Сергей Волков - Почему РФ - не Россия
политика вещи все-таки разные. Но и сейчас «православно-патриотические круги»,
судя по себе, часто путаются относительно истинных мотивов тех или иных действий
западных стран. Весьма наивно, в частности, предполагать, что, допустим,
отношение тех к сербам во время распада Югославии и косовских событий вызвано
ненавистью к их православности. Очевидно же, что к православности греков, давно
состоящих в НАТО или болгар и румын, туда стремящихся (а равно самостийных
украинцев), никаких претензий нет. В данном случае дело не в религии, а в
политике — желании или нежелании принять определенные правила поведения.
Между прочим, и когда говорят о враждебности современных европейских кругов к
русскому православию, речь на самом деле идет не о вражде к нему «европейских
религий» — католичества или протестантизма. Это проявление не отношения к
православию инославных конфессий, а отношения секулярных европейских кругов к
религии как таковой — к тенденциям возрождения её претензий на политическую роль
в обществе, каковые просматриваются в России, но не просматриваются на Западе.
Нет ни малейшего сомнения, что если бы подобные поползновения вдруг обнаружила
бы в самой Европе католическая церковь или протестантские фундаменталисты,
реакция была бы несравненно более острой. Любопытно, что в иных случаях
«антизападнический» настрой, поддерживаемый избыточной риторикой православных
кругов против инославия, оборачивается против самого православия. Если до сих
пор обычным было третирование христианства частью «патриотических» кругов как
навязанной нам «жидовской веры» (с соответствующими симпатиями к славянскому
язычеству), то в последнее время приходилось даже слышать утверждения, что
христианство есть чуждая «западная вера» и было навязано Руси... франкскими
крестоносцами во главе с ... Александром Невским (он же Александр Македонский),
причем цинизм завоевателей простерся до таких пределов, что ими был навязан
побежденной стороне герб в виде западноевропейского рыцаря, попирающего «нашего
дракона» (непосредственным источником, видимо, послужили писания группы
сумасшедших математиков во главе с Фоменко, но связь последних с
«неоевразийскими» поползновениями совершенно очевидна).
Подыскивание «исторических корней» современным идейно-политическим
«антизападным» фобиям представляется довольно нелепым ещё вот по какой причине.
На вопрос, в чем состоит суть «европейства», ответов может быть много — каждый
ответит в зависимости от собственных предпочтений и антипатий. Но что совершенно
очевидно, так это то, что современный «Запад» или «Европа» не имеет, кроме
названия и территории, почти ничего общего с понятиями и представлениями
традиционной европейской культуры и государственности. Для тех, кого наши
«патриоты» почитают наследниками Людовика XIV, Генриха VIII, Наполеона III,
королевы Виктории или Бисмарка, подобное наследие — примерно то же, что для
советской власти «проклятый царизм». К людям, которым бы вздумалось
пропагандировать связанные с ними культурные, социальные или политические реалии
(а тем паче руководствоваться в своей позиции соответствующими предпочтениями),
нынешняя «Европа» отнеслась бы куда более истерично, чем к политикам типа Ле
Пена, иначе как «фашизм» это бы не квалифицировалось.
И социально, и психологически современная «европейская демократия» гораздо ближе
её нынешним советско-православным ненавистникам, чем традиционной Европе, с
которой она не более схожа, чем какое-нибудь советское «евразийство» — с
культурными и политическими традициями Российской империи. Грань проходит не
между «европейством» и «русскостью», а между общей для всех европейских стран от
Португалии до России и от Норвегии до Греции великой цивилизацией белого
человека и ублюдочной «цивилизацией масс», поправшей как инославие, так и
православие, традиционную государственность как России, так и западных стран.
Власть (авторитаризм и тоталитаризм).
Поскольку базовым свойством российской государственности считается
«тоталитаризм», то прежде чем говорить о её характере, следует сначала
внимательно присмотреться к самому этому термину. Примитивность представлений об
общественном и государственном строе, порожденная и сочетающаяся с крайне слабым
знанием исторических реалий, а то и полным невежеством в этом отношении,
закономерно порождает представление о том, что все, не являющееся или не могущее
быть названным «демократией», и есть тоталитаризм. С ним на практике
отождествляются понятия «деспотия», «авторитаризм» и даже «консерватизм». Тогда
как при внимательном рассмотрении существа известных современности тоталитарных
обществ обнаруживается совсем иная генеалогия тоталитаризма, чем происхождении
его от традиционных деспотий, и выясняется, что он и демократия стоят по одну
сторону водораздела, на другой стороне которого находятся традиционные формы
социально-государственной организации.
Вопрос о том, что в формах социально-государственной организации является
нормой, также извращен чрезвычайно. Памятуя о том, что человеческая история
насчитывает тысячелетия, судить о её глобальной направленности по событиям
нескольких десятилетий или даже одного — двух столетий было бы опрометчиво. Если
встать на точку зрения, трактующую тоталитаризм как «недемократизм», то
окажется, что при нём прошла практически вся история человечества, и,
следовательно, именно он ей свойствен в наибольшей степени. Однако традиционные
общества были, конечно, не тоталитарными, но авторитарными. И разница между ними
и обществами «нового типа» — тоталитарными и демократическими — принципиальная.
Как правило, поводом для их отождествления служит представление о «диктатуре»,
но если авторитаризм — диктатура лиц, то тоталитаризм — диктатура идеи. Кроме
того, тоталитаризм хотя и невозможен без таковой, но не только не сводим к ней,
но наличие диктаторской власти не может быть само по себе его признаком.
Тоталитарная система характеризуется не степенью силы государственной власти и
её «деспотичности», а качеством, лежащим совсем в другой плоскости — её
всеохватностью. Не является индикатором тоталитаризма и гипертрофированная роль
государства; важнейшее значение при этом имеет социальная структура, особенно
права и положение высших её слоев. Вообще, ни один из критериев «тоталитарности»
системы (степень регламентации быта, идеологическая нетерпимость, определенная
социальная структура и социальная политика, характер власти) не может, взятый
сам по себе (в какой бы сильной степени ни был развит) свидетельствовать о
тоталитарности данного общества. Таковая достигается именно совокупностью всех
этих качеств, в тоталитарном обществе наличествует обычно весь набор
соответствующих явлений.
Для того, чтобы стало ясно, насколько вульгарные представления о родстве с
тоталитаризмом традиционного деспотизма и о происхождении одного от другого,
получившие столь широкое распространение в либерально-интеллигентской среде,
далеки от действительности, достаточно сопоставить хорошо известное тоталитарное
общество (характерным примером которого было советское) с классическим
традиционным имперским обществом «восточного деспотизма», дающим, казалось бы,
максимальный повод для отождествления с тоталитарным — бюрократической деспотией
дальневосточного типа. Постараемся пренебречь даже тем, что сравнивать
тоталитаризм (явление нашего века) с «восточными деспотиями», вообще довольно
трудно, ибо чисто исторически эти явления принадлежат разному времени с
принципиально отличным уровнем технологии, информативности, вовлеченности в
общемировой политический процесс и т.д.
Если обратиться к идеологической сфере (идеология каждого традиционного общества
была представлена какой-либо религией), то сразу же обнаружится, что идеология
традиционных империй несопоставима с идеологией тоталитарных обществ по главному
и решающему признаку — обязательности данной идеологии для всех членов общества.
В древних деспотиях Ближнего Востока этот вопрос вообще не стоял, поскольку
многобожие делало его бессмысленным, и статуи богов завоеванных областей с
почетом привозили в столицу победителей. С распространением мировых религий,
