М. Хлебников - «Теория заговора». Историко-философский очерк
Исходя из этого, можно было бы отнести указанные книги к конспирологическим романам. Но этому препятствует ряд содержательных моментов. Во-первых, герои романа, несмотря на всю масштабность их замыслов — ярко выраженные индивидуалисты. Они манипулируют и используют других людей, не пытаясь создать с помощью своих клевретов «тайное общество». Их связи с приспешниками ситуационны, они легко обрекают на смерть, предают или просто забывают. Отсутствует даже подобие постоянного ядра из наиболее преданных приверженцев. Того же Фантомаса куда больше заботит судьба его дочери — Элен. Только к ней безжалостный преступник испытывает какие-то человеческие чувства. Он назойливо опекает её, стремясь вызвать в ней ответную любовь. С этой целью он периодически убивает её ухажёров, считая их недостойными руки и сердца дочери Фантомаса. Преследуя дочь, герой зачастую пренебрегает своими прямыми обязанностями — покорением мира.
Ещё более «драматично» складываются родственные отношения у азиатского коллеги Фантомаса — доктора Фу Манчу. Он, в отличие от первого героя, состоит в «тайном азиатском обществе» — «Си Фан» (Союз Пяти). У общества даже есть своя цель — уничтожение западной цивилизации белого человека. Эмиссаром общества в Англии и является Фу Манчу. Делает он свою работу с «азиатским коварством», правда, несколько однообразно. Цинично используя достижения европейской цивилизации, Фу Манчу пытается покончить с ненавистной ему «белой расой». Инструментом окончательного решения «европейского вопроса» выступают, как правило, яды, инфекции, которые распространяются различными способами: от пауков до мухи цеце. Неудачи доктора зачастую связаны не с героическим противостоянием ему двух главных положительных героев -доктора Петри и секретного агента Найланда Смита, но вытекают из семейных проблем. Увлёкшись уничтожением заклятых врагов, Фу Манчу не замечает, как его дочь Фа Ло Ше устраивает «дочерний бунт», своего рода «заговор в заговоре», намереваясь не только устранить отца, но встать во главе «Си Фан». Как мы видим, изначальный конспирологический посыл растворяется в типичном для эпохи мелодраматизме, когда эмоциональная составляющая начинает доминировать над рациональной. Поэтому, раздираемый семейными противоречиями, преследуемый неутомимыми Петри и Смитом, Фу Манчу способен лишь составить очередной грандиозный план и осуществить его первую часть. Дальше этого он никогда не продвинется.
Второй момент возвращает нас к образу Фантомаса. Проблема заключается в том, что совершаемое им зло не имеет внятной рациональной причины, глобальная сверхзадача — обретение мирового господства — отступает перед неутолимым желанием совершать преступления ради самих преступлений. Неслучайно образ Фантомаса оказывается притягательным не только для массового сознания. Своим союзником его объявляют сюрреалисты. Г. Аполлинер создаёт «Общество друзей Фантомаса». Его имя постоянно можно увидеть в журналах и манифестах, выпускаемых сюрреалистами. Что привлекало радикалов от искусства в продукте заведомо примитизированной массовой культуры? Ответ достаточно прост. Фантомас — это образ безгранично свободной личности, зло, творимое им, выражает импульсивное движение его бессознательного начала. Оно не требует рассудочного обоснования, а значит, дарует своему носителю абсолютную, то есть единственно настоящую свободу: «Сюрреалисты пытались построить модель безраздельной политической свободы, непосредственно связанной с полным раскрепощением иравов. Истоки этой концепции они искали и в творчестве символистов, и в романтизме XVIII века, и в “чёрном романе”, и в готической литературе, и в теориях Зигмунда Фрейда»{601}. Именно в Фантомасе они нашли воплощение этого идеала. Инфернально безликий Фантомас испытывает презрение к обществу, субъекты которого неспособны к самораскрытию, связаны узкими моральными нормами. Нельзя не согласиться со следующими словами А. Шарого: «Неуловимый сеятель зла Фантомас стал авангардистом, и он бросил свою горсточку зёрен в почву сюрреалистической мифологии. Его образ, хоть и выписанный “старым пером”, провозглашал отказ от прежней эстетики, нарушая табу belle epoque, сам будучи её порождением»{602}. Продолжая мысль автора, можно добавить следующее: «неутомимый сеятель зла», щедро разбрасывая семена преступления, мало интересовался его всходами, его криминальную карьеру можно определить таким понятием гегелевской философии, как «дурная бесконечность». Постоянное сюжетное нагнетание не выливается в катарсис, не достигая наивысшей точки.
