Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Концепция, в которой уживаются настолько противоречивые представления о человеческом характере, выглядит довольно нестройной или по крайней мере неоднозначной. Но большинство адептов это не беспокоит. Не потому что их устраивают противоречия или нестыковки. Наоборот, если предъявить им конкретную ситуацию, они будут с жаром доказывать, что именно это учение, а не другое дает истинное объяснение происходящему. Пример: Кандасани поймали на краже кур у деревенского учителя, и родне приходится закладывать имущество, чтобы выплатить штраф. Не вынеся такого позора, Кандасани сводит счеты с жизнью. После этого, как описывает Дэниел, «сельчане, собравшись толпой, открыто обсуждают случившееся». Кто-то из родни доказывает, что Кандасани пал жертвой рока – лилы (прихоти, игры) Шивы, но большинство эти доводы отвергает, считая, что поступок вора – его собственное решение, так что надпись на лбу здесь ни при чем.
Если этические нормы установлены богами, которые вдобавок к этому управляют человеческой судьбой, непонятно, как, в принципе, возможны серьезные преступления. Если бог хочет, чтобы человек вел себя подобающе, и обладает силой прописать в его сознании соответствующие установки, откуда возникают бесчисленные нарушения нравственного закона? Но и тут нелогичность никого не настораживает. Выслушав примеры вопиющих проступков, брахман ответил Дэниел так: «Мы обычные люди. Нам не дано понять лилу богов» – то есть, по сути, дипломатично (на ум приходит слово «иезуитски») уклонился от ответа. Другой опрошенный, однако, высказался более категорично: «А чего вы хотите? <…> Вспомните семейную жизнь самого Шивы. Один сын – бабник, другой отказывается жениться. Шива с Парвати вечно ссорятся. Если сами боги так себя ведут, чего ждать от людей?»[74]
Интуитивные этические представления есть у людей по всему миру, в большинстве мест имеются и представления о сверхъестественном, однако связь между этими видами представлений может принимать разные формы. Вот одна из распространенных разновидностей: моральные принципы существуют, потому что их установили лично боги или предки. Этот вариант мы назовем боги-законодатели. Во многих теологических доктринах существует длинный или короткий перечень запретов и предписаний, полученный, как сказано, в процессе прямого взаимодействия со сверхъестественным законодателем. Мы должны соблюдать моральные нормы, поскольку боги указали, как людям следует себя вести. В большинстве письменных культур к этим установкам прилагается официальный письменный свод правил. У верующих имеется текст. Однако представление о богах и духах как законодателях может существовать и без писаного закона. Например, у фанг и многих других народов считается, что предки желают надлежащего поведения – в частности, по отношению к родным, – однако четкого перечня, чего именно они желают, нет. Люди интуитивно сходятся в том, что определенная линия поведения – это правильный, уместный, проверенный временем образ действий, а значит, именно он был изначально угоден предкам.
Второй распространенный вид связи между религией и нравственностью предполагает, что сверхъестественные сущности предстают образцом для подражания. Это «образцовая модель», в которой святые или праведники, с одной стороны, достаточно отличаются от обычных людей, приближаясь к совершенству, а с другой – достаточно похожи на них, чтобы служить примером для подражания. Именно так воспринимаются такие обладатели сверхъестественных качеств, как Будда, Иисус, Магомет, а также множество христианских и мусульманских святых и рабби-чудотворцы в иудаизме. Жизнеописание Будды четко указывает, каким путем следовать: отречься от всего мирского, являть милосердие, бежать от иллюзии, которую представляет собой действительность.
И наконец, третий вид связи, проявляющийся во многих случаях: сверхъестественные сущности – заинтересованная сторона при нравственном выборе. Нам сообщается лишь, что боги или предки неравнодушны к тому, что делают люди, и именно поэтому мы должны вести себя определенным образом или воздерживаться от определенных поступков. Именно в таком ключе обычно происходит взаимодействие с предками у квайо или с духами у фанг, однако этот вариант – «заинтересованная сторона» – мы находим во многих мировых религиях. Большинство христиан воспринимают любой свой нравственный выбор через призму личной связи с Господом. То есть Господь не только дал людям законы и принципы, но и следит за их поступками. По очевидным причинам, идея сверхъестественных сущностей как заинтересованных наблюдателей обычно связана с идеей могущества богов или духов, их способности насылать на человека разного рода бедствия или, наоборот, даровать благополучие в зависимости от его поведения.
