Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)
Разница с фашистами существенная. Конечно, в каждом стаде есть паршивая овца. Среди фашистов были личности, заинтересованные в быстром пополнении своего счета, но таких случаев насчитывалось немного. Подавляющее большинство вдохновлялись более или менее мифическим идеалом, национальными чувствами и государственной идеей в противовес демократической, псевдолиберальной, пацифистской и гуманистической идеологии. Большая часть фашистов, вероятно, испытывала довольно смутные и неопределенные позывы к действию, но их вожди, вернее, их вождь, твердо и умело направлял их к более важной и значимой цели – к захвату центральной власти. В тот момент, когда они к ней приблизились, была сделана попытка остановить их, предложив важные посты в правительстве. Муссолини отказался. Они хотел все или ничего, и получил все. Вот еще один пример действия закона, установленного нами в «Социологии» на основании многочисленных фактов, согласно которому побеждает группа, чьи вожди обладают комбинационным инстинктом и чьи адепты глубоко прониклись идеальными чувствами.
Поэтому Муссолини мог сказать, что его пастве присущ мистицизм подчинения. В этом утверждении много правды. После революции, которая привела фашизм к власти, индивидуальные и недостаточно организованные действия фашистов, за исключением отдельных случаев замешательства, впрочем, довольно редких, сменились твердой дисциплиной, продиктованной исключительно задачами центральной власти.
Другое различие между фашистами и их противниками вытекает из анализа экономических и финансовых условий. Все связанные с ними проблемы могут иметь два решения: первое направлено на извлечение максимальной экономической выгоды, второе – на удовлетворение определенных чувств и интересов. Слабые правительства, которые вынуждены рассчитывать преимущественно на алчность и известные предрассудки своих подданных, склоняются ко второму решению; только могущественные правительства, опирающиеся на вооруженную силу и глубокие идеалистические чувства, в состоянии твердо проводить первое решение.
Пока общество благоденствует и процветает, можно пренебрегать таким образом действий в пользу второго варианта, но когда богатство иссякает и наступают кризисы, жертвовать экономикой ради интересов и предрассудков становится опасно, ибо это ведет к катастрофе.
Можно сослаться на характерный пример революции, которая во Франции привела к падению старого режима.
Сейчас вся Европа переживает подобные сложности, ее правящий класс никак не может найти решение назревших проблем. В Италии такое решение пытается найти фашизм, сменяющий старый и полностью дискредитировавший себя правящий класс новым. Государственная власть находится в прострации. Фашизм стремится ее реанимировать. Будущее покажет, станет эта попытка началом новой эры или повторением старых ошибок, влекущих такую же анархию, как та, которая воцарилась в Средние века.
В настроениях людей после войны повсеместно, но особенно в Италии, наблюдается любопытная аномалия. Положение рабочих масс, несомненно, значительно улучшилось, о чем свидетельствуют введение восьмичасового рабочего дня и увеличение, иногда существенное, заработной платы. Напротив, положение мелкой буржуазии (прежде всего тех, кого называют интеллектуалами) в целом ухудшилось. В отдельных случаях можно говорить просто о нищете. Наверное, первые должны были бы благословлять войну, а вторые проклинать ее. Но происходит прямо противоположное.
Этому нетрудно найти объяснение. Трудящиеся массы воспринимают завоевания, достигнутые во время войны, как должное; они выдвигают новые требования, добиваются новых уступок, которые, благодаря крайне упрощенному пониманию социальных явлений, представляются возможными лишь при условии завладения богатствами других классов.
Последние, за небольшими исключениями, из которых самым главным являются плутократы, исповедуют религию патриотизма и национализма. Как и все верующие, они смиряются с жертвами, приносимыми вере, и тешат себя иллюзией, что все несчастья преходящи.
Фашизм возник в Италии именно для того, чтобы отчасти искоренить заблуждения в настроениях общественных классов. Он сумел дать религиозному национализму практическую цель защиты государства, социального обновления. В этом в конечном счете и заключается суть фашистской революции.
К общим причинам прибавляются частные, случайные причины, – одна из наиболее примечательных состоит в том, что фашизм в лице своего вождя обрел политического деятеля первой величины.
