Внутренний СССР - Дело было в Педженте
Исчезающие птица и змея — образы явлений, имеющих непосредственное отношение к “такой вот истории”. В этой символичной сцене мы видим не просто птицу, а хищного орла.
Российский герб до Октября 1917 года и после августа 1991 года представлен двуглавым орлом, что по сути своей есть отражение в “самодержавной” символике концептуального двоевластия.
Есть политический анекдот времен империи, который приводит в “Цусиме” А.С.Новиков-Прибой:
При посещении одного из кораблей Российского императорского флота царь Николай II задал вопрос одному из матросов, стоящему в парадном строю: “Что есть двуглавый орёл?” И тот не моргнув глазом ответил: “Урод, Ваше Величество!” [24]
В октябре 1917 восставший народ открыто и без особого сожаления расставался с изображением двуглавого орла, которое было завезено на Русь в XV веке из Византии — восточной части Римской империи. Но даже спустя восемь лет после августовского переворота 1991 года Государственный Герб Советского Союза, несущий в своей символике образ глобальной заботы и ответственности за судьбы всех народов планеты, сохраняется на административных зданиях большинства городов страны, включая и её столицу. Там же, где его сбивали, делали это тайно, по ночам, чтобы простые люди не были свидетелями преступления предавшей их интересы правящей элиты.
Нынешние реформаторы России, выстаивая в христианских храмах со свечками под девизом «Москва — третий Рим», не способны, как и их незадачливые предшественники понять суть библейского новозаветного изречения: «Если царство разделится само в себе, то не сможет устоять царство то» (Марк, 3:24), которое геральдически и выражается в двуглавости орлов многих сгинувших империй. Причина этого лежит в области психологии и также известна издавна: «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Послание апостола Иакова, 1:8).
Итак, птица улетела, а змея [25] уползла, что и означает: “Сухов двоих откопал и ничего”. Кто же “третий”, который взял его “за горло” так как “бандит оказался” и которого “свои закопали”.
“Третий” — это политический троцкизм, от которого большевизм в процессе длительной борьбы “еле отбился”. “Еле отбился” — выражение точное. Оно определяет истинное соотношение сил в процессе информационного противоборства большевизма и троцкизма.
Революцию, задуманную как троцкистскую “вытащил” на себе русский большевизм (в ином варианте революция в России просто бы не состоялась), искренне поверивший в благонамеренность деклараций троцкистов о социальной справедливости и всеобщем равенстве людей в признании их достоинства Человека. Когда истинный большевизм начал под руководством Сталина “откапывать” сущность троцкизма, оказалось, что за декларативностью троцкистов скрывается настоящий бандитизм по отношению к народам СССР. Об этом свидетельствует множество фактов, в частности ? факт разграбления троцкистами молодой советской республики сразу после революции.
Период царствования Александра III и последующие после его смерти 6 лет были временем, когда решался вопрос: победит ли в России многонациональный капитал империи, способный обеспечить самодержавие народов России в какой-то новой форме; либо же с самодержавием будет покончено (возможно, что на ограниченный срок) и управление страной перейдёт к внешним силам, препятствующим возрождению самодержавия многонациональной Русской цивилизации в исторически обновлённых формах. Для ликвидации самодержавия, как способа осуществления концептуально самостоятельного (в определённой мере) управления, мировая закулиса [26] в соответствии с библейской концепцией управления начала в России перестройку отношений и прав собственности. Крайним вариантом рассматривалась революционная перестройка, что и произошло в реальной истории.
Со смертью Александра III, его преемник Николай II предоставил иностранному капиталу и подпитываемой им либеральной интеллигенции почти полную свободу действий. По мере того, как международный ростовщический капитал всё туже затягивал в стране финансовую удавку, назревала революционная ситуация. Кадровая политика при Николае II отвечала антирусским интересам Глобального предиктора. Николай II втянул Россию в бессмысленную войну с Японией, после чего разразился финансово-экономический кризис.
