Паскаль Буайе - Объясняя религию. Природа религиозного мышления
Эти странности, противоречия видового порядка, добавляются к онтологическим. Перед нами характеристики, связанные со сверхъестественным образом, но не являющиеся для него неотъемлемыми. Например, если бы призраки в представлении жителей Майотты пили бензин, а не одеколон, это не слишком изменило бы их образ. А вот если бы жители Майотты были убеждены в том, что призраки не могут вещать через людей, потому что лишены разума, картина поменялась бы кардинально. Точно так же главное свойство всех бесов exotica заключается в том, что они появляются и исчезают, когда захотят, не подвержены биологическим процессам – не стареют и не умирают – и служат могущественному дьяволу. Наличие коровьих копыт и козьих рогов ничего не добавляет к взаимодействию бесов с людьми, поэтому, как пишет Стюарт, эти детали варьируют от места к месту и со временем могут меняться. Действительно, антропологи давно отмечают как возникающие за короткий срок изменения во внешних подробностях религиозных образов, так и расхождения внутри группы. Такие изменения и расхождения обычно ограничиваются внешними странностями, добавляемыми к онтологическому противоречию, и не затрагивают его.
Свойства памяти (почти) неизменны в разных культурах
Одинаковы ли эти свойства памяти в разных культурах? До сих пор мы подразумевали, что так и есть. Я сравнивал представления, бытующие в разных уголках земли, и предполагал, что они созданы по рецептам, действительным для любого нормального человеческого сознания. Но мы не можем автоматически исключить вероятность, что на результаты наших экспериментов влияют разного рода культурные факторы. У европейцев и американцев запоминанию может способствовать уровень грамотности, школьное образование, воздействие научных теорий, массовой культуры и литературы как источников информации, наличие организованной религии и т. д. Именно поэтому в такого рода исследованиях необходимо кросс-культурное дублирование эксперимента.
Это не просто проведение его в другой местности. Во-первых, часть сюжетов не воспримется людьми, привыкшими к художественному вымыслу иного рода. Во-вторых, что еще важнее, само понятие тестирования памяти – и вообще тестирования чего бы то ни было – может быть чуждо людям, не знакомым со школьной системой. Как отмечали многие кросс-культурные психологи, в идее школьных тестов и протоколов экспериментальных исследований есть нечто глубоко противоестественное. Человек, который по статусу своему должен знать ответы (учитель, экспериментатор), притворяется, будто не знает, а человек, таким статусом не обладающий, почему-то должен эти ответы дать! Чтобы привыкнуть к таким странным порядкам, требуется не один год проучиться в школе.
Сперва мы адаптировали наши сюжеты к экспериментам на запоминание у народа фанг – в столице Габона Либревиле и в нескольких лесных селениях. С фанг дело пошло довольно легко: умение запоминать длинные сюжеты слово в слово – предмет особой гордости для многих из них. Такие люди, прирожденные рассказчики, часто вызывают других на состязание, подначивая вспомнить, что и в какой момент происходило в том или ином сказании. Так что нам оставалось только представить наш эксперимент как облегченную версию таких состязаний. В одном из селений он и вправду вылился в соревнование между нашими помощниками (студентами университета из числа фанг) и местной молодежью – выясняли, у кого «голова лучше работает». Конечно, и в этом случае не исключена некоторая предвзятость, но учтите, что устранить ее вовсе мы не можем, да и не беремся. В наших силах лишь варьировать ситуации, чтобы источники предвзятости нивелировали друг друга. Эксперименты в любом случае представляли интерес в силу контраста между фоновым знакомством фанг и европейцев / американцев с религиозными и сверхъестественными понятиями.
