Иоганн-Амвросий Розенштраух - Исторические происшествия в Москве 1812 года во время присутствия в сем городе неприятеля
Львиная доля пожертвований – свыше 9600 рублей – пошла на то, чтобы помочь Чермаку открыть частный пансион. Чермак, часто упоминающийся в воспоминаниях Розенштрауха о 1812 годе, был театральным художником родом из Праги. До своего переезда в Санкт-Петербург, а затем в Москву, то есть до 1811 года, он работал в театре Кёнигсберга. После войны он вернулся было в Кёнигсберг, но заработать там себе на жизнь ему не удалось, и он опять приехал в Москву[240]. На момент основания ложи в 1817 году он по-прежнему числился в списках как художник-декоратор[241], но в конце концов явно решил, что содержание пансиона – довольно распространенное среди европейских иммигрантов занятие – гарантировало бόльшую стабильность. Поддержка этого пансиона стала основным направлением благотворительной деятельности ложи. Если верить Ройссу, пансион Чермака обеспечивал образование, основанное на идеалах масонства, сыновьям членов ложи и восьми неимущим мальчикам (четверым немцам и четверым русским), чье обучение и проживание оплачивала ложа. Пансион снискал успех и просуществовал до 1840-х годов; одним из его воспитанников был Федор Михайлович Достоевский[242].
Судя по примерам Бёттигера и Чермака, ложи поддерживали начинания своих собратьев в том, что масоны называли «профанным» миром. Ожидалось, что в обмен на это масоны применят свои знания и умения на пользу ложи. Моральные наставления и ритуальные церемонии составляли основу собраний ложи и тем самым напоминали одновременно и церковь, и театр. Неслучайно до своего отъезда в Одессу пастор Бёттигер выступал на заседаниях ложи чаще других. Чермак как театральный художник приложил усилия к тому, чтобы помещение ложи выглядело подобающе внушительно. В одном недатированном документе Розенштраух превозносил его «замечательное усердие в украшении ложи»[243]. Этот документ также предоставляет уникальную возможность оценить роль масонских жен в этом, в общем-то, исключительно мужском кругу: ответственные лица ложи выражали свою благодарность «его благородной супруге нашей сестре фрау Чермак, которая изготовила безвозмездно все одеяния, и даже все относившееся к украшению, жертвуя своим ночным отдыхом, и несмотря на ее обязанности матери и домохозяйки»[244].
Розенштраух был трудолюбивым и амбициозным масоном. Он достиг высших степеней и возглавил иерархическую пирамиду, образованную ложей Горы Фавор и капитулом Благодетельных рыцарей. Наш герой посвящал своей масонской работе невероятное количество времени и усилий, стремился к лидерству и ожидал от коллег по ложе признания своего авторитета.
Доклады и речи Розенштрауха обнаруживают явное родство взглядов их автора с духом немецкого Просвещения. Немецкими государствами управляли короли и знать, поэтому стремление просветителей буржуазного происхождения к общественному лидерству поневоле умерялось их реальным политическим бессилием и подчиненным социальным положением. Им также приходилось мириться с тем фактом, что попытки Французской революции трансформировать государство сверху вниз увенчались явным провалом. В ответ на это многие выдвигали аргумент, что подлинный прогресс возможен лишь при условии морального и интеллектуального просвещения индивидуальных членов общества. Это позволяло просветителям считать свою культурную деятельность движущей силой истории, власти королей и знати отводить лишь второстепенную роль, а Французскую революцию объявлять аберрацией.
Масонские речи Розенштрауха вдохновлялись именно такими идеями. Он всерьез разделял постулат о франкмасонстве как непосредственном продолжении тайных обществ великой древности. Люди, опередившие свое время, говорил он, всегда понимали, что в массе своей народ не готов постичь глубины философских истин. Поэтому духовные элиты только делали вид, что принимают доминирующие в их странах идеи и социальный порядок, втайне же создавали общества, ставившие своей целью развитие добродетели и мудрости. В одном недатированном выступлении Розенштраух утверждал, что «…дух человечества зреет медленно, по своей собственной природе, подчиняясь неизменным законам Божиим; но не в теплицах, которые хочет изобрести человеческий разум». Адепты древних тайных культов разработали «Речи, знаки и обычаи», которые постепенно подводили посвященных к познанию истины, таким образом делая их масонами еще до появления собственно масонства. С течением времени труды этих искателей трансформировали общество в целом: «То, что было в древности содержанием египетских или греческих мистерий, стало теперь общим достоянием всех культурных народов – вера в Единобожие и в бессмертие; ибо человеческий род в целом идет вперед, даже если некоторые пятятся назад»[245]. Таким образом, франкмасоны были элитой, немногими избранными, наследниками духовного искания, бывшего движущей силой всей человеческой истории.
