Вильфредо Парето - Трансформация демократии (сборник)
Если мы обратим свой взор на менее отдаленное будущее, то должны констатировать впечатляющий факт: силы, действующие на общество, почти не изменились. После мировой войны можно было рассчитывать на противоположное: должны были исчезнуть причины вражды и конфликтов между народами и воцариться мир и процветание.
К сожалению, эти надежды, в основном, не оправдались. Нитти написал книгу, озаглавленную «Европа, лишенная мира», а Ллойд Джордж потрясает перед устрашенными народами эгидой греческой богини.
Мир сгибается под бременем неустойчивого равновесия в Германии, русской головоломки, устрашающего пробуждения ислама, не говоря уже о менее существенных событиях, таких как крушение Австрии. Экономическое благоденствие никак не наступает; правда, произносятся прекрасные речи о возрождении Европы, но для народов было бы лучше, если бы им досталось хоть одно пшеничное зернышко, т. е. нечто несущее хотя бы малое облегчение.
Надо признать, что некоторые из упомянутых лихорадочных надежд были совершенно безосновательными. Например, как можно было в здравом уме полагать, что расточение огромных богатств, вызванное военными расходами, повлекло бы рост потребления и сокращение трудозатрат? Если бы сами по себе статьи Версальского договора привели к подобным результатам, это стало бы таким же чудом, как евангельское умножение хлебов и рыб.
Никто не в силах совершить невозможное. Однако те, кто не мог изменить реальность, захотели сохранить по крайней мере видимость. Были установлены зарплаты, гарантии, гонорары, которые исчислялись в условных деньгах и выглядели более высокими, чем если бы они выплачивались в товарном виде. Во многих странах это привело к девальвации валюты. В других, к выгоде правительства, обесценившиеся деньги были использованы для выплат старых долгов, для прикрытия переноса богатств от одних социальных классов к другим и для создания образа внешнего благополучия, которое будет длиться недолго, но на какое-то время обеспечит общественно-политическую стабильность. Сегодня заметны признаки изменения этого положения вещей. Много говорят о восьмичасовом рабочем дне. Если вопрос нельзя решить напрямую, пытаются идти в обход. Заработная плата повсеместно снижается, сами рабочие признают, что ее нельзя сохранить на прежнем завышенном уровне. Перераспределение богатств близится к концу просто по причине их истощения. Например, в России и Австрии обесценивание денег привело ко всем возможным негативным последствиям, как это уже случилось в Германии.
Эти и другие подобные факты заставляют предположить, что восстановление экономического равновесия не за горами.
Нельзя сказать того же относительно товарообмена и транспорта. Если существует непреложный факт, то он заключается в том, что наблюдавшееся в XIX в. процветание было вызвано огромным ростом внешней и внутренней торговли, которому способствовало наличие дешевых транспортных средств.
Недостаточно производить недорогую продукцию, нужно еще получить доступ к сырью и продать товары. Но из этого вытекает, что принимаемые сегодня меры, ведущие к увеличению стоимости перевозок и создающие массу препятствий для товарообмена, неизбежно вызовут кризис благосостояния.
Есть вещи, на первый взгляд необъяснимые. В самом деле, ни одна страна не сможет долго платить другим, если для нее закрыт экспорт товаров. Об этом забывают, когда требуют от Германии выплачивать огромные суммы по ее обязательствам и одновременно ставят палки в колеса на пути ее экспорта, с тем чтобы помешать, как говорят, «наводнению» рынков немецкими товарами. Не вызывает сомнения, что защита от этого наводнения собственного рынка является целью каждой страны. Поскольку все придерживаются подобной политики, ее результатом является запрет на экспорт.
Следует добавить еще одно. Некоторые европейские народы считают жизненно важным для своей экономики открытие российского рынка, при этом они добровольно отворачиваются от гораздо более важных площадок. Они отказываются от доступной для них большей выгоды ради меньшей, которая им недоступна.
