Леонид Млечин - Юрий Андропов. Последняя надежда режима.
Рашидов усадил Болдина рядом с собой, представил его. И вдруг второй секретарь республиканского ЦК зловеще произнес:
— Это представитель той газеты, которая чернит дела узбекского народа, обливает его грязью?..
И тут все присутствующие хором накинулись на Болдина. Когда он, уже багровый от гнева, был готов встать и уйти, вмешался Рашидов и укоризненно сказал:
— Товарищи, у нас гость из ленинской «Правды»...
Настроение мгновенно изменилось, и все наперебой заговорили о том, какая замечательная газета «Правда», Болдин с изумлением посмотрел на Рашидова и увидел его по-отечески заботливый взгляд. Потом Рашидов несколько раз дружески звонил Болдину. Шараф Рашидович предпочитал не сражаться с врагами, а повсюду заводить друзей.
Главному редактору «Правды» Виктору Афанасьеву пришлось самому поехать в Узбекистан, чтобы восстановить отношения с республикой. «Были обильные застолья, — вспоминал он, — подарили мне несколько халатов, тюбетеек, кушаков». Главный редактор от подарков не отказывался. Он написал хвалебную статью «Золотые руки Узбекистана», и примирение с Рашидовым состоялось. Дела в республике шли по-прежнему, но журналисты уже не смели замечать даже самые малые недостатки.
На заседании Совета национальностей заместитель председателя Совета министров России Евдокия Федоровна Карпова, отвечавшая за легкую промышленность, покритиковала Узбекистан:
— Все понимают, как важно поднять качество швейных изделий. Оно во многом зависит от качества сырья. Основные поставки хлопка идут из Узбекистана. К сожалению, качество хлопка низкое и продолжает ухудшаться.
В обеденный перерыв к Карповой подошел Рашидов:
— Вы вылили много грязи на Узбекистан. Братский узбекский народ оскорблен, и этого он вам не простит!
Евдокия Федоровна пошла к своему начальству. Председателем Совмина России был Михаил Сергеевич Соло-менцсв. Он тоже был кандидатом в члены политбюро, поэтому на ближайшем совместном заседании обеих палат Верховного Совета они с руководителем Узбекистана оказались рядом в президиуме.
Рашидов сразу стал жаловаться ему на Карпову. Опытный Михаил Сергеевич достал предусмотрительно припасенный текст речи и попросил показать, какие именно слова показались ему оскорбительными. Рашидов текст не взял, но повторил, что узбекскому народу нанесли обиду.
На следующее заседание Соломенцев принес статистические материалы о качестве полученного из Узбекистана хлопка, показал Рашидову:
— Шараф Рашидович, нас призывают правильно относиться к критике, устранять недостатки. А вы почему-то так болезненно отреагировали на выступление Евдокии Федоровны, незаслуженно обидели женщину.
Рашидов нехотя сказал:
— Буду разбираться...
Бывший член политбюро Вадим Андреевич Медведев в семидесятых годах работал в отделе пропаганды ЦК КПСС. Он вспоминает, что в отделе обратили внимание на непомерное восхваление республиканского руководства, проявления национализма, в частности » выступлениях президента Академии наук Муминова, родственника первого секретаря Рашидова. По этому поводу отдел пропаганды даже составил пап иску в ЦК КПСС. А если появляется такой документ, на него надо реагировать. Многие шалости местным руководителям прощали, пока они не становились предметом официального расследования. В 1972 году на секретариате ЦК рассматривался вопрос о марксистско-ленинской учебе и экономическом образовании руководящих кадров в Ташкентской городской партийной организации. Работу горкома оценили резко критически. За этим должны были последовать и оргвыводы.
Например, вслед за рассмотрением вопроса о работе Тбилисского горкома последовала смена первого лица в Грузии — вместо бывшего генерала Василия Мжаванадзе первым секретарем сделали сравнительно молодого Эдуарда Шеварднадзе. Казалось, и для Рашидова настали трудные дни. Но записке отдела хода не дали. Медведева вызвал секретарь ЦК по идеологии Петр Нилович Демичев и приказал прекратить критические выступления против Узбекистана и лично Рашидова. Демичев сказал, что Рашидов тяжело переживает критику в адрес Ташкентского горкома, звонил Демичеву и чуть ли не плакал.
Медведев спросил Демичева:
— Это совет или директива? Демичев ответил:
— Воспринимайте это как указание.
