Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Связь между представлениями о смерти и о сверхъестественном часто воспринимается как вопрос метафизический, касающийся того, как человек рассматривает свое существование в целом. Однако понятия о смерти основаны в том числе и на представлениях о биологических процессах. Хороший способ оценить наше интуитивное понимание таких процессов – посмотреть, как они формируются у детей. Раньше психологи считали, что смерть дети не понимают в принципе. И действительно, вопросы вроде «Что такое умереть?» или «Куда деваются умершие?» ставят большинство детей в тупик. Эта реакция дала повод Жану Пиаже и другим психологам, занимавшимися вопросами развития, заключить, что вся эта область детскому мышлению неподвластна.
Однако вывод этот совершенно несправедлив, и причин тому несколько. Во-первых, с помощью прямых вопросов изучать когнитивную систему бесполезно. У детей могут иметься интуитивные представления о смерти, которые они просто не способны сформулировать. Во-вторых, на многие вопросы, которые Пиаже и его коллеги задавали детям, не дал бы обстоятельного и внятного ответа и взрослый. Даже если у вас имеется четкий теологический ответ, вопрос «Куда деваются умершие?» и вправду труден. Кроме того, у этих тестов обнаружилась еще одна загвоздка. Психологов интересовало, есть ли у детей понятие о смерти как о биологическом явлении, но вопросы они задавали о людях. Тогда как в детских представлениях о живых существах очень часто присутствует строгое различие между людьми и другими животными. В каких-то случаях психологи пытались упростить вопросы или придать им более естественное звучание, прося детей подумать об умерших, которых они знали, что на самом деле только осложняет картину по причинам, которые мы рассмотрим ниже. Иными словами, результаты получились правдоподобные, но метод явно хромает.
В действительности дети производят гораздо более точные интуитивные умозаключения при косвенном тестировании: например, если попросить спрогнозировать исход определенной последовательности событий или определить, какой из персонажей рассказа (часть которых погибла) еще может двигаться, будет продолжать расти, способен говорить и т. д. «Умирание» – сложное понятие, сочетающее в себе завершение таких биологических процессов, как рост, с невозможностью одушевленного движения, отсутствием восприятия и целенаправленного поведения. Как мы знаем, эти аспекты обрабатываются разными системами сознания, поэтому, чтобы понять, что особенного в трупах, возможно, понадобится обратиться к разным типам умозаключений.
Непосредственный результат совместной работы разных систем заключается в том, что у детей интуитивные выводы о сценариях человеческой смерти (где все вышеупомянутые системы активируются одновременно) отличаются от умозаключений по поводу смерти животных (где на первый план выходит одушевленность). Специалист по возрастной психологии Кларк Барретт, исследуя это различие, анализировал, до какой степени детские интуитивные умозаключения сосредоточены на контексте избегания хищников. Рассуждая с эволюционной точки зрения, Барретт считал, что было бы и в самом деле странно, если бы юный мозг не обладал способностью производить умозаключения на такую принципиальную тему. Человек и его человекообразные предки очень долго были и хищниками, и жертвами, а значит, у него наверняка имеются когнитивные предпосылки к пониманию, что происходит в соответствующих контекстах.
И действительно, Барретт обнаружил, что интуитивные представления детей о сюжетах, связанных с хищниками, выявляют более углубленное понимание смерти, чем приписывалось им прежде. Даже четырехлетние дети понимали, что в результате успешной охоты хищника 1) жертва больше не может двигаться; 2) больше не будет расти; 3) больше не обладает сознанием; 4) это необратимо. Иными словами, в этом ограниченном контексте у детей активируются именно те ожидания, которые у взрослых составляют понимание смерти.[105]
Если дети уже в возрасте трех-четырех лет обладают подобными интуитивными представлениями, почему же они приходят в такое замешательство, когда их спрашивают о смерти людей? В частности, их родственников? И почему даже взрослых теоретические вопросы о смерти ставят в тупик? Исследования Барретта подтверждают, что представления о смерти обрабатываются разными когнитивными системами, поэтому четко выявить их у детей можно, лишь заставив сосредоточиться на каком-то одном конкретном аспекте. То же самое относится и к взрослым. Чтобы разобраться в этом получше, нам придется затронуть еще одну важную грань понятия об умирании – связь с нашим подспудным представлением о том, что такое человек.
Что такое человек?
