Даниил Краминов - Сумерки в полдень
— Он достаточно умен, чтобы понять: когда люди берутся за дело, противное их натуре, они это дело губят, — зло заметил Георгий Матвеевич, повертываясь к Ватуеву. — Не с его робким, домашним характером выходить, как говорится, на мировую арену. Бесхребетные люди, — а свою бесхребетность Карзанов показал сегодня не раз — не могут противостоять жестокому противнику…
Это было уже слишком. Будь он наедине с профессором, Антон, вероятно, выслушал бы его оскорбления покорно. Сейчас же его обижали и оскорбляли в присутствии людей, которые и без того смотрели на него свысока. Антон вскочил с дивана и выкрикнул в скуластое, большелобое лицо профессора:
— Сами вы бесхребетны!.. И меня на свой аршин меряете!..
Пораженный Дубравин отступил назад: он никогда не видел своего смирного, прилежного, «выдержанного», как писалось в характеристиках, ученика таким. Придя в себя, он обрушился на Антона с упреками и бранью. Обиженно ворчавший в ответ Антон вдруг затих: голос Кати, говорившей с Феклой в прихожей, напомнил ему, зачем он пришел к Дубравиным. Антон виновато склонил перед профессором голову. Юлия Викторовна, спеша положить конец «вульгарной сцене», пригласила гостей в столовую выпить чаю. Антон попросил Георгия Матвеевича задержаться на минутку.
— Ну, что еще?
— Я хочу, чтобы Катя поехала со мной…
Дубравин смерил Антона злым, даже ненавидящим, взглядом.
— Сами дезертируете… и хотите еще дочь отнять… Украсть самого ценного и преданного мне помощника…
Круто повернувшись, он направился к двери, но на пороге остановился, оглянулся на Антона и, видимо, не желая, чтобы его слышали в прихожей, подошел к нему вплотную и прошипел:
— Не дам увезти Катю! Она не только помощник, она — мой друг, единственный друг, который понимает меня.
— Не может же Катя вечно быть с вами, — также шепотом произнес Антон. — У нее своя жизнь, у нас с ней…
— Не будет у нее общей жизни с вами! Пока я жив — не позволю…
— Ну, это от вас не зависит. Катя взрослая, и она сама решит…
— Решит, но не в вашу пользу.
— Посмотрим! — угрожающе проговорил Антон и, повысив голос, позвал: — Катя!
Катя вбежала в кабинет оживленная, даже радостная. Увидев отца и Антона, стоявших друг против друга в боевых позах петухов, готовых броситься друг на друга, она недоуменно остановилась.
— Катя! Этот человек, Катя, — начал с трагическими нотками в голосе Георгий Матвеевич, — этот человек решил бросить университет, бросить меня…
— Ничего я не решал!
— Решил бросить университет и меня, — продолжал профессор, не позволив Антону прервать его, — и хочет, чтобы ты тоже бросила свои занятия и меня и поехала с ним за границу. Я уж не знаю, в какой роли — домработницы или домохозяйки, разница, в сущности, невелика. Ты же не сделаешь такой глупости, Катя?
Девушка удивленно смотрела то на отца, то на Антона. Сначала ей показалось, что ее просто «разыгрывают». Но в глазах Антона было столько растерянности, почти отчаяния, а на хмуром лице отца злой брезгливости, что она испугалась.
— Ты же не сделаешь такой глупости, Катя? — повторил профессор.
— Я ничего не понимаю! — воскликнула Катя. — Совсем ничего!
— Видишь ли, Катя, я хотел сначала с тобой…
— Он хотел! Он хотел! — снова перебил Антона Дубравин, шагнул к дочери, взял ее за руку и, кивнув на Антона, сказал: — Его посылают за границу, и он хочет прихватить тебя с собой.
Катя отступила в сторону, чтобы посмотреть Антону в лицо, но и Дубравин шагнул в ту же сторону, и Катя вместо Антона снова увидела страдающие глаза отца.
— Ты не можешь покинуть меня, Катя, — тихо и просительно сказал он. — Ты же не бросишь своего отца из-за этого недоучки? Не бросишь?
— Катя! — позвал Антон, тоже стараясь из-за широкой спины профессора увидеть Катю. — Я хочу, чтобы ты поехала со мной, Катя.
— Не езди! Не порти жизнь ни себе, ни мне!
— Катя! Ты должна решиться! Ты должна решить, с кем ты. Со мной или с Георгием Матвеевичем? Со мной или с ним? Выбирай, Катя! И сейчас же выбирай.