Диктатору очень сложно пользоваться властью одновременно с твердостью и умеренностью, избегать проявлений как слабости, так и экстремизма. Октавиан Август основал вековую империю благодаря неустанному соблюдению этих правил, Наполеон III потерпел крах из-за того, что пренебрегал ими, особенно во внешней политике.
Диктатура, установившаяся в результате революции, начинает с чистого листа, но затем сталкивается с массой трудностей. Враждебные силы, на время подавленные и вынужденные молчать, снова оживают и подают голос, угрожая власти. В Италии можно заметить пока еще слабые признаки такого движения.
Одна из проблем, плохо поддающихся решению, – это проблема свободы. Для установления диктатуры необходимо резко сузить свободу, но чтобы обеспечить режиму долговечность, требуется отчасти восстановить ее. Трудно отличить опасного противника от безобидного противника. Но к ним следует относиться по-разному: такова цена спасения.
Муссолини привнес во внешнюю политику большую долю умеренности. Можно было опасаться, что для начала он перевернет все вверх дном, однако он сумел отделить возможное от невозможного и в дальнейшем действовать, не отдаляясь от реальности.
О внутренней политике пока трудно судить с определенностью. Можно сказать только, что положено хорошее начало, сулящее успехи в будущем. Но на этом пути много подводных камней. Рано или поздно придется забыть о временных мерах и приступить к решению тяжелейших основополагающих проблем, а это потребует титанических усилий мысли.
Вот одна из главнейших опасностей, угрожающих новому режиму и новому порядку в целом[176].
Свобода
[177]
Термин «свобода» принадлежит к числу наименее определенных в ряду расплывчатых понятий, которые употребляются в повседневном языке для обозначения проблем, связанных с устройством общества, поэтому оно очень популярно и каждый понимает его по-своему. Требуя или отрицая свободу, он требует или отрицает при этом то, что ему нравится или не нравится.
Как я уже отмечал в другом месте («Социология», § 1554), «история использования термина „свобода“ довольно комична. Во многих случаях он означает прямо противоположное тому, что выражал пятьдесят лет назад, но рождает все те же чувства, т. е. указывает на благоприятное для слушателя положение вещей… Полвека назад в Англии называли либеральной ту партию, которая стремилась максимально ослабить все ограничения способности индивида располагать своей личностью и своим имуществом. Сегодня либеральной партией называют такую, которая стремится усилить эти ограничения». Далее следуют другие примеры, к которым мы можем теперь присоединить пример из истории Италии. Во времена Кавура так называемая либеральная партия требовала соблюдения свободы располагать своим имуществом, затем она стала ее все больше ограничивать, допуская захват земли и фабрик, а также множество других демагогических бесчинств в 1919–1920 гг., о чем теперь в сенате справедливо напомнил президент Совета [министров][178].
На это можно возразить, что если многие либералы одобряли происходящее, то другие молча осуждали его, а то и – какая отвага! – дерзали порицать робкими речами. Но в реальности убеждения, не воплощенные в действительность, повисают в воздухе, становятся бесполезными. На память приходят стихи Джусти:
Представь, что четверо колотят меня
А двести зевак громко стонут в ответ,
Но стоят поодаль, не спеша сюда.
Теперь что делать, дай мне совет,
Когда четверо бешеных делают «да»,
А двести болванов говорят «нет».
Однако «четырем бешеным» 1919–1920 гг. противостоят не двести либералов, а другие бешеные, сначала организовавшие карательные экспедиции, затем «марш на Рим», готовые к борьбе, если вернутся дни 1919–1920 гг. Почему первых следует считать либералами, а вторых антилибералами? Непонятно. Конечно, верные сторонники пришествия пролетариата могут назвать первую партию полезной, а вторую опасной; но тут мы выходим за пределы либеральной догматики и вступаем в область общественной пользы, о чем теперь и поговорим.
Путаницу, которая существует вокруг термина «свобода» (libertà), умножают производные от него – «либерализм», «свобода торговли», «либеральная партия» (в противовес реакционной), «либеральный прогресс» и т. д.
