Эдвард Люттвак - Стратегия Византийской империи
Вторая причина упоминалась всегда, но зазвучала по-новому с появлением структуралистских подходов к изучению текстов. Как всякий здравомыслящий человек, Прокопий бесконечно почитал Фукидида и пытался подражать его языку, отделённому от обычного греческого эпохи Прокопия более чем тысячелетием. И происходит следующее: Фукидид наиболее душераздирающе писал о чуме в его времена в той части своего сочинения, которая сейчас издаётся как книга II его «Истории», а Прокопий явно пытается подражать его манере в своём тексте, издаваемом сейчас как книга II его «Войн», включая рассказ о происхождении чумы: «Эта болезнь началась, как утверждают, в Эфиопии за Египтом, а затем спустилась в Египет… Затем она внезапно обрушилась на жителей Пирея». Далее идёт тщательно составленное, очень подробное описание симптомов болезни («…на людей прежде всего нападал жар в голове…»)[154], которому Прокопий опять же явно стремился подражать. Поэтому его свидетельство не принимается в расчёт, а иногда даже расценивается как грубейшее преувеличение[155].
Конечно, все согласны в том, что пандемия была, причём весьма масштабная; и согласны не только потому, что настолько доверяют Прокопию, но также из-за того, что все другие сохранившиеся тексты, современные этим событиям или повествующие о них ретроспективно, упоминают её, причём иногда с некоторыми подробностями[156].
Один из таких текстов принадлежит Евагрию Схоластику из Антиохии, высокообразованному юристу, приступившему к начальному образованию в 540 г., за год до начала пандемии, и потерявшему жену, дочь, внука и других родственников при очередном рецидиве чумы, который сам он пережил. Его «Церковная история», написанная около 593 г., даёт описание пандемии «на её 52-м году». Начинает он с происхождения болезни: «Она вышла, как говорили, из Эфиопии…» Затем он описывает её симптомы: «…у некоторых она начиналась с головы – причём глаза наливались кровью, лицо опухало…»[157]
Высокообразованный Евагрий тоже явно отсылает к Фукидиду, но источники, не затронутые влиянием афинского историка, также описывают неслыханную катастрофу. Прежде всего это относится к «Хронике» Псевдо-Дионисия Телль-Махрского, написанной на сирийском, то есть на позднем восточноарамейском языке в северной Месопотамии в восьмом веке, но сохранившей утраченный источник, современный описываемым событиям, книгу о пандемии, написанную высокопоставленным священнослужителем и историком Иоанном Эфесским. Запись под 855 г. Селевкидской эры (=543/544 г.) гласит: «Была великая и страшная чума во всём мире во дни императора Юстиниана», а затем продолжается горькими жалобами в духе Плача Иеремии:
на трупы, распадающиеся и гниющие на улицах, ибо некому было похоронить [их];
на большие и малые дома, прекрасные и желанные, которые внезапно превратились в могилы…
…
на корабли среди моря, чьи моряки были внезапно сражены… и они стали могилами… и продолжали плыть по волнам;
…
на брачные покои, где находились наряженные невесты, но внезапно там оказались лишь безжизненные и устрашающие трупы…
…
На большие дороги, превратившиеся в пустыню…[158]
Далее хронист перечисляет заражённые чумой провинции империи: все египетские провинции, Палестина до самого Красного моря, Киликия, Мисия, Сирия, Иконий (ныне Конья в центральной Анатолии), Вифиния, Асия (северная Анатолия), Галатия, Каппадокия. В тексте есть упоминание о том, что «мы видели» во время путешествия из Сирии до самой Фракии за Константинополем:
(деревни)…где больше не было жителей;
почтовые станции на дорогах [пункты проверки, а также отдыха для имперской курьерской службы], полные тьмы и одиночества, наводящие ужас на всякого, кому случится зайти в них и оставить их;
брошенный скот, бродящий по горам, и нет пастуха, который собрал бы его;
стада одичавших овец, коз, быков и свиней…
поля во всех странах, через которые мы проезжали на пути из Сирии во Фракию, изобилующие пшеницей, вполне созревшей и стоящей прямо, но не было никого, кто сжал бы её [159].
