Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени
Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени краткое содержание
Я в долгу перед выпускниками Стокпортской школы. То, что они так и не смогли понять «абсолютизм», Заставило меня осознать, что я сам не понимаю его. Сотрудники Кембриджского университета и библиотек Британии оказали мне огромную и квалифицированную помощь. Многие исследователи помогли мне смягчить некоторые наиболее резкие формулировки; я беру на себя ответственность за те из них, которые я решил сохранить. Я многим обязан беседам с Дэвидом Армитаджем, Колином Армстронгом, Дереком Билзом, Джоном Круком, Ричардом Рексом, Доналдом Роберт–сом, Джо Шеннаном и Робертом Томбсом. Джон Дерри, Дэвид Паркер, Фрэнсис Скотт и Тим Торнтон нашли время, чтобы высказать замечания по поводу книги. Работа Джереми Блэка во многом способствовала оформлению концептуальной части. Я благодарен за проявленную щедрость попечителям Стокпортской школы, которые дали мне отпуск, а также председателю, Алану Кершоу, и директору, Дэвиду Берду, за неизменную поддержку. Глава и преподаватели Сент–Джонс колледжа, Кембридж, выделили для меня стипендию и создали идеальные условия для исследовательской работы и написания книги. Моя самая глубокая признательность Дэвиду Старки, чье руководство было незаменимым и чье влияние очевидно во всей книге. Если бы не он, эта книга не была бы написана.
Издателям хотелось бы поблагодарить издательство Оксфордского университета за разрешение на перепечатку материалов для Приложения I и II из книги Шарон Кеттеринг «Патроны, посредники и клиенты во Франции XVII века» © 1986 Oxford University Press.
ПРЕДИСЛОВИЕОт историков, которые удаляются от предмета своей узкой специализации, ожидают различных проявлений некомпетентности. Это заставляет их придерживаться своей темы — так пожилые люди боятся попасть впросак. И все же нельзя допустить, чтобы ограничивающее действие чувства уязвимости помешало спокойно осмыслить основные черты государственного управления в период раннего Нового времени. Множество открытий, сделанных исторической наукой в последние годы, еще не сложились в единое согласованное полотно. По мере углубления специализации периоды прошлого, которые изучают историки, становятся все более узкими, и нередко они не замечают, сколь серьезные выводы можно сделать из предложенных ими наблюдений. Они часто преувеличивают своеобразие развития отдельной страны или периода, тогда как более широкая перспектива может скорректировать допущенные искажения. Кроме того, историки склонны обращаться только к академическим кругам. Однако вопросы о том, усиливалась ли роль государства и сокращались ли свободы, важны для всех, кто интересуется перспективами сегодняшнего дня. Это служит лучшим оправданием для обращения к опыту прошлого как таковому.
Поэтому, работая над книгой, я не забывал, что во многом пишу для широкого круга читателей. Ради них я избегал слишком частых ссылок на иностранную литературу и старался сделать изложение занимательным, насколько это возможно, — как того и заслуживает сам предмет изучения. Я также адресую ее студентам и ученым. Эта книга — не просто еще один учебник, относящийся к устоявшимся клише слишком благоговейно для того, чтобы представить свежий взгляд на проблему. В ней доступно излагаются результаты последних исследований и предлагается новый подход к их осмыслению.
Очевидно, что при обращении одновременно к трем категориям читателей возникали определенные трудности, однако надежда на успех была сильнее. Научные открытия вызывают немедленный отклик лишь в академических кругах, за их пределами еще лет пятнадцать слышится эхо. На создание взвешенного синтеза достижений требуются десятилетия. Экспертам следует быть снисходительными, если отлаженную акустику нарушает нетерпеливый голос.
ВВЕДЕНИЕ
В начале XVII века многие англичане верили, что существует план превратить Англию в абсолютную монархию.
J. Miller. 1987. Bourbon and Stuart. George Philip. P. 32Начиная с Якова I и заканчивая сэром Эдуардом Коком и
Джоном Пимом… все соглашались с тем, что Англия — абсолютная монархия.
J. H. Hexter. 1982. Parliamentary History. Vol. I. Sutton. P. 208Несомненно, перед нами возникла проблема. Возможно, в интересах консенсуса историки продолжают сглаживать оттенки реальности. Или же значение слова «абсолютный» настолько универсально, что историки используют его по своему усмотрению, то есть по отношению к любому монарху, который обладал властью большей, чем то считали нужным ученые XX века. Компаративный анализ еще более усложняет ситуацию. По сравнению с английскими монархами, говорит нам один историк, Франциск I — «абсолютный» монарх. Другой провозглашает Людовика XIV первым истинным воплощением «абсолютизма». Но нет, одна из недавно вышедших работ убеждает нас в том, что поистине «абсолютистскими» правителями были просвещенные деспоты конца XVIII столетия. Только они обнаруживали то пренебрежение традиционными правами и привилегиями, которое является главной составляющей этого понятия.
