Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени
Церковные суды также обращались к светским судам в уголовных делах. Так, в 1579 году староста одной из деревень, принадлежащей суздальскому Покровскому монастырю, просил воеводу расследовать крупномасштабное нападение на деревню; в 1625 году архиепископ Тобольский передал дело между боярином и сыном боярским в Приказ Казанского дворца в Москве; в 1640 году два священника решили миром убийственное дело в воеводском суде; в начале 1640-х тобольский воевода судил кражу церковной утвари слугой другой церкви и убийство, совершенное монастырским крестьянином[94].
Кирилло-Белозерский монастырь является хорошим примером того, насколько разнообразной могла быть судебная практика церковной институции. Собрание из монастырских старцев судило большинство мелких преступлений, не прибегая к помощи извне. В 1675 году расследовалось нападение одного монастырского крестьянина на другого, причем использовался обвинительный процесс, характерный для светского суда. Каждая сторона изложила свою версию произошедшего, судьи выслушали и отвергли всех свидетелей, пока не прибегли к «общей ссылке» (свидетель, на которого ссылаются обе стороны), чьи показания были против обвиняемого. Монастырский суд приговорил его к битью батогами и затем освободил на поруки. Процесс был проведен так же, как велись дела в воеводской избе. И в петровский период, в 1718 году, братия Кирилло-Белозерского монастыря так же выслушивала дело о краже между двумя монастырскими работниками[95].
Все это были незначительные правонарушения. Ни одно из этих дел не входило в уголовную юрисдикцию воеводы, а в Белозерском уезде воевода обычно рассматривал серьезные преступления и тогда, когда в них были вовлечены зависимые люди церкви. Например, в 1676 году таможенный целовальник пожаловался воеводе, что его избили крестьяне, в том числе опознанные как поповичи. Благодаря этому в дело был вовлечен местный архиепископ, одобривший арест сыновей священников. Интересный случай выбора инстанции для правосудия произошел в 1681 году, когда крестьянин Кирилло-Белозерского монастыря пожаловался воеводе на избиение вологодским посадским человеком, нанявшим его для перевоза товаров. Посадский пообещал бить челом о своей вине властям монастыря, но не сделал этого, и тогда крестьянин подал жалобу в светский суд[96].
На Белоозере воеводский суд регулярно прибегал к содействию местных священников и монастырских старцев. Так, в 1616 году белозерский воевода и дьяк поручили местному священнику (вероятно потому, что он был грамотен) вести обыск среди волостного населения о недавно случившемся убийстве. В 1620 году воевода отправил запрос в Кирилло-Белозерский монастырь о том, в чьей юрисдикции находится наказание монастырского крестьянина после вынесения приговора. Монастырь оставил за собой эту прерогативу и привел в исполнение наказание, назначенное воеводой (битье кнутом на торговой площади). В 1675 году один местный монастырь пожаловался на нападение крестьян на одного из помещиков. Воевода разбирал дело до тех пор, пока стороны не пришли к соглашению о том, что землевладелец должен «розыскатца» с властями монастыря «при братье»; в случае, если им не найти решения, стороны обязались передать дело в царский суд. В 1692 году подобным же образом крестьянин, обвиненный в убийстве своей жены, находился под судом воеводы. Когда тому было необходимо свидетельство одного из местных священников, он направил формальный запрос протопопу белозерского Преображенского собора, чтобы тот принял показания у священника, как требовали церковные правила 1669 года[97]. В целом церковные суды, хотя и нарушали юрисдикцию воевод, но без них редко слушали серьезные уголовные дела.
Подобно церкви, землевладельцы также судили мелкие преступления, как было принято и в Европе. Например, английские манориальные суды собирались раз в два года и занимались всеми видами гражданских споров и мелкими преступлениями. Они могли привлекать сотни представителей от населения манора в качестве присяжных и зрителей. С XVI века русское дворянство обладало судебной автономией, за исключением сферы уголовного права, что иногда фиксировалось в специальной грамоте. Но реальная практика разбирательств по незначительным делам практически недоступна для исследования из-за почти полного отсутствия вотчинного делопроизводства[98]. Несколько сохранившихся архивов проливают, пусть и фрагментарно, свет на работу таких судов.