Вместо ответа Антон услышал ее рыдания. Закрыв ладонями лицо, Катя выбежала из кабинета и бросилась в свою комнату, хлопнув дверью. Профессор схватил Антона за руку выше локтя и молча потащил в прихожую, к выходной двери. Распахнув ее, он легонько толкнул Антона и, когда тот был на лестнице, выкрикнул то обидное, унизительное слово — «Вон!», которое с тех пор постоянно звучало в ушах Антона. Вот и сейчас колеса вагона назойливо выстукивали: «Вон-вон-вон!», «Вон-вон-вон!», «Вон-вон-вон!» Вслушиваясь в их обидный перестук, Антон криво усмехнулся:
— Как все глупо получилось! Как глупо!..
И колеса тут же подхватили: «Глу-по, глу-по, глу-по!»
Глава пятая
Резкий стук в дверь оборвал горькие воспоминания Антона. Просунув голову в купе, официант объявил, что ресторан открыт, и пригласил поужинать. Антону не хотелось есть, но сидеть одному в купе означало бы вновь и вновь переживать недавние огорчения. На платформе в Москве он видел, как в поезд садились военные, и, надеясь встретить кого-нибудь из тех, кто знает Петра, Антон пошел в ресторан. Два дня назад он послал брату телеграмму, извещая о времени прибытия поезда на станцию, находящуюся неподалеку от расположения его воинской части. Стоянка — всего пятнадцать минут. Разве успеешь наговориться с братом, которого давно не видел! Товарищи Петра — встреться Антон с ними — избавили бы от лишних расспросов.
Через пляшущую, грохочущую и звякающую «гармошку» межвагонного перехода Антон прошел в соседний вагон и, опираясь ладонями о стенки, направился по узкому коридору. Где-то тут была Елена, племянница Юлии, та самая, которая, по словам Кати, так ловко заставила жениться на себе дипломата, приехавшего из Лондона.
«Она — там», — подумал Антон, увидев у открытой двери в купе плотного, уже немолодого мужчину в белой шелковой косоворотке и молоденького военного, перетянутого в мальчишеской талии до того, что его гимнастерка, собранная сзади, топорщилась из-под широкого ремня, как куриный хвост. Чтобы пройти по коридору, Антон попросил их посторониться. Извинившись, они отступили от двери, и Антон увидел Елену. Подобрав под себя ноги, она сидела на диване. Свет настольной лампы ярко освещал лишь ее колени, которые не мог прикрыть короткий халатик, да тонкую руку, лежавшую на бедре; лицо скрывала тень абажура, выделялись накрашенные, казавшиеся черными губы и яркие глаза.
Ресторан был полон военных. Они возвращались в свои гарнизоны из отпусков или командировок, и эта ночь была для них последней «вольной» ночью. Они пили вино, пиво, не чурались и водки — и разговаривали, разговаривали, подтверждая прежние наблюдения Антона: насколько сдержанны и молчаливы русские, когда они трезвы, настолько разговорчивы, когда выпьют.
Попытка подсесть к военным не удалась. Место за ближайшим столом, как сказали Антону, было занято, у другого стола его встретили такими неприязненными взглядами, что он не осмелился даже спросить, можно ли сесть на свободный стул; сидевшие за третьим столом, увидев его приближение, положили на пустующие стулья фуражки. Вероятно, приняв Антона за иностранца, военные избегали его соседства, и ему пришлось направиться к столику у противоположной двери: там одиноко сидел высокий, узкоплечий молодой человек, которого Антон едва не сбил с ког, когда бросился из купе навстречу Кате. На вопрос, не возражает ли тот, если Антон присядет к его столу, молодой человек молча наклонил поблескивающую от бриллиантина черноволосую голову и улыбнулся.
— Мы, кажется, соседи по купе, — сказал Антон, опускаясь на стул.
Молодой человек снова кивнул и улыбнулся, но опять промолчал.
— Нам, наверно, придется долго ехать вместе, — проговорил Антон и, получив в ответ еще один кивок и улыбку, спросил: — Вы до Берлина или только до Варшавы?
— Я до Берлин, — ответил не сразу сосед и, помолчав, в свою очередь, спросил: — А вы тоже до Берлин?
— Нет, я дальше.
Сосед оживился и даже, наклонился немного над столом.
— О, дальше Берлин! Но в Германия?
— Нет, не в Германию, в Англию.
— О, Англия! — Сосед заулыбался еще дружественнее и шире, показывая большие, крепкие зубы. — В Лондон?
Молодой человек произнес название английской столицы так, как его произносят англичане — «Ландн», и Антон, не отвечая на вопрос, пристальнее взглянул в узкое, сухощавое лицо соседа.
— Вы англичанин?
— Да, я есть англичанин.
— А что вы делали в Москве? — спросил Антон. — Приезжали посмотреть?
— Я приезжал в Москва взять свои вещи и привезти в Берлин.
— А как ваши вещи оказались в Москве?
— Я жил и работал тут больше год.
— Вы жили и работали в Москве? Где же вы работали?