Институт ложи был необходим искателям истины по той же причине, по какой христианам нужна была Церковь: ложа позволяла накапливать и передавать знание и создавала защищенное пространство, в пределах которого можно было существовать в согласии с масонскими принципами. Опасность, в глазах Розенштрауха, заключалась в размывании границ между ложей и профанным миром. Это происходило, когда франкмасоны ошибочно направляли свои усилия не внутрь, на пользу ложи, а вовне, пытаясь оказать воздействие на более широкие слои общества. Масонство, напоминал собратьям Розенштраух, «жизнь более внутренняя, чем внешняя, более созерцание, чем действенность»[246].
С другой стороны, опасность представляло и вторжение во внутренний мир ложи, существующей в профанном мире системы социальных рангов и порождаемого ею лицемерия. Ложе надлежало быть местом, «где князья и подданные приветствуют друг друга как братья; перс и американец признаются в дружбе, а сторонники враждебных господ мирно принимают друг друга как братья»[247]. Стоит социальным различиям приобрести значение в пределах ложи, она тут же перестанет быть пространством, «где один брат обращается с другим не с гладкой ни о чем не говорящей вежливостью, а с истинным каменщицким участием, где вместо отмеренного тактичного поклона приветствием служит взаимное рукопожатие, сердечный поцелуй – где любят сердцем, а не языком»[248]. В другой раз Розенштраух сообщил собратьям, что целью масонства было «самосовершенствование». Стремление к нему было результатом естественной связи человечества с Богом, человечностью и мирозданием и составляло сущность всякой истинной веры: «Все истинно религиозные воззрения и чувства способствуют нашему самосовершенствованию»[249]. Дабы помочь собрату по масонству усовершенствоваться, настаивал Розенштраух, надлежит относиться к нему искренне и, следовательно, без оглядки на обычаи, принятые во внешнем мире: «В профанном кругу, к сожалению, в порядке вещей искусство казаться. – По негласному договору врут и обманывают друг друга, чтобы друг другу понравиться. С ложью о покорнейшем, преданнейшем, нижайшем слуге вступают в общество и покидают его»[250].
Рукописи дошедших до нас выступлений Розенштрауха по большей части не датированы, но похоже, что с течением времени его постигало все большее разочарование. В 1820 году, произнося речь по, в общем-то, радостному случаю – празднования государевых именин (30 августа) и годовщины основания ложи (15 сентября), Розенштраух не без горечи говорил: «В фундаменте нашего храма тайная чревоточина. Со стыдом должны мы взирать на протекший год. Всякий непредвзятый взгляд может видеть холодность и теплохладность братьев в сравнении с предыдущими годами». По словам нашего героя, когда ложа была меньше, на заседания являлось больше народу, чем теперь, когда она разрослась. Сократилось количество желающих выступить с докладом, сборы в помощь бедным пошли на убыль, и размах благотворительной деятельности перестал отражать увеличение членского состава. У проблемы было имя, и имя это было Алчность. Некоторые из новичков оглядывались по сторонам и задавались вопросом: «Что собственно я (получаю. – А.М.) за мой звонкий рубль?» Другие думали, что внесение «жалкого золотого» на благотворительные цели освобождало их от обязанности оказывать моральную поддержку собратьям по масонству[251]. «Если новый год с основания ложи начнется так же, и соответственно закончится – о, тогда лучше нам тотчас закрыть наш храм, – ибо тогда не получится так, что ложа пережила самое себя!!!»[252]
Черновик послания некоему «орденскому совету трех соединенных лож здешнего В. (Востока. – A.M.)» – без подписи, но написанный рукой Розенштрауха, – дает представление о том, как раздражали автора отсутствие в ложе братского духа и живучесть социальных различий. Письмо начинается заверением, что «я искал в масонстве ничто иное как то, что мы так настоятельно внушаем каждому вновь принятому; а именно: братскую любовь в самом широком смысле слова, взаимную помощь, совет, утешение, обоюдное побуждение к добродетели, образец через добрый пример, наивысшее терпение, бережение и самую искреннюю нежнейшую братскую любовь».