Крупные землевладельцы управляли своими имениями с помощью персонала, который был в какой-то степени образован и обладал некоторыми знаниями. Например, стольник А.И. Безобразов в середине XVII века держал четырех приказчиков, представлявших его интересы в Москве. Они были грамотны, обучены приказному делу и умели обходиться с бюрократическим аппаратом. У некоторых из них даже были родственники среди приказных подьячих. Приказчики Безобразова в сельской местности были не так хорошо подготовлены. Подобно тому как государство давало наказы воеводам, он составлял для них наказные памяти, в которых определял их общие обязанности (сбор налогов и пошлин, наблюдение за сельскохозяйственными работами), и, как в воеводских наказах, требовал от них не пьянствовать, не дебоширить и не притеснять крестьян. Этим и другим уполномоченным, однако, дозволялось поддерживать дисциплину крестьян с помощью наказаний за проступки, как следует из двух памятей боярина Бориса Ивановича Морозова своим деревенским старостам, где он наказывает «бить крестьян батогами без всякие пощады»[99]. Судя по приказчикам имений Безобразова, эта категория людей вообще отличалась жесткостью характера. Один из них, например, писал Безобразову, что бил палкой крестьянку, оскорбившую его во время спора из-за гусиных яиц. А.А. Новосельский в своем исследовании о хозяйстве Безобразова показал, что приказчики прибегали к телесным наказаниям за мелкие нарушения без какого-либо формального разбирательства, особенно когда дело касалось неисполнения обязательств по отношению к землевладельцу, и крестьяне часто жаловались на их жестокость[100].
Традиция обязывала провинциальных приказчиков, которые обладали правом вотчинного суда по мелким преступлениям жителей сел и деревень землевладельца, судить вместе с деревенскими старостами и избранными представителями населения. Судебные агенты землевладельцев использовали те же процедуры, что применялись в царском суде. В 1652 году приказчик одного из морозовских владений в Звенигороде сообщал ему – как воевода сообщал царю в Москву – о том, что он расследовал жалобу о драке в деревне, снял показания со свидетелей и обвиняемых, прояснил факты, и запрашивал своего хозяина о дальнейших инструкциях. В другом случае, в 1652 году, Морозов приказал отпустить на поруки беглого крестьянина, сидевшего в «железах» в его владении в Вяземском уезде. Царский суд использовал поручительство таким же образом[101].
Светские землевладельцы пересекали границу юрисдикции, которую государство оставляло за собой, даже в большей степени, чем церковные. Закон однозначно утверждал, что частные лица не должны брать правосудие в свои руки. Соборное уложение и Новоуказные статьи 1669 года, например, запрещали кому бы то ни было пытать подозреваемого в преступлении. Таким же образом они обрушивались на тех, кто скрывал преступников в своих поместьях и препятствовал следствию[102]. Но землевладельцы все равно судили такие преступления, как побои, нанесение телесных повреждений и даже убийство, хотя их должны были разбирать царские суды. Например, в 1648 году Борису Ивановичу Морозову донесли о кровавом побоище, в которое вылился земельный спор между жителями его деревень и крестьянами соседней деревни, принадлежавшей князю Василию Андреевичу Голицыну. Морозов снесся с Голицыным, сравнивая версии случившегося, а затем дал указания своему приказчику продолжить расследование. Из-за серьезности нанесенных увечий дело такого рода должно было бы попасть в воеводский суд. В 1660 году подобным же образом Морозов дал задание местным приказчикам тщательно расследовать жалобы о том, что другой его приказчик бил людей, а некоторых и убил, а также украл большое количество зерна. Боярин приказал опросить местное население, чтобы выяснить факты, и послать главного свидетеля (холопа приказчика) к нему в Москву. Это классический судебный процесс (см. главу 5). Все данные говорят о том, что Морозов желал разобраться с этим делом об убийстве своими силами[103].
Таким же образом в 1670 году в ходе дела о драке на свадьбе в одной из деревень Безобразова он велел своему приказчику расследовать случившееся и при необходимости даже «пытать и жечь огнем», невзирая на запрещение частной пытки. Комиссия из приказчика, старосты и ряда крестьян начала сыск с опросом местного населения, проводя многочисленные очные ставки и пытки кнутом. Пытки огнем удалось избежать, поскольку участники признали свою вину и были наказаны – тоже битьем кнутом. В еще одном деле также содержится упоминание о пытке. Один из крестьян жаловался Морозову в 1660 году, что его жена была оклеветана в том, что укрывала краденое. Он обвинял приказчика в потворстве жалобщику и пытке его жены кнутом. Зная судебную процедуру светских судов, муж потребовал поставить обвинителя перед миром (местным сообществом) для очной ставки перед тем, как перейти к следующему этапу пытки – огнем. Приказчик уступил, и на очной ставке обвинитель признался в клевете и снял подозрения с жены. Морозов в ответ на жалобу крестьянина приказал наказать приказчика и заплатить жене за бесчестье. Не содержа прямой отсылки к Соборному уложению в решениях о процедуре и санкциях, это дело воспроизводит процессуальный порядок, характерный для царского суда, откуда, скорее всего, Морозов и его управляющие только и могли почерпнуть свои юридические навыки[104].
