влево, где почти под окнами палаты стояли машины «очень важных персон» и «выдающихся чужеземцев». Лишь изредка раскланиваясь со знакомыми, Андрей Петрович молча шел впереди Антона. По согбенной широкой спине и опущенным плечам Антон догадывался, что советник удручен. В машине Андрей Петрович спросил Антона, как это он ухитрился попасть в палату в такой трудный день и, услышав его объяснение, одобрил:
— Молодец! Нужно пользоваться любой возможностью, помогающей узнать и понять их политику.
— А некоторым это не нравится, — заметил Антон, вспомнив вчерашний разнос, устроенный ему Курнацким.
— Положение «некоторых» позволяет им общаться с «верхами» и получать сведения из первоисточника, — отозвался советник, поняв намек. — Но первоисточники далеко не всегда дают точные сведения.
Машина свернула теперь уже на знакомую Антону Даунинг-стрит и, проехав мимо дома премьер-министра, нырнула под арку в тесный двор, окруженный тяжелыми, серыми, почти черными зданиями, остановилась перед высокой массивной дверью. Привратник в ливрее с золочеными позументами поспешил к машине, открыл ее дверцу, а затем, обогнав советника и Антона, распахнул дверь, ведущую на отлогую мраморную лестницу. Они поднялись на второй этаж, где их встретил пахнущий бриллиантином, одеколоном и пудрой изысканно-вежливый чиновник и проводил в приемную министра.
— Будьте добры, подождите здесь, — сказал он Андрею Петровичу, предлагая сесть в кресло перед низеньким столиком. — Лорд Галифакс занят, но он скоро освободится. Хотите чаю? Кофе?
Было пять часов, и советник, насколько знал Антон, привык по английскому обычаю пить в это время чай, но сейчас он коротко и сухо сказал: «Нет, благодарю». И так же решительно отодвинул коробку сигарет. Андрей Петрович был недоволен и не хотел скрывать этого.
Ждать им пришлось недолго. Дверь министерского кабинета распахнулась, выпустив в приемную высокого плечистого мужчину с полным, но необычно бледным, испуганным лицом. Увидев Андрея Петровича, он направился к нему, протягивая руку.
— Они хотят решать судьбу моей страны без нашего участия, — сказал он, и губы его горько искривились, глаза наполнились слезами. Он говорил по-русски хорошо, хотя и с акцентом. — Без нашего участия они намерены договориться о наших землях, о наших городах и поселках.
— Вы протестовали? — спросил Андрей Петрович.
— Нет, не протестовал, — обидчиво ответил мужчина. — Я только спросил, неужели конференция, которая будет решать судьбу Чехословакии, состоится без участия ее представителей? И мне ответили: «Да, без участия ее представителей. Ведь это конференция великих держав, а вы же не можете причислить себя к великим державам, не так ли?» Конечно, мы не великая держава, но ведь судьба-то решается наша. Наша судьба решается, господин Краевский.
— Успокойтесь, господин Масарик, — сказал Андрей Петрович. — Успокойтесь. Никто не имеет права решать вашу судьбу без вас. Никто не имеет права и не посмеет, если вы сами намерены твердо держать свою судьбу в своих руках, если…
Ему не дали договорить. Чиновник остановился перед Андреем Петровичем и показал обеими руками на дверь кабинета.
— Лорд Галифакс ждет вас.
Советник двинулся к двери, но Масарик остановил его.
— Господин Краевский! — воскликнул он патетически. — Господин Краевский! Советский Союз не только великая держава, но и наш союзник, и я надеюсь, господин Краевский, что за столом переговоров ваши представители будут отстаивать и наши интересы. Ведь мы связаны договором, господин Краевский!
— Конечно, конечно, — заверил его Андрей Петрович, дав сигнал Антону следовать за ним.
Галифакс поднялся из-за стола и пошел навстречу Андрею Петровичу, пытаясь изобразить на своем худом, морщинистом лице улыбку. Заметив, однако, мрачную решимость на лице советника, он спрятал улыбку, заменив ее скорбным выражением, будто смиренно шел на жертву, которой требуют от него дела и люди.
— Чем могу служить?
— Я приехал получить объяснения, — сказал Андрей Петрович бесстрастно, хотя сердитый блеск в его глубоко сидящих глазах стал еще холоднее.
На лице Галифакса появилось недоумение:
— Какие объяснения, мистер Краевский?
— Два дня назад мы вместе с вами договорились опубликовать заявление, — четко и громко, словно диктуя, проговорил советник, — что наши правительства придут на помощь Франции, если она во исполнение своих договорных обязательств окажет вооруженную поддержку Чехословакии, атакованной Германией. — Андрей Петрович остановился и посмотрел на Антона, дав понять, что записывать надо дословно. — Любые совместные действия предполагают, что соответствующие правительства консультируются между собой до принятия важных решений. И все же британское правительство не сочло нужным или возможным информировать нас о своем последнем и важном решении, о котором я узнал только что в палате общин.