Следует заметить, что когда речь заходит о некоторых странах, существует обычай придерживаться такого общего правила, что следует отвергать продукцию стран со слабой валютой, при этом в других случаях, а именно в случае России, с которой желают восстановить обмен во что бы то ни стало, это правило легко предается забвению, хотя она по справедливости может служить характерным примером страны с крайне нестабильным валютным курсом. Очевидно, впрочем, что обмен не мог бы осуществляться, если бы не поощрялся экспорт из России. Различие между сырьем и готовыми изделиями, которое пытаются в этой связи провести, является искусственным, ибо импорт российской сельскохозяйственной продукции в значительной мере относится к категории, представляющей угрозу для собственных рынков. Многие экономисты делают серьезную ошибку, полагая, что их наука может самостоятельно справиться с большей частью практических вопросов, получивших название экономических. Такую же ошибку совершают люди, воображающие, что они решат эти вопросы исключительно с помощью этических, политических, юридических и тому подобных соображений.
К сожалению, дело обстоит иначе. Взаимозависимость социальных феноменов приводит к тому, что почти все (если не все) связанные с ними проблемы должны решаться с использованием самых разных общественных наук.
Равным образом практические распоряжения правительств должны учитывать и экономическую ситуацию, и существующие настроения, чувства, идеи. Поэтому не стоит рассчитывать излечить Европу от ее сегодняшних недугов исключительно с помощью моральных, юридических, политических рецептов. Чтобы чего-то добиться, нужно соединить два вида лечения. Исторический материализм и идеализм в чистом виде содержат каждый по-своему долю истины и долю заблуждения.
Экономика часто ставит нам определенные границы, которые невозможно перейти. Другие науки указывают нам на те шаги, которые можно предпринять в рамках этих границ.
Экономика дает точки опоры, детерминированные расточением богатств и препятствиями, существующими на пути обмена. Для понимания явлений, наблюдаемых внутри этой сферы, их причин и свойств следует обратиться к социологии. Объединив эти два разных подхода, мы сможем объяснить прошлое и попытаться представить себе будущее.
Попробуем теперь разобраться в причинах, порождающих указанные выше противоречия. Не будем скользить по поверхности, углубимся в суть вещей. Мы заметим, что если провести различие между общим интересом и частными интересами, противоречие почти исчезнет. Плутократы и их помощники, как, впрочем, и те, кто их окружает, в том числе политиканы, могут видеть выгоду во всех этих противоречащих друг другу мерах, которые в данном случае перестают противоречить друг другу и ведут к одной и той же цели. Ллойд Джордж, говоря о российском рынке, употребил выражение «охотники за концессиями». Если бы он обратил свой взгляд на соседние страны, то заметил бы там многочисленный отряд лиц, извлекающих выгоду из изменений таможенных тарифов, из устанавливаемых для них коэффициентов, из ограничений импорта, из различных субсидий, ежедневно обнаруживаемых изобретательной алчностью заинтересованных персон. Речь идет о практически постоянно действующем факторе, который будет давать о себе знать, пока сохраняются благоприятные условия.
Но не станем останавливаться на первом результате наших изысканий. Двинемся вперед и посмотрим, каковы, собственно, эти условия.
Подробный ответ завел бы нас слишком далеко; нам пришлось бы снова описывать весь цикл демагогической плутократии. Для нас достаточно подчеркнуть только одно обстоятельство.
После больших потрясений обычно наступает усиление протекционистских настроений. Герберт Спенсер отмечал его в связи с франко-германской войной 1870–1871 гг., а сегодня это явление приняло куда большие масштабы: все народы тяготеют не только к экономической, но и к духовной изоляции, повсюду правит бал ксенофобия. В этих условиях неизбежно появляются индивиды и организации, которые стремятся получить выгоду из господствующих настроений. Поскольку эти настроения меняются очень медленно, можно предвидеть, что до тех пор, пока в цикле демагогической плутократии не наступит перелом, не следует ожидать больших перемен.
То же самое и с еще большим основанием, поскольку речь идет о более общих принципах, мы можем повторить относительно политических условий. Склонность к благородным иллюзиям заставила нас предположить, что после мировой войны, завершившейся Версальским договором, Magnus ab integro saeculorum nascitur ordo[171].
К несчастью, мы ошибались. Мы видим, что среди народов сохраняется такое же расхождение в интересах, такое же соперничество, как и в прошлом. Генуэзская конференция во многих отношениях стала тем же, чем был Венский конгресс в 1815 г. или Веронский в 1822. Между ними есть масса примечательных совпадений. Например, сегодняшние разногласия между Англией и Францией по поводу признания Советского правительства в точности воспроизводят споры относительно признания правительств испанских колоний в Америке, провозгласивших независимость. Даже такие подробности, как дискуссия о признании де-юре и о признании де-факто, повторяются в наши дни.