Ясно было, что приказ прекратить критику Узбекистана исходил не от Демичева, а от самого Брежнева. Только генеральный секретарь мог выдать индульгенцию первому секретарю республики. После этого в течение нескольких лет работники отдела пропаганды ЦК КПСС в Узбекистан вообще не ездили. Республика вовсе выпала из зоны критики и контроля. Самого Медведева время от времени приглашал в Ташкент секретарь республиканского ЦК по идеологии. Медведев говорил ему:
— Готов приехать, но есть ли добро от товарища Рашидова?
На этом разговор заканчивался.
Когда, наконец, Медведев приехал в Ташкент по решению ЦК, то Рашидов встретил его самым гостеприимным образом. Не жалея времени, рассказывал об огромных успехах Узбекистана, о семи миллионах тонн хлопка, собранных республикой, о начале добычи золота в Узбекистане — это, кстати, была в тот момент секретная информация. Шараф Рашидович не забывал во время беседы напомнить о своей любви и близости к Леониду Ильичу. Подарил гостю свою книгу с надписью «Дорогому другу и брату...».
Рашидов был очень хитрым, ссориться с ним никому не рекомендовали. Поскольку он имел прямой выход на генерального секретаря — Брежнев к нему прислушивался, то Шараф Рашидович мог подставить ножку за милую душу.
Каждый из входивших в политбюро был очень влиятелен, даже если он жил не в Москве. И портить отношения с этой когортой было крайне неразумно. Рашидов приезжал в Москву каждую неделю, чтобы принять участие в заседании политбюро, которое проводилось по четвергам. После политбюро Рашидов мог перемолвиться словом и с Брежневым, и с другими руководителями страны.
Помощник Черненко Виктор Прибытков рассказал характерный эпизод. Когда Черненко писали текст выступления, то создавалась группа. Докладчик читал вариант за вариантом и постоянно что-то менял, просил переделать. По пять-шесть раз доклад рассылался членам политбюро, секретарям ЦК. Каждое слово, каждая запятая тщательно изучались. Прибытков, как помощник по политбюро, собирал все замечания. Иногда они составляли полторы-две страницы. Он обобщал замечания, приходил с ними к Черненко, докладывал:
— Вот Борис Николаевич Пономарев считает необходимым тут исправить, он, видимо, прав.
Текст вновь перепечатывался и вновь рассылался, пока замечания не исчерпывались. Вот тогда политбюро одобряло доклад, и можно было выступать. Так вот Рашидов замечаний не присылал. Он возвращал текст с запиской, которую начинал так: «Дорогой брат, Константин Устинович, я с восхищением прочитал доклад, согласен с каждой строкой». В подтверждение этого он действительно зелеными чернилами подчеркивал каждую строчку, подтверждая, что согласен решительно со всем...
Указание Андропова заняться ситуацией в республике возымело действие. В апреле 1983 года в Бухаре при получении взятки был задержан начальник отдела по борьбе с хищениями социалистической собственности областного управления внутренних дел Музаффаров. Важность этого события состояла в том, что арестованным занимались не узбекские следователи, а московские.
Дело принял к производству следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР Тельман Хоренович Гдлян, тогда еще известный только профессионалам. Так начиналось «узбекское дело», которое будет продолжаться почти пять лет, пока окончательно не развалится.
Андропов попросил Лигачева побеседовать с Рашидовым уже после того, как получил первые материалы о коррупции в Узбекистане. Но нечто подобное происходило и в других республиках. Почему же появилось именно «узбекское дело»? Когда Андропов стал генеральным секретарем, все управления и территориальные органы КГБ получили указание представить кричащие примеры сращивания с преступным миром, коррупции. Андропову нужны были показательные дела.
Комитету государственной безопасности всеми инструкциями было запрещено собирать материалы на партийно-советскую элиту, но, как говорили чекисты, источнику рот не заткнешь. Оперативная информация о том, кто чем занимается, копилась в сейфах. Как только пришли шифро-телеграммы с требованием представить информацию, сейфы открылись. Республиканские и областные управления спешили сообщать в Москву, что у кого есть. Если материалы были сколько-нибудь серьезными и вырисовывалась судебная перспектива, начиналась разработка тех, кого подозревали в коррупции.
Нашлись бы в тот момент оперативные материалы, скажем, в КГБ Грузии, возникло бы не «узбекское», а «грузинское дело». Ретивость проявляли все региональные управления, все рады были себя проявить. Еще в 1980 году начальник следственной части прокуратуры СССР Бутурлин был командирован в Узбекистан. Его группа выявила факты преступной практики тогдашнего руководства Министерства внутренних дел республики, но Шараф Рашидов выставил московских гостей из республики.
