Эдвард Люттвак - Стратегия Византийской империи
Однако проведение широкомасштабной и долгосрочной политики, которой требует всякая большая стратегия, не исключает специфических действий, цель которых – использовать особые возможности. Столкнувшись со всемирно-историческим феноменом Аттилы, чьи личные способности, как мы видели, значительно повысили могущество гуннов, и верно (как вскоре показал ход событий) рассчитав, что без Аттилы гунны будут страшно ослаблены, Хрисафий решил подкупить доверенное лицо Аттилы, Эдекона или Эдикона, который был в Константинополе в качестве посла, чтобы тот убил своего хозяина. Приск повествует о тщательно продуманной Хрисафием процедуре:
Евнух спросил тогда Эдикона: имеет ли он всегда свободный доступ к Аттиле… Эдикон отвечал, что… ему, вместе с другими значительнейшими скифами, вверяется охранение царя, что каждый из них по очереди в определенные дни держит при нем вооруженный караул. После того евнух сказал, что если Эдикон даст ему клятву в сохранении тайны, то он объявит ему о деле, которое составит его счастие, но что на то нужно им свободное время, и оно будет у них, если Эдикон придет к нему на обед… без других посланников.
Эдикон… приехал к евнуху на обед. Здесь они подали друг другу руку и поклялись через переводчика Вигилу [официальный переводчик, состоявший под началом Хрисафия]… Эдикон в том, что никому не объявит предложения, которое будет ему сделано, хотя бы оно и не было приведено в исполнение. Тогда евнух сказал Эдикону, что если он… убьет Аттилу и воротится к римлянам, то будет жить в счастии и иметь великое богатство. Эдикон обещался и сказал, что на такое дело нужно денег немного – только пятьдесят литр золота для раздачи состоящим под начальством его людям, для того, чтобы они вполне содействовали ему в нападении на Аттилу.
Но всё оказалось не так просто. Аттила ввёл постоянные меры предосторожности:
Эдикон сказал тогда, <…> что по возвращении его Аттила с любопытством будет расспрашивать его, равно как и других посланников, какие подарки получил он от римлян и сколько дано ему денег, и тогда он не будет иметь возможности скрыть то золото от спутников своих[124].
Тогда по просьбе Эдикона пришли к следующему согласию: Вигила вместе с Эдиконом отправится ко двору Аттилы якобы для того, чтобы получить ответ вождя гуннов в ведущихся переговорах, на деле же для того, чтобы получить инструкции относительно способа пересылки золота.
Это была достойная попытка и здравое государственное решение: ведь неомарксистская догма, согласно которой история складывается из безличных процессов, а отдельные правители в этом смысле безразличны, утратила всякое доверие. Но в силу своей неизбежной секретности тайные операции подвержены ещё большим ошибкам, чем все остальные государственные дела. Хрисафия, который предположительно был мастером обмана, благодаря своему коварству перехитрившим многих врагов при дворе[125], перехитрил предположительно простодушный варвар, который, несомненно, с самого начала решил открыть заговор Аттиле, а золота просил лишь для того, чтобы предъявить его в качестве свидетельства.
Когда Аттила принял миссию, возглавляемую официальным послом Максимином, ничего об этом деле не ведавшим, он ничем не дал знать, что ему известно о заговоре, хотя и обронил загадочный намёк. Максимин «вручил ему царские грамоты и сказал, что царь желает здоровья ему и всем его домашним. Аттила отвечал: “Пусть с римлянами будет то, чего они мне желают”».
Затем Аттила стал запугивать Вигилу, внезапно накинувшись на него по второстепенному вопросу о возвращении беглецов-гуннов, перешедших к римлянам, и обращая свои нападки скорее на Вигилу, чем на Максимина:
Вигила сказал, что у римлян нет ни одного беглого из скифского [гуннского] народа… Аттила, воспламенясь гневом, еще более ругал его и с криком говорил, что он посадил бы его на кол и предал бы на съедение птицам, если бы, подвергая его такому наказанию за его бесстыдство и за наглость слов его, не имел вида, что нарушает права посольств[126].
Двор Аттилы был подготовлен к тому, чтобы управлять империей, поскольку затем Аттила велел секретарям прочесть папирус, на котором были записаны имена беглых гуннов. Следующий шаг Аттилы был таким: он приказал Вигиле немедленно выехать, с виду для того чтобы доставить этот список в Константинополь, на деле же – чтобы дать ему возможность привезти золото, необходимое для заговора. Эдикон, как положено, прибыл к шатру, где располагалось посольство, чтобы отвести Вигилу в сторону, укрепить его готовность продолжать замышленное и велеть ему доставить золото для вознаграждения своих людей.
