Анатолий Уткин - Месть за победу — новая война
Едва ли Екатерина Великая, создавая «Лигу морского нейтралитета», предполагала, что готовит себе геополитического преемника. И император Александр Второй, посылая две эскадры на помощь погруженному в Гражданскую войну Северу, продавая американцам Аляску, не предполагал увидеть в Соединенных Штатах соперника. Будучи в первой половине XX века союзниками, американцы и русские едва ли могли предположить ожесточение «холодной войны». Со временем, однако, очень изменился фактор Америки для России. В 1921 году АРА с Г. Гувером во главе спасла 18 миллионов наших соотечественников во время страшного голода в Поволжье и на Украине. В свою очередь, дети спасенных поколением позже избавили американцев от жестокого кровопролития на Северогерманской равнине и вокруг Японского архипелага.
СБЛИЖЕНИЕ В «ПОТЕМКИНСКОЙ ДЕРЕВНЕ»
В так называемом российско–американском партнерстве что–то складывается «не так», как казалось логичным или желательным. Дело стоит того, чтобы разобраться. Прежде всего отметим, что нынешнее состояние российско–американских отношений начало складываться вовсе не в руинах Международного торгового центра, а почти годом раньше. Еще до сентября 2001 г. Москва и Вашингтон приняли решения, «по рельсам которых» — до и после сентября — развиваются современные взаимоотношения двух стран.
Президент Буш–младший занял свой пост в Вашингтоне с тремя новыми, касающимися России идеями: 1) президент Клинтон «слишком пристально» наблюдал за происходящим в России, его излишне волновали российские реформы — 23 встречи с российскими президентами — это слишком много — Америка не в такой степени заинтересована в успехе российского социально–экономического переустройства; 2) «немотивированная благожелательность» в отношении России неоправданна — это не соответствует реализации наиболее существенных американских интересов. Слабая Россия значительно лучше вписывается в картину единодержавной гегемонии; 3) нельзя игнорировать разительного изменения масштаба мощи двух стран — не следует относиться к России так, словно она еще первоклассно важна в Евразии, — это не так. Россия (труднообъяснимо) прекратила прогрессивное движение, застыла, оборотилась вовнутрь и не заслуживает постоянного внимания основных ведомств Вашингтона.
Москва вместо Америки определила для себя главными противниками терроризм, опасность территориального распада страны, сецессию, чеченский сепаратизм, не всегда связанный с исламским фундаментализмом и касающийся больших территорий. И когда террор в сентябре 2001 г. стал главной проблемой и для США, в России у значительной части политиков возникло чувство, что параллельный курс найден. Сейчас даже трудно представить себе эйфорию октября–ноября 2001 г., когда многим в России стала мниться возможность тесного союза с наиболее мощной страной мира.
Немного времени понадобилось для того, чтобы понять, что поворот в русской политике Вашингтона фундаментален. Российские стенания и обиды так же бессмысленны, как и очередные уступки (Лурдес, Камрань), в условиях, когда три вышеуказанных изменения в американской политике составили основу ее курса на российском направлении. Принимая в НАТО Прибалтику и еще семь восточноевропейских стран, выходя из договора по ПРО, закрепляясь (надолго) в Центральной Азии, никто в Вашингтоне не вспоминает о 3 триллионах долларов, сбереженных Западом благодаря уходу Москвы из противостояния «холодной войны», никто не указывает на сбереженные благодаря Северному альянсу американские жизни в Афганистане. Оставим сентиментальность славянам, а рационализм — Западу и признаем, что российская дружественность (разведданные об Афганистане, уговоры Ташкента, Бишкека и Душанбе и т. п.) не препятствует Североатлантическому союзу подходить к Петербургу, не мешает американцам следить за интеграционными всплесками в СНГ, строить колоссальный радар на Аляске (кстати, с кем Аляска граничит?), феноменально увеличивать военный бюджет, хотя новое поколение МБР, подводных лодок и стратегических бомбардировщиков едва ли кто–либо рискнет назвать орудиями борьбы с терроризмом, препятствовать приглашению в Североатлантический союз России. Советник президента Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс может прилюдно утверждать, «не сила России, а ее слабость опасны для Америки». В реальной жизни стоит Москве и Киеву сблизиться на миллиметр, как К. Райс уже с сердитым выражением лица в чем–то убеждает киевлян.