У наших западных испытуемых знакомый культурный фон составляли довольно трезвые версии христианских концепций, а также целый спектр совершенно несерьезных сверхъестественных образов и понятий, относящихся к фэнтези, фольклору, научной фантастике, комиксам и т. д. У фанг же, напротив, фон представлен широким кругом сверхъестественных объектов, сущностей и явлений, которые воспринимаются как повседневная действительность. Колдуны могут проводить тайные обряды, чтобы получить лучший урожай, чем у тебя. Когда ты идешь по лесу, тебя может толкнуть призрак, ты споткнешься и ушибешься. У некоторых сельчан якобы имеется в теле дополнительный орган, и поэтому их нужно опасаться. Кто-то, по слухам, убивал других с помощью колдовства, хотя бесспорных доказательств нет. Я не хочу сказать, что фанг живут в постоянном страхе перед притаившимися за каждым углом чудовищами и упырями. Наоборот, призраки, духи и колдовство для них примерно то же, что для большинства жителей Запада – автомобильные аварии, загрязнение окружающей среды, рак и уличные грабежи.
И наконец, чтобы обеспечить еще одну вариацию контекста, я – с помощью Чарльза Рэмбла, специалиста по тибетскому буддизму – продублировал эксперимент в совершенно иной среде, у тибетских монахов в Непале. Они, как и фанг, живут в обществе, где религиозные и сверхъестественные события и понятия не фантазия, а часть привычной обстановки. Однако в тибетском буддизме эти концепции в основном подпитываются письменными источниками: как-никак монахи – местные специалисты по таким источникам и связанным с ними практикам. Мы рассчитывали, что наше исследование покажет, насколько все эти серьезные культурные различия влияют на запоминание сверхъестественных образов.
Везде лучше всего запоминались противоречия, затем странности и хуже всего – стандартные утверждения. Из этого следует, что чувствительность к нарушению интуитивных ожиданий применительно к онтологическим категориям действительно универсальна. То есть когнитивное воздействие таких противоречий не особенно зависит от того, 1) какие религиозные концепции бытуют в обществе, 2) насколько они разнообразны, 3) насколько серьезно воспринимаются, 4) поступают они из письменных источников или передаются из уст в уста и 5) участвуют ли испытуемые в создании местных «теорий» сверхъестественного. По крайней мере именно на такой вывод наталкивает схожесть результатов эксперимента на запоминание, продемонстрированных во всех трех культурных средах. Французские и американские студенты, крестьяне фанг и тибетские монахи – все они запоминают онтологические противоречия легче, чем странности или стандартные утверждения.
Противоречия имеют предел
Кроме всего прочего, мы с Барреттом включали в эксперимент необычные сочетания концепций, как правило не имеющие примеров в известных культурах. И вовсе не ради того, чтобы провести побольше экспериментов. Если мы хотим разобраться, почему определенные сверхъестественные представления встречаются в разных культурах, нужно объяснить, отчего другие типы не встречаются.
Если концепцию выделяет на фоне других и обеспечивает ей потенциальную сохранность именно онтологическое противоречие, то материал, сочетающий в себе несколько противоречий, должен, по идее, запоминаться еще лучше. Возьмем два онтологических противоречия: некая сущность обладает когнитивными способностями, позволяющими ей слышать будущие разговоры; некий предмет может понимать человеческую речь. Вроде бы в сумме эти два образа (например, амулет, способный слышать, о чем люди будут разговаривать через какое-то время) должны производить еще более стойкий и яркий эффект. Другие примеры подобных комбинаций: некто видит сквозь непрозрачные стены, причем только то, чего за ними не происходит (два противоречия интуитивной психологии); посудомоечная машина, дающая потомство в виде телефонов, а не посудомоечных машинок (перенос биологического свойства на предмет и нарушение соответствующих ожиданий); статуя, которая слышит наши слова и время от времени исчезает (перенос психологических свойств на артефакт и нарушение интуитивных представлений о физических свойствах) и т. д.
Комбинации и вправду противоестественные, но запоминаются они не всегда успешно и уж точно хуже, чем «односоставные» противоречия. И снова индивидуальные результаты лабораторного эксперимента подтверждаются наблюдениями в разных культурных средах. Антропологам известно, что комбинации противоестественных свойств относительно редко встречаются в успешно прижившихся в культуре религиозных представлениях. Если и встречаются, то в основном в рафинированной интеллектуальной атмосфере олитературенной теологии. В народных, широко распространенных формах воображения сверхъестественного они почти отсутствуют. Самые распространенные в культуре концепции такого порядка как раз самые трезвые и, как правило, сосредоточены на одном противоречии, из одной конкретной категории.