В 1905 г. режим Николая II и его спецслужбы, утратившие самодержавие в борьбе за устойчивость “элитарного” самовластья, близоруко вляпался в провокационный сценарий расстрела мирного шествия рабочих к Зимнему Дворцу. Так режим сам расстрелял веру в образ «царя батюшки», заботящегося о благе простого народа. Этот расстрел во многом предопределил превращение назревшего в России кризиса общественного развития в революционную ситуацию.
Роль охранного отделения и явления, получившего презрительное название “зубатовщины”, в событиях революций 1905, 1917 гг. показывает, что если режим проводит в жизнь две и более взаимно исключающие друг друга концепции (ничего не менять и зажимать гайки или возглавить и провести определённые реформы, чтобы в обществе всем труженикам в разных сословиях — по существу в профессиональных корпорациях, сложившимся в древности на родственно-клановой основе, — жилось ладно), то плоды всех действий режима по осуществлению каждой из концепций пожинает третья сторона, а режим гибнет в процессе разрешения кризиса концептуально неопределённого управления.
Третья сторона в глобальном историческом процессе по отношению к событиям в любой стране, в том числе и России, — Глобальный Предиктор. И он закономерно пожал плоды действий и бездействия Российских властей, по вине которых и создалась “сама собой” революционная ситуация. А для того, чтобы революционный дух народов России “сам собой” вдруг не вышел за рамки библейской концепции управления, в Европе уже имелась её “светская” модификация — марксизм.
Так приоткрывается лицо “третьего”, взявшего Сухова за горло — марксизма-троцкизма. И “откопал” его действительно сам большевизм, согласившись ради захвата власти в октябре 1917 года на союз с меньшевиками, в состав которых и входили троцкисты.
Существа концептуальной власти никто в правящей верхушке царской России не понимал. Многие видели иудейскую угрозу России, и реагировали на неё, создавая контрреволюционные организации типа Союза Русского народа или Союза Михаила Архангела. Но реакция эта была бессистемной и во многом эмоциональной, а потому была суетой в границах библейской концепции управления, враждебной народам России, поскольку в её правящей верхушке никто не понимал сущности взаимоотношений христианского мира и иудейской диаспоры в нём.
Пожалуй глубже всех проник в эту проблему Сталин и потому был одним из немногих, кто не нагнетал в России по-пустому даже “еврейского вопроса”, поскольку понимал, что его решение — вне сферы национальных отношений. Это вряд ли было возможно без понимания внутренней связи основных положений Библии и марксизма, а также мировоззренческого противостояния им Корана. Что касается самого марксизма, то во внешне привлекательной троцкистской упаковке выступающий по умолчанию как форма глобальной экспансии библейского расового паразитизма, он действительно может “взять за горло” каждого, кто не способен понять его существа. И потому тот же марксизм, используемый в качестве внешней формы и наполненный при определенных условиях иным содержанием, может даже способствовать формированию концепции управления, альтернативной Библейской.
Первая встреча Сухова с Саидом — иносказательное оповещение о рождении в России нового, неизвестного ранее социального явления, получившего название сталинизма — своеобразного симбиоза большевизма и коранического ислама.
Джавдет — единственный персонаж и фильма и киноповести, чей образ так ни разу и не появился на экране [27]. Первые сведения о нём зритель получает из беседы Сухова с Саидом ночью у костра.
— Вот тебе сухари, пшена на дорогу… Подзадержался я здесь. Полгода как отслужил, а всё мотаюсь по пескам этим. Сколько лет дома не был! Ну вот — пока хватит. В Педженте ещё что-нибудь раздобудешь. А я, извини, не могу — и так большой крюк дал теперь напрямую пойду, — говорит Сухов.
— Не будет покоя пока жив Джавдет. Зачем выкопал? — ответил Саид.
— Мёртвому, конечно спокойней, — возразил Сухов, — но уж больно скучно.
— А что у тебя с этим, Джавдетом? — спросил он вдруг у Саида.
— Отца убил, меня закопал, четырёх баранов взял — больше у нас не было, — ответил Саид.
В киноповести содержание этого диалога иное.
«Лучше бы ты меня не откапывал, — сказал Саид. — Теперь не будет мне покоя, пока не отомщу Джавдету.
