Сергей Кургинян - Смысл игры и другие выступления
Я не буду говорить об астрофизике, обо всем другом. Я, наконец, добираюсь до политической аналитики. И оказывается, что задача состоит в том же самом. Вы имеете определенную не желающую что-то говорить о себе реальность. «Драку под ковром». Помните у Черчилля: «Эта политическая борьба в России напоминает драку бульдогов под ковром. О результатах можно догадываться по выкидываемым трупам». Вот выкидываемые трупы — это есть геофизические поля, а вы догадываетесь, т. е. интерпретируете выкидываемые трупы, обсуждая драку бульдогов под ковром.
И вот здесь я могу еще написать очень много других дисциплин, общее в которых — вот эта самая герменевтика, то есть прочтение неких текстов в виде электромагнитных или гравитационных полей, в виде следов преступлений, в виде зашифрованных сообщений, в виде загадочных словосочетаний, в виде психологических импульсов, в виде сигналов какого-нибудь черного ящика, в виде выкинутых из-под ковра бульдогов и так далее, вот таких вот текстов, прочтение этих текстов и их интерпретация.
И когда много-много лет назад мы начали создавать метод политического анализа, который назвали целостным анализом. Уже такое парадоксальное словосочетание — «целостный»; конечно, его можно было назвать системным, но нам казалось важным подчеркнуть, что он не только системный, но еще и целостный. Конечно, система — это определенный вид целостности, но есть разное качество этой целостности. Целостность бывает невероятно плотной и жгучей, а бывает достаточно расплывчатой, иногда ее называют, к примеру, системой — ризомой постмодернисты. Это такая корневая система у травы, которая как-то спутана, и по существу она не является четко выраженной системой связей, отношений, у нее нет так явно выраженной цели, как у классической системы.
А иногда система бывает переуплотненной.
Итак, в любом случае мы анализируем, ищем некую целостность, применяя определенные методы. Какой метод? Один из методов, безусловно, — вот такая вот герменевтика, т. е. интерпретация происходящего.
Можно ли свести всё к подобным интерпретациям? Конечно нет.
Подобного рода интерпретация, применяемая дозировано, на основе опыта, проб и ошибок, самопроверки, внутреннего инстинкта сдерживания самого себя от гипер-аналитизма слишком богатых ассоциаций и всего прочего, очень важна в определенных случаях. Но она, во-первых, не всё может, и, во-вторых, к ней ни коим образом всё не может сводиться.
Она очень важна тогда, когда речь идет о неких субъектах, которые не хотят слишком много рассказывать о своих подлинных мотивах и своих планах. Но это же не всегда бывает так.
Конечно, если сейчас в комнату влетит камень, пробив стекло, то наверное его кто-то кинул. Но если распахнется форточка, то абсолютно необязательно говорить при этом, что колдун каким-то магическим методом ее распахнул. Возможно, подул ветер, возможно, форточка была плохо закрыта. И скорее всего, она была плохо закрыта. И скорее всего, подул ветер.
Если каждый раз начать говорить: «О-о-о, это неспроста, это такая, знаете ли, вещь, что дальше некуда!», — то вместо реального живого аналитического метода, метода синтеза, анализа и синтеза, родится очень глубокая система размышлений на завалинке по поводу того, что «англичанка гадит». Но в принципе в подобном методе нет ничего от теории заговора. Это — нормальный аналитический метод, комплексный, имеющий свою историческую традицию, заимствованный из практических дисциплин. Возможно, что мы свели определенный набор этих дисциплин к единому знаменателю.
Тот же Рикёр, например. Он же занимался герменевтикой и не только ею. Поэтому я сейчас закончу с вот этой интерпретационной стороной политического анализа и займусь другой.
В XX веке очень многие пробовали соединить герменевтику с диалектикой, т. е. с историей, т. е. с процессами. Ведь иногда всё очевидно. Как говорил один политический антигерой: «Процесс пошёл». Но люди не видят этого процесса. Они не ощущают, что вот возникло событие, а за событием возникло снова родственное ему событие. Они не видят этой родственности. А потом — ещё одно событие. И это уже не несколько отдельно стоящих событий, а это, предположим, небольшой «пакет» событийный. А потом этот «пакет» превращается в «поток». А потом «поток» превращается в процесс. А потом процесс меняет качество. А потом этот процесс, ламинарный, спокойный процесс течения событий в определённую сторону превращается в турбулентный. Вот очень важно не только интерпретировать события, вскрывая их внутреннюю природу, но ещё и наблюдать за тем, как эти события порождают малые «пакеты» событийностей, «потоки» событийности, процесс, основанный на событийности, как меняется качество этого процесса. И это уже диалектика. Это не герменевтика. А ещё иногда бывает безумно важно просто всмотреться в факт. Как говорил Маяковский: «…из реки по имени — „Факт“». Вот просто всмотреться в факт и оценить его. Понять, что он совсем не так тривиален, как это кажется на первый взгляд. Уже почти 30 минут я говорю о методе, и это максимум того, что я могу себе позволить в концептуально-аналитической передаче. Когда-нибудь, возможно, в другом цикле передач, я просто прочитаю курс лекций для тех, кто хочет заниматься подобного рода анализом.
