Дайана Койл - ВВП. Краткая история, рассказанная с пиететом
Этот вопрос отнюдь не праздный. Может быть, вместо ВВП нам следовало бы оценивать степень удовлетворенности людей, их чувства счастья или благосостояния? Об этом идут оживленные споры. Одно из следствий финансового кризиса – рост скептицизма относительно достоинств рынка, а также экономической науки. К огорчению многих экономистов, склонных делать вид, что к ним критика не относится, экономическая наука попала под обстрел. В нее сыплется шквал обвинений в том, что это она воспитала интеллектуальный пиетет перед рынком и породила финансовые крайности и вообще возвела краткосрочную прибыль в ранг закона во всех сферах жизни. Как говорит Майкл Сэндел, «пора подвергнуть переосмыслению один из постулатов, незыблемых для рыночного мышления. Это постулат, что все товары соизмеримы, что все блага можно беспрепятственно свести к единой мере ценности»[110]. Итак, для тех, кто хочет уйти от измерения экономического роста и взять за точку отсчета «счастье», настал звездный час.
Военный поход против ВВП начался с известной статьи экономиста Ричарда Истерлина. Он приметил один парадокс – правда, как оказалось, только кажущийся. Если сравнивать несколько стран в один и тот же момент времени, то в богатых государствах люди в среднем чувствуют себя более счастливыми, чем в бедных. Однако если на протяжении времени следить за одной и той же страной, то нельзя сказать, что при высоком уровне душевого ВВП люди более счастливы[111]. Ряд экономистов обратили внимание, что этот парадокс видимый и возникает просто потому, что уровень ВВП по своей статистической природе не имеет верхней границы, тогда как чувство счастья, измеряемое в соответствии с ответами людей в опросах и их самонаблюдениями, такую границу имеет. Взаимосвязь между этими двумя величинами такая же, как между уровнем ВВП и, скажем, средним ростом населения или продолжительностью жизни; они тесно сопряжены, но во времени их уровни не обязательно пропорциональны[112]. На самом деле, было бы нелепо отрицать, что при более высоком уровне ВВП люди чувствуют себя счастливее, ведь стоит ВВП немного снизиться в фазе рецессии, и люди впадают в уныние. Более того, если с течением времени производительность растет, то без увеличения ВВП занятость бы падала, а потеря работы – тоже причина чувствовать себя несчастным.
Вот и получается, что, казалось бы, несомненный эмпирический вывод – это результат недопонимания статистических свойств индекса, с помощью которого определяют связь между чувством счастья населения и ВВП. Уровень счастья находится методом опросов, где респонденты оценивают свое мироощущение по трехбалльной или десятибалльной шкале. Он никогда не поднимется выше потолка, даже через столетия наблюдений. А вот ВВП это такой показатель, который по определению может расти безгранично. Если на одном графике начертить кривую, растущую с течением времени очень плавно, и кривую, ежегодно растущую на 2–3 %, будет создаваться ложное впечатление, что они не связаны. В действительности, как показывает целый ряд недавних исследований, ежегодные темпы роста ВВП и ощущение счастья населения тесно связаны между собой.
Вместе с тем это не умаляет законности аргументов о том, что темпы увеличения ВВП как индикатор экономического роста не подходят для измерения благополучия, или социального благосостояния. В детской сказке под названием «Лев, колдунья и платяной шкаф» Белая Колдунья с помощью заколдованного рахат-лукума подчиняет себя мальчика Эдмунда. Однажды получив угощение, он хочет еще и еще. Общество потребления тоже околдовано. Психологи внимательно изучили такие явления, как «крысиные бега»[113] и потребительская культура. Их эксперименты показывают, что люди стремятся повысить свой статус в обществе, а поэтому их больше волнует не абсолютный, а относительный уровень дохода. «Демонстративное потребление», как окрестил этот феномен Торстейн Веблен, – это своего рода гонка вооружений в погоне за статусом, и гигантский рост зарплат топ-менеджмента в корпорациях, происходивший в последнюю четверть века, эту гонку только подхлестывал. Более того, удовлетворение, которое мы получаем от роста дохода и новых приобретений, быстро сходит на нет, и мы, как мальчик Эдмунд из сказки, требуем новой порции. Для этого явления был придуман красноречивый термин – «беговая дорожка гедонизма».