С целью дальнейшей подготовки сцены для предстоящего действа прибыло письмо от Аттилы, в котором объявлялось, что ни один член посольства не может ни выкупить ни одного ромейского пленника, ни купить раба или что-нибудь ещё, кроме еды. Тем самым устранялась потребность в большом количестве золота для посольства.
Дожидаясь возвращения Вигилы, Максимин и Приск присоединились к Аттиле в долгом путешествии на север; именно тогда (хотя, может быть, и позже) они стали свидетелями сцены, которая, вполне возможно, представляла собою часть заранее рассчитанной «психологической обработки»: речь идёт о захвате одного гунна, посланного с ромейской территории в качестве шпиона, – Аттила приказал посадить его на кол.
Затем были повешены два раба, убившие своего хозяина; после этого гуннский вождь Берих, ранее проявлявший себя как «вежливый и дружелюбный», явился, чтобы забрать назад коня, прежде подаренного им Максимину, и вёл себя грубо.
Когда Вигила возвратился с группой людей, в которую входил его сын, его задержали и, конечно же, обнаружили золото. Аттила оборвал отпирания Вигилы, приказав заколоть его сына мечом, если Вигила не сознается. Тот сознался: «…Вигила, проливая слезы и рыдая, умолял Аттилу обратить на него меч и пощадить юношу, ни в чем не провинившегося. Он объявил без отлагательства [о заговоре] и между тем не переставал просить Аттилу убить его самого и отпустить сына…»[127]. Раскрытие заговора дало Аттиле новые возможности для вымогательства, чем он немедленно воспользовался, начав с требования заплатить ещё пятьдесят фунтов золота в качестве выкупа за сына Вигилы. Вскоре посольство гуннов прибыло в Константинополь, привезя с собою ту самую сумку, в которую Хрисафий положил пятьдесят фунтов серебра, отправленные Эдикону, а также новые непомерные требования, начинавшиеся с головы Хрисафия.
Неудачный исход попытки разделаться с проблемой Аттилы в самом её корне (хотя в конце концов Вигилу всё же освободили) не воспрепятствовал дальнейшим попыткам проведения тайных операций, хотя предпринимались они по большей части с целью переманивания на свою сторону, а не прямого убийства. В 535 г., когда армия Юстиниана (527–565 гг.) наголову разгромила державу вандалов в Северной Африке и получила приказ выдвинуться для уничтожения Остготского королевства в Италии, высадке византийских войск с отвоёванной Сицилии на Апеннинский полуостров предшествовали тайные переговоры с Теодахадом (Теодатом), племянником и недостойным преемником Теодориха Великого, готовым сдать своё королевство в обмен на богатые поместья, где бы они ни находились. Ранее велись тайные переговоры с Амаласунтой, дочерью Теодориха и прежней регентшей, намеревавшейся перебраться в Константинополь вместе с готской казной. А спустя семь веков Византия переманила на свою сторону всю Сицилию, отвергшую авторитет папы и власть Анжуйской династии.
Крепость константинополь
Выше отмечалось, что в стратегическом отношении географическое положение Восточной империи было в целом не столь благоприятным, как положение Западной. Но было одно важное исключение, ибо географическое местоположение её столицы, Константинополя, было исключительно выгодным, а сам город, построенный на полуострове, глубоко выдающемся в Босфор, и с трёх сторон окружённый морем, было исключительно удобно оборонять.
Карта № 3. Оборонительные сооружения Константинополя
Правда, ни одна естественная преграда не прикрывала его со стороны суши, так что для защиты с этой стороны требовались укреплённые стены, которые и были возведены, причём, как мы увидим, с большим размахом. Не было также ни реки, ни большого количества родников, дававших воду, как в Риме, так что акведуки нужно было проводить на очень дальние расстояния по местности со сложным рельефом, но их мощности зачастую всё равно оказывалось недостаточно[128]. Во время осад, когда акведуки оказывались отрезанными, оставалось лишь ограниченное количество воды в цистернах; в худшие времена, как в 717 г., когда исключительно долгая осада города мусульманским войском под командованием Масламы ибн Абдул-Малика была верно предугадана, это привело к частичной эвакуации горожан. Но обычно этот недостаток был отнюдь не смертельным, потому что Константинополь процветал и рос, хотя он никогда не получал миллион кубометров воды в день, который обеспечивали величественные римские акведуки: подозрительное отношение христиан к купанию и баням, безусловно, помогло сократить потребность в воде.