Здесь же я просто прошу и вдуматься в метод, а главное ещё и поверить в то, что когда ты двадцать лет подряд в одном и том же коллективе разрабатываешь этот метод, то ты добиваешься определённых результатов. Ты начинаешь что-то чувствовать. Ты можешь передать определённую школу тем, кто, по крайней мере, всё время работает рядом с тобой. Предвижу вопрос: «А зачем вы этим занимались?» И на этот вопрос дам короткий ответ. Когда-то, когда близкому окружению Бориса Николаевича Ельцина по приходу к власти Бориса Николаевича в 1991 году очень хотелось меня дискредитировать, то такой Рудольф Пихоя, архивист Ельцина, начал кричать о том, что вот он обнаружил в ЦК КПСС особую папку ЦК КПСС «Кургинян». И ему казалось, что ничего более страшного про меня он сказать не может. Я был просто счастлив, потому что сам бы я никогда не стал об этом говорить, а когда тебе официальный архивист Президента начинает говорить об этом, ты как бы свободен. Ты можешь сказать, что, во-первых, это архивист, ну, обнаружил и обнаружил. А во-вторых, всё-таки он архивист, да? То есть он — человек, который отвечает за свои слова. А в-третьих, если он так хотел этим дискредитировать, то значит он говорит правду, ведь на тот момент ничего страшнее принадлежности к ЦК КПСС не было. Прошло не так много времени, и эти люди из ближайшего окружения Бориса Николаевича Ельцина очень переживали по поводу того, что они зачем-то об этом заорали.
Потому что особая папка ЦК КПСС — это, в некотором смысле, политическая разведка партии. Да, действительно, на излете существования КПСС один из моих близких друзей, занимавший в ЦК КПСС крайне высокое положение и просто обязанный по роду этого положения каким-то образом активизировать работу особых папок, попросил меня сделать как можно больше с этими папками, и мы начали это делать.
Политическая разведка отличается от обычной тем, что она имеет дело не с танками, не с самолетами и не с расшифровкой каких-нибудь перехваченных телеграмм. Она имеет дело с политическими процессами, с политическими субъектами, с политическими фигурами, с политическими играми и т. д. Занимаясь всем этим, мы не могли не заняться теорией элит, политическими играми, которые происходили у нас на глазах. Когда и кто запускал процессы? Что означала крылатая фраза «процесс пошел»? Как их запускали? Монтировали ли эти процессы в игру? Оставался ли какой-то зазор для истории? Обманывали ли процессы тех, кто их запускал? Вырывались ли они из под контроля? Когда, собственно, они вырываются из под контроля? Всем этим, а так же многим другим мы и занимались.
Когда партия была разгромлена, я собрал всех, кто был рядом со мной, и сказал, что заниматься надо продолжать тем же, чем и занимались, спокойно и не обращая никакого внимания на то, что круто изменилась политическая ситуация. Кто-то не согласился на это и разбежался, а вот человек двадцать согласились и очень-очень долго работали, получив уже сейчас очень серьезные результаты, имея определенные базы данных, имея наработки в сфере метода и т. д.
Конечно же, никогда только с помощью герменевтических интерпретационных методов невозможно получить всё по поводу объекта. Всегда, если уж говорить здесь о разведке (а давайте здесь вот к тому, что я сейчас сказал, напишем еще и это слово — «разведка»), имея ввиду политическую разведку, т. е. занятую действующими лицами, конфликтами, смыслами, играми, процессами, а не танками [дополняет таблицу]. Это героическая работа других людей. Я никоим образом не хочу дискредитировать этих людей. Сейчас умер один из выдающихся наших разведчиков — Леонид Шебаршин. Да будет ему земля пухом. Всем его друзьям, всем его близким — соболезнования, низкий поклон. Так вот, это другая разведка, другие подвиги, другие риски. А здесь речь идет о разведке политической, даже само слово «разведка», чтобы не заниматься чем-то таким патетическим, я бы взял в кавычки. Так вот, разумеется, для подобного рода занятий (я тех, кого этот вид занятий интересует, прошу почитать такое очень интересное произведение Р.Киплинга «Ким», где, как раз, он рассматривает политическую разведку, называя ее то ли этнической, то ли этнологической, я не помню точно, как по-английски, там, для такой разведки опять-таки существуют, как и для любой другой разведки, оперативные методы — методы прямого внедрения. Вот роль скважины (помните я говорил о геологии в начале, говорил о том, что можно тут заниматься разного рода вещами. Можно бурить вот такие скважины [показывает рисунок], а можно наблюдать поля. Конечно, бурение это метафора, которая выражает прямое проникновение в структуру, из которой вы хотите получить информацию, это оперативная работа: внедрение агента в некую структуру. Смешно в этом смысле, что Комитет государственной безопасности назывался шутливо: «Контора Глубинного Бурения».