Антропологов давно интересовало разнообразие представлений разных культур о том, что такое человек, что отличает его от неодушевленных предметов, от животных, от других людей. Как часто бывает в антропологии, простой, на первый взгляд, вопрос влечет за собой очень сложные мысли, которые не всегда легко сформулировать. Я могу сказать, что я живой, а камень нет, что у меня есть сознание, которого нет у червя, что я отдельная личность, и это отличает меня от остальных людей, и что у меня есть тело, которое тоже отличается от других. А значит, человек складывается из разных составляющих – жизнь, сознание, личные параметры. Потеря жизни превратит меня в труп, потеря сознания – в зомби, потеря тела – в призрак.
Так вот, описание этих частей сильно различается в разных культурах. Например, по свидетельству Кизинга, квайо считают, что человек состоит из тела, «говорящего дыхания» и «тени». «Говорящее дыхание» после смерти уходит и затем переселяется к предкам. У малайского народа батаки представление несколько иное. Человек состоит из ли (тело), ньявы (жизнь) и байянга (тени). Ньява имеется только у человека и других дышащих животных. Байянг – это не просто тень, потому что у растений ее нет. Это, как пишет К. Эндикотт, «мягкая прозрачная сущность, населяющая все тело», покидающая его после смерти и определяющая его как личность.[106]
Как правило, в языке для этих составляющих существуют общепринятые метафоры, что неудивительно, поскольку выразить то, на чем строится самоидентификация, довольно сложно. У разных людей понимание этих метафор может слегка различаться. Одни, например, считают, что дыхание в буквальном смысле придает живым жизненные свойства, другие же думают, что дыхание – это лишь следствие и видимое проявление жизни. Кроме того, высказываясь на подобные темы, люди многое считают само собой разумеющимся и потому не озвучивают вовсе. В частности, батаки не говорят, что у каждого человека собственная тень, хотя это логически вытекает из сказанного ими.
Мне кажется, есть одна главная причина, по которой такие понятия часто расплывчаты, а их толкования субъективны. Они относятся к тем областям действительности, относительно которых у нас имеются крайне специфические интуитивные установки, возникающие вне сознательного осмысления. Поэтому наши эксплицитные представления о том, из чего складывается человек, могут быть слабой попыткой облечь в слова некие интуитивные процессы (так же, как общее понятие об инерции – это слабая попытка выразить словами точные умозаключения системы интуитивной физики).
Первая система логического вывода, формирующая наши интуитивные представления о человеке, – система интуитивной психологии. При взаимодействии с людьми мы опираемся на данные об их восприятии, сообщенные нам этой системой. То есть она автоматически создает описание того, как воспринимается происходящее другими участниками взаимодействия. Кроме того, она рассчитывает, какие выводы они, скорее всего, сделают из происходящего, из сказанного нами и т. д.
Другая важная для нас система – распознавания живых существ. Это совсем не то же самое, что система интуитивной психологии, поскольку она требует других вводных данных и не производит умозаключений относительно тех же аспектов человеческой личности. Система распознавания включается при виде любого целеустремленно движущегося объекта. Она выдвигает предположения и строит умозаключения относительно животных и людей. Например, как показывают эксперименты Кларка Барретта, эта система сделает разные предположения относительно животного, оказавшегося объектом успешной охоты, и относительно убежавшего. От ставшего добычей уже не ожидается, что он будет реагировать на происходящее вокруг, преследовать какую бы то ни было цель, расти, двигаться по своей воле и т. д. За вторым животным, убежавшим, интуиция оставляет способность свободно двигаться, иметь цели и т. п.
Еще один важный параметр нашего взаимодействия с людьми, как несложно догадаться, – личность человека, с которым мы имеем дело. Это настолько очевидно, что нам трудно осмыслить, до какой степени это является следствием нашей принадлежности к животным. Основная система, помогающая нам разобраться, с кем мы взаимодействуем, – так называемая система досье, что-то вроде ментальной картотеки или справочника «Кто есть кто» применительно к нашему окружению. Эта система хранит «личное дело» на каждого человека, с которым мы сталкиваемся, включающее воспоминания о прошлых эпизодах взаимодействия. Эта же система каталогизирует общие склонности окружающих, факты их биографии и т. п. Досье на разных людей представлены в ней как статьи обширной биографической энциклопедии. Разумеется, хранить их имеет смысл лишь в том случае, если их можно мгновенно извлечь, не перепутав одно с другим.