Это не просто литературное подражание, но скорее описание демографической катастрофы, при которой ежедневно гибло от 5000 до 10 000 человек, именно так, как писал Прокопий; если это описание правдиво, в этой катастрофе вымерла бы половина населения империи за очень короткое время. Кроме того, если это действительно было так, произошла бы также институциональная катастрофа: когда половина солдат сплочённых армейских подразделений гибнет, эти подразделения теряют не половину своей боеспособности, а всю её целиком или почти всю. Все составляющие имперской военной системы, службы сбора налогов, распоряжения центральной администрации, оружейные мастерские, склады припасов, бригады строителей крепостей, военные и прочие корабли, а также воинские подразделения повсюду оказались бы в столь же затруднительном положении, а их уцелевший личный состав, скорее всего, разбежался бы, чтобы ускользнуть от пандемии, или устремился бы к своим больным семьям, или впал бы в оцепенение, или был бы ослаблен болезнью, или просто деморализован, так что пятидесятипроцентная смерть привела бы к более чем пятидесятипроцентной недееспособности.
Таково древнее повествовательное свидетельство; если оно правдиво в отношении масштабов демографического бедствия, то могло бы непосредственно объяснить нам, почему боеспособность Юстиниана упала столь решительно, начиная с 541 г., бесповоротно разрушив его амбициозные планы.
Но это древнее свидетельство не может быть убедительным, потому что в нём нет достойных доверия цифр, и на этом именно основании оно было отвергнуто. Вот лишь один пример из многих: один особенно плодовитый современный историк, трудам которого многим обязаны настоящие страницы, пишет так:
Учёная ортодоксия, на которую производят сильное впечатление живописные и эмоциональные рассказы современников-очевидцев, Прокопия и Иоанна Эфесского, согласна с тем, что чума привела к катастрофическим и необратимым людским потерям в пределах Римской империи: возможно, целая треть населения вымерла повсюду, а ещё больше того – в Константинополе и в других очень больших и нездоровых городах; но в лучшем случае это следует рассматривать как всего лишь одну причину в числе многих[160].
Иными словами, Прокопий преувеличивает, и это преувеличение означает: «возможно, целая треть населения». В оценке правления Юстиниана, данной в последнем издании самого авторитетного обзора истории поздней античности, основные данные учитываются – включая налоговое законодательство, необходимость в котором была вызвана смертью множества налогоплательщиков; но вывод гласит, что чума была лишь одним из бедствий («были и другие бедствия, прежде всего землетрясения, одно из которых разрушило знаменитую юридическую школу в Берите (Бейруте)…»), последствия которого только подлили масла в огонь: «Трудности Юстиниана усугубились из-за внезапной вспышки бубонной чумы…»[161]
Новые данные, разделяющиеся на две группы, окончательно доказывают правоту Прокопия: это была не просто ещё одна вспышка болезни, не просто ещё одно бедствие, вскорости стихнувшее: это была не знавшая прецедентов в истории пандемия, вполне способная истребить даже больше трети населения.
Во-первых, в исследовании, опубликованном в 2005 г., содержится впервые полученное с помощью анализа ДНК окончательное доказательство того, что заболевание, ставшее причиной «Юстиниановой чумы», было вызвано исключительно заразным и исключительно смертоносным биоваром палочки бубонной чумы (Yersinia pestis)[162]. Это заболевание в корне отличается от чумы, описанной Фукидидом, да и от любой другой чумы, известной ранее. Когда Yersinia pestis снова появилась как агент «Чёрной смерти», примерно с 1334 г. в Китае и с 1347 г. в Европе, некоторый остаточный иммунитет должен был сохраниться, но для населения империи в 541 г. это был совершенно новый патоген, и поэтому у тогдашних византийцев не было приобретённого иммунитета в отличие от гораздо менее распространённой естественной сопротивляемости.
В силу этого патоген был исключительно заразен; иначе говоря, его способность вызывать заболевание была очень высока; говоря практически, укус блохи, переносившей палочку Yersinia pestis в 541 г., гарантировал инфекцию, чего, разумеется, не было с привычными патогенами, поскольку многие люди обладают приобретённым иммунитетом к ним. Поэтому уровень инфекции в 90 % или выше был возможен среди людей, которых кусали блохи, а в древности таковым был практически каждый. Сам Юстиниан, как и наш свидетель Евагрий, заразился этой болезнью в числе других людей, переживших бедствие. Ведь заразность – одно дело, а смертоносность – другое. В самом деле, в силу очевидных причин очень заразные болезни не очень смертоносны: обычные биовары гриппа причиняют смерть лишь немногим из их весьма многочисленных жертв.