Эта бесконечная цепочка высказываний показывает, как трудно определить, что именно историки подразумевают под терминами «абсолютный» и «абсолютизм». Очевидно, что они не согласовывали своих определений.
Фактически происхождение этих двух слов совершенно различно, и очень важно не смешивать их. Слово «абсолютный» часто употреблялось в раннее Новое время, термин «абсолютизм» был почти неизвестен до 1820–х годов. Он‑то и является предметом нашего исследования, хотя без слова «абсолютный» обойтись также невозможно. По нашему мнению, термин «абсолютизм» неразрывно связан с четырьмя утверждениями.
Во–первых, «абсолютизм» по сути своей деспотичен. При нем ущемляются права и привилегии подданных и попирается мнение тех учреждений, которые были призваны их защищать. «Абсолютизм» — враг свободы.
Во–вторых, «абсолютизм» автократичен. Он не обращается к консультативным механизмам, диалог при таком режиме не поощряется, а принятие решений централизовано. Государи отодвигают на второй план сословные представительства и корпоративные организации, через которые ранее осуществлялся обмен мнениями с властными группировками. Власть монополизируется монархом и теми, кому он ее делегирует.
В–третьих, «абсолютизм» бюрократичен. Он действует независимо от корпоративных организаций, обладающих собственной властью и интересами. Используя агентов, зависящих только от короны, будь то чиновники или «новые люди», не связанные со знатью, абсолютные правители отделяют себя от общества и лишают народ возможности саботировать их повеления.
В–четвертых, «абсолютизм» никак не связан с Англией. Историки–виги решили, что именно 1689 год ознаменовал окончательное размежевание между континентальным «абсолютизмом» и английской ограниченной монархией. С этого времени Англию стали считать образцом свободы и управления через процедуру одобрения.
То, что будет сказано ниже, едва ли можно назвать бунтом против ортодоксии. Недавние исследования показали, что все перечисленные тезисы неверно описывают то, что действительно делали — или пытались делать — европейские монархи раннего Нового времени. Здание «абсолютизма» дало трещину, и прежние клише теперь повторяются без воодушевления. Сегодня кавычки, поставленные вокруг этого слова показывают, что оно потеряло значимость, однако некоторые историки демонстративно упорствуют в пунктуации. Здание еще держится, но, кажется, никто не замечает, что оно висит в воздухе. Многие области изучаемой проблемы требуют соответствующих исследований и публикаций, и все же до сих пор никто не собрал достаточно материалов для ее окончательного разрешения. Но, с другой стороны, не было предпринято и попыток сохранить концепцию «абсолютизма».
Можно бесконечно спорить о том, сколько именно характерных черт, которые уже были перечислены нами, необходимо для формирования «абсолютизма». Полезнее было бы определить, сколько «не абсолютистских»
черт нужно обнаружить, чтобы снять с исторического явления ярлык «абсолютизма». Некоторые скажут, что это дискуссия о терминах: если исторический феномен описан верно, присвоенные ярлыки не меняют его сути. Однако исторический опыт учит нас иному. Терминология имеет свою власть, и ассоциации, вызываемые ею, могут накалять обстановку, не обязательно порождая при этом свет. Будем серьезны. Марк Блок писал однажды о неверных ярлыках, которые в конечном итоге обманывают нас относительно содержания. Что значит имя? Достаточно много, если оно искажает действительность.
В этой книге поставлены под сомнение два давних стереотипа. Интерпретация истории все еще зависит от национальной гордости, и виг желает быть прогрессивным. В Англии всегда подчеркивали современность своего ancien régime, а во Франции — своей Революции. Историки обеих стран ошибочно признавали существование различий между французскими «абсолютными» монархами, которые монополизировали власть, и английскими «ограниченными» монархами, которые ее разделяли. Большинство монархов являлись одновременно и «абсолютными» и «ограниченными». Они были абсолютными, когда осуществляли свои обширные прерогативы, и ограниченными, когда вели переговоры с подданными об их правах. Процедуры консультации и одобрения в «абсолютистской» Европе были столь же важными, как и в свободолюбивой Англии; но при взгляде на это явление историков поражает избирательная близорукость. Прошлое, как оказалось, дает неисчерпаемый материал для спекуляций. За этими двумя официальными историями таится удобная для каждого уверенность, что и Англия и Франция шли верным путем, каждая своим. Самодовольство — опасная основа для исторических изысканий: желаемое слишком легко принимается за действительное. Пропаганда — жанр, который историки должны изучать, а не создавать.