Эти три взгляда на связь богов и духов с нравственным выбором зачастую бывают представлены в смешанном виде. У фанг предки одновременно и заинтересованная сторона, и законодатели. Христиане могут считать Христа как законодателем, так и образцом, но при этом зачастую также заинтересованной стороной, поскольку он слышит их молитвы, знает о страданиях и т. п. Однако утверждать, что мы имеем дело с комбинацией законодателя, образца для подражания и заинтересованной стороны, было бы не совсем верно, поскольку при рассмотрении конкретной ситуации, когда стоит практическая задача оценить чье-то поведение и выбрать направление действий, преобладает, как правило, модель заинтересованной стороны.
Насколько известно антропологам, почти повсюду имеется представление о тех или иных сверхъестественных сущностях, интересующихся поступками людей. Проявляется это по-разному. Христиане, например, считают, что Господь ждет определенного поведения и реагирует на отклонение от нормы. У народов, взаимодействующих с предками, как у квайо, гораздо менее четко изложено, чего именно эти предки желают, однако жизнь квайо проходит с постоянной оглядкой на адало. В обоих примерах человек слабо представляет себе, почему предки или боги берутся судить его поведение. Для него это данность. Называя эту модель представлений о нравственности преобладающей, я имею в виду, что она активирована и подразумевается постоянно. Это самый естественный для человека вариант связи между могущественными сущностями и собственными поступками, а «законодательная» и «образцовая» модели не более чем приятное дополнение. Почему же так получается?
Во-первых, не исключено, что и «законодательная», и «образцовая» модели не самодостаточны. Например, такие религиозные кодексы, как христианские заповеди, представляют собой простой список запретов и наставлений. Однако круг ситуаций, вызывающих нравственную неопределенность или требующих проявления нравственной интуиции, гораздо шире. И он не сузится, даже если удлинить перечень запретов и предписаний до 613 заповедей Торы. Религиозный «кодекс» – и в этом его основная проблема – должен быть достаточно абстрактным, чтобы его можно было в неизменном виде применять к любым возможным ситуациям. Именно поэтому в большинстве случаев, когда мы сталкиваемся с такими религиозными кодексами (как правило, в письменных культурах), имеется большой массив дополнительной литературы, поясняющей тонкости их применения. Так произошло в христианстве, в иудаизме с составлением Талмуда, а также в исламе, где к разным заповедям Корана добавляется обширное собрание изречений Пророка. Как ни парадоксально, несмотря на то что божественные заповеди дополняются и уточняются подготовленными толкователями, многие верующие, как мы видим, имеют самое смутное представление даже об изначальном перечне. Не принадлежащим к этим религиям может показаться странным, что многие христиане с трудом припоминают список заповедей, а многие мусульмане не слишком твердо знают, что же именно предписывает Коран. Однако удивляться не стоит. Человеку важна практическая применимость, возможность соотнести предписание с конкретной ситуацией, но именно тут кодексы теряют большую часть своей релевантности.
У «образцовой» модели проблема зеркально-противоположная: примеры для подражания всегда слишком конкретны. Жития описывают конкретные деяния конкретных людей, но применить их к разнообразию других жизненных ситуаций, не дополняя соответствующими умозаключениями, невозможно. Да, это прекрасно, что добрый самаритянин отдал свою одежду раздетому, но как спроецировать этот поступок на совершенно иные жизненные условия? Положительные примеры хороши, только если вы понимаете, где, когда и как им можно последовать.
Однако чрезмерная абстрактность кодексов и чрезмерная конкретика образцов для подражания – только часть объяснения. Должно быть что-то еще, что делает модель «заинтересованной стороны» особенно убедительной для человеческого сознания. До сих пор я говорил о связи религии и нравственности так, словно нравственность сводится к простому перечислению запрещенного и рекомендуемого. Однако на самом деле она гораздо сложнее.