Давайте на этот раз поймем, что отягощающие российско–американские противоречия проистекают не из обоюдопонятных стратегических соображений, а, во–первых, из конкурирующих внутриамериканских интересов; во–вторых, из различия политических и экономических систем двух стран. Четыре обстоятельства стоят на пути сближения самой мощной и самой большой страны в мире.
1. Хотя администрация Буша признает причастность «Аль — Кайды» к войне в Чечне, она публично проводит различие между сепаратизмом Ичкерии и международным терроризмом, с которым борются США. Влиятельные силы в Америке вообще считают преступлением «замалчивать» войну в Чечне (интересно бы знать мнение в этом вопросе президента Линкольна, положившего жизни 600 000 американцев ради восстановления Североамериканского союза). Борясь с терроризмом, американцы практически игнорируют дружественные Пакистан и Саудовскую Аравию, ополчаясь на дружественный России Иран и (в былом) Ирак. Ополчаясь против распространения ядерного оружия, Вашингтон видит прежде всего дружественный России Иран, вопреки согласию последнего на международные инспекции.
2. Неравенство мощи двух стран порождает недоверие. Часть политиков и военных России приветствовали прибытие американцев в униформе в Центральную Азию и на Южный Кавказ как фактор борьбы с Талибаном. Но если американцы решили расположиться здесь надолго, то возникает вопрос: зачем? Особенно если это присутствие будет способствовать, скажем, антироссийской эволюции Грузии после Шеварднадзе, или же использованию чеченского конфликта в антироссийских целях, военному прикрытию конкурирующего с российским нефтепроводом Баку — Тбилиси — Джейхан.
Москва не может спокойно воспринимать планы перевода американских войск из Германии в Польшу. Это, собственно, нарушает Соглашение от 1990 г. о воссоединении Германии, основополагающий Акт НАТО — Россия 1997 г., Договора 1990 г. об обычных вооруженных силах в Европе. Обозначим еще раз: многие русские испытывают опасение в отношении растущей мощи Америки близ российских границ. В то же время американцы раздражены этим отношением России. Провозглашаемое стремление России к многополярности было недавно отвергнуто К. Райс, выступавшей в Лондоне: «Многополярность чаще всего ведет к конфликту, как это было перед Первой мировой войной; многополярность противна природе, если речь идет о странах с общими ценностями и интересами; США имеют право выбирать партнеров в случае надобности, и международное право может быть нежелательным препятствием». Надо ли особо характеризовать раздражение Москвы? Партнеру такое не говорят.
3. Внутриполитическая эволюция российского и американского обществ никак не свидетельствует о растущей гармонии. Не существует подлинных программ двустороннего сближения, и «теплые» саммиты президентов только оттеняют общую тенденцию отчуждения. Ничто не переломит в стране, пережившей 22 июня, настороженное отношение к военной машине, приближающейся к России с Запада. И США и РФ увеличивают свои военные расходы, и парламенты обеих стран делают это при полном общественном одобрении. Карьера российских офицеров, сотрудничавших с НАТО, не вызывает зависти.
Едва ли есть необходимость в детальной аргументации того факта, что гражданское руководство Пентагона относится к военному партнерству с Россией еще более скептично, чем президент Буш, госсекретарь Пауэлл и Райс. Конгресс США никогда не ставил перед собой задачу преодоления препятствий на пути военного сотрудничества с Россией; то же можно сказать и о профессионалах в униформе, почти всю свою сознательную жизнь готовившихся к конфликту с тем, кто внезапно стал сам именовать себя партнером. Общие программы на сегодняшний день сводятся к демонтажу российского стратегического арсенала. Можно ли представить себе главной функцией Министерства обороны России мониторинг оборонных усилий страны для американских ведомств и конгресса?
4. Экономические связи двух стран не заслуживают восторженных оценок. На Россию приходится 1 % внешней торговли США; на США — 5 % внешней торговли России. Инвестиции американских компаний в российскую экономику равны 6 млрд долл. Американцы проклинают правовую систему России; Москва — отсутствие чего бы то ни было, напоминающего «план Маршалла», или целенаправленный допуск российских товаров на американский рынок. Упоминание Китая лишь сыплет соль на раны. Ничто (включая нефть и газ) пока не способно быть подлинной основой двусторонних отношений — ведь рядом нефтеносные и удобные Канада, Мексика, Венесуэла, Нигерия.