А раз деньги являются наркотиком, то некоторые, само собой, полагают, что общество нуждается в лечении. Такие экономисты, как Роберт Фрэнк и Ричард Лэйард, выступают за введение налога на приобретение предметов роскоши. Еще одно предложение, снискавшее больше поддержки, – отказаться от измерения ВВП в пользу измерения счастья. В Великобритании даже развернулась целая общественная кампания «За счастье». Правительство поспешило к ней примкнуть и распорядилось, чтобы Национальная статистическая служба учредила национальный опрос с целью выявить, насколько счастливым чувствует себя население[114]. Как это ни курьезно, но король Бутана, одной из беднейших и самых авторитарных стран в мире, удостоился громких похвал, когда заявил, что видит свое призвание в увеличении валового национального счастья своего народа.
Исследования счастья делятся на две группы по тому, какой тип статистической взаимосвязи они рассматривают. Первая группа следует первоначальному подходу Ричарда Истерлина и изучает агрегированные экономические данные. Другие исследования пытаются определить, какие частные обстоятельства влияют на ответы людей, счастливы они или нет: какое влияние оказывают супружество, наличие места работы, уровень здоровья и т. п. Результаты согласуются со здравым смыслом. Люди счастливее, если у них есть работа, если они в браке, не болеют и религиозны. Людям приятнее проводить время со своими друзьями, а не с начальником, и они не любят тратить много времени на дорогу до работы. В ответах вырисовывается некий цикл: как правило, наименее счастливы мы в среднем возрасте («средний возраст» варьирует в разных странах от 36 лет в Великобритании до 66 в Португалии)[115]. Женщины, как правило, счастливее мужчин, но эта разница, похоже, уменьшилась за последние десятилетия. Тем не менее практическая польза этих наблюдений для экономической политики сомнительна. Нет ничего нового в знании, что с ростом безработицы растет и недовольство избирателей. Правительство едва ли может обязать кого-либо жениться и ходить в церковь, чтобы сделать их счастливее. Пожалуй, наиболее важный новый факт гласит, что важная причина того, что люди чувствуют себя несчастными, – это психические расстройства, а их лечению до сих пор уделялось мало внимания почти во всех системах государственного здравоохранения.
В последнее время очень популярной стала мысль, что после определенного уровня достатка, стране больше не нужно стремиться к экономическому росту. Однако важно понимать, что ВВП не является мерой благосостояния нации и не задумывался в таком качестве. Экономисты без устали повторяли, что нужно быть осторожными и не смешивать два понятия. Так, Мозес Абрамовиц, признанный специалист по деловым циклам и экономическому росту, в 1959 г. писал: «Крайне настороженно следует относиться к заявлениям, что повышение темпов роста выпуска хотя бы в грубом приближении соответствует ускорению роста благосостояния». Но несмотря на подобные предостережения, экономисты и политики часто ведут себя так, как будто ВВП и благосостояние – это в целом одно и то же. К чему должны стремиться авторы экономической политики, так это к повышению благосостояния или благополучия, а не ВВП как такового. «Экономисты это прекрасно знают, – замечают Уильям Нордхаус и Джеймс Тобин, – однако ВНП не сходит с их уст, как молитва с уст фанатиков»[116].
Больше того, как говорилось в гл. I, еще на самой заре введения ВВП разгорелись споры о том, нужно ли вместо него измерять благосостояние, – и они тянутся и по сей день. Вспомним, что Саймон Кузнец, размышляя в 1930-х годах над вопросом об измерении национального дохода, хотел исключить из него расходы на вредные товары или виды деятельности, например, вооружения, рекламу и финансовые спекуляции, а также на то, что он называл «неизбежным злом» («линии метро, дорогое жилье»), которые делают возможным другие виды деятельности. Он добавляет:
Очевидно, что при всей сложности этой задачи исключение таких позиций из измерений национального дохода сделало бы итоговые данные о национальном доходе гораздо лучшим средством оценки объема произведенных услуг и межвременных и межстрановых сравнений[117].
На самом деле, уже давно звучит идея о необходимости разработать индекс благосостояния в отличие от ВВП, измеряющего только выпуск. Один из таких индексов, широко используемых экономистами, особенно при изучении развивающихся стран, – это Индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП), о котором речь шла в гл. III. Устройство индекса приводит к тому, что наверху рейтинга оказываются не США, а Скандинавские страны, в то же время ряд стран со средними доходами, такие как Индия, опускаются ниже своего места в рейтинге душевого ВВП из-за массовой бедности и плохих показателей здоровья. ИРЧП был впервые опубликован в 1990 г. и с тех пор вошел в широкое применение среди экономистов в качестве полезного собирательного индекса национального благосостояния.