Как мы видим, потенциально конспирологическое содержание текстов Сувестра, Аллена и Ромера не находит своего должного воплощения, несмотря на все сюжетные предпосылки. Анархически-субъективные преступные деяния героев (вроде Фантомаса и доктору Фу Манчу) не укладывались в жесткие рамки конспирологическо-го романа. Не следует забывать, что литературный генезис этих героев связан с конструктивными особенностями «романа-фельетона». Для него характерны: линейный сюжет, принципиальная повторяемость одних и тех же событий, слабо маскируемая сменой внешних, «экзотических» декораций, статичность главных героев. Конспирологический роман, безусловно, требовал и более сложного сюжетного построения, и иного отношения читателя к описываемым событиям. Наличие двух планов: внешнего, профанного и подлинного, скрытого, их одновременное пересечение и изолированность, воспроизведение многоступенчатой инициации главного героя — всё это требовало других авторов и других читателей. На место условного «тайного общества», отражавшего уже сложившиеся социальные стереотипы, как в случае Ромера[30], представления о «жёлтой угрозе», субъективацией которой и является пресловутый доктор Фу Манчу, должна была придти иная техника письма, позволяющая отобразить сложные «зеркальные» особенности бытия «тайных обществ». Это стало возможным во второй половине прошлого века, обогатившей современную культуру таким социокультурным феноменом, как постмодернизм. Но анализ современного конспирологического романа мы предлагаем начать с произведений массовой культуры, использующих опыт более высокого порядка. Этот сегмент культуры наиболее точно, пусть и в редуцированной форме, отражает изменения, произошедшие в социальном сознании.
Современная художественная конспирологическая литература использует в основном социоценгрические модели «тайных обществ». Обратимся за примером к работам такого известного автора политических триллеров, как Р. Ладдэм, книги которого являются образцом данного жанра. Роман «Круг Матарезе» вышел в свет ещё в период холодной войны в 1979 г. Тем неожиданнее разворачивается его сюжет, центром которого является совместная борьба американского и советского разведчиков с таинственным орденом Матарезе. Обладая неограниченной, в первую очередь экономической мощью, орден стремится к мировому господству. С этой целью провоцируется конфликт между США и Советским Союзом. Убийства председателя Комитета начальников штабов с американской стороны и ведущего ядерного физика в СССР должны стать отправной точкой эскалации международной напряжённости, вооружённых конфликтов, следствием которых станет захват мировой власти.
Влияние Ордена Матарезе обнаруживается буквально во всех болевых точках современного мира: от торговли наркотиками до громких террористических актов. Происходит инфильтрация влияния и в политической области. Так, глава Ордена с бухгалтерской точностью констатирует: «В Италии мы контролируем двадцать процентов парламента, в Бонне — двенадцать процентов бундестага, в Японии — тридцать один процент»{603}. Показательно, что в начале деятельность Ордена была сосредоточена на политических убийствах. Среди жертв Ордена — такие известные исторические личности, как Л. Троцкий, Т. Рузвельт, И. Сталин. Но в последующем внимание Ордена привлекает экономическая сфера. Транснациональные компании становятся образцами для нового общества: «Всюду возникают ядерные конфликты, а затем и столкновения. Но заметьте себе, что “Крайслер” не идёт войной на “Фольксваген”. Они действуют по-другому. Всемирный рынок — вот объединяющий механизм»{604}. Таким образом, национальные правительства в силу их некомпетентности, высокой коррумпированности должны быть заменены менеджерскими кадрами, выкованными в недрах гигантских корпораций. Агрессивность последних уравновешивается их квалифицированностью, научным подходом к управленческим вопросам. Изложенный комплекс идей привлёк к заговору таких людей, как председатель Комитета начальников штабов, директор ЦРУ, государственный секретарь, советский посол. Сам глава Ордена оказывается членом Экономического совета ООН.
Пространство, сюжетные ходы конспирологической художественной литературы осваиваются авторами различных направлений, адресующими свои произведения аудиториям с весьма несхожими вкусами и пристрастиями. С одной стороны, так называемая массовая литература не только активно использует конспирологические ходы и сюжеты, но и зачастую полностью строит свои произведения на теме заговора. Важность фиксирования конспирологических мотивов в массовой литературе объясняется её тесной взаимосвязью с общественным сознанием. Современный российский исследователь массовой литературы Л. Д. Гудков особо подчёркивает следующее её качество: «В фокусе внимания этой литературы стоят не языковые, лексические, метрические и т. п. проблемы, а проблемы репрезентации человеческих взаимоотношений, которые моделируются в виде готовых игровых, ролевых, ситуационных и т. п. правил и ходов»{605}. Главным отличием массовой литературы от «высоколобой», ориентированной на абстрактно-рациональные схемы, выступает предельное сокращение дистанции между автором и описываемыми событиями, что приводит к эффекту «морализаторства», а в последующем к стиранию демаркационной линии, но уже между автором и читателем. Это усиливает силу эмоционального воздействия на читателя, а также одновременно снимает вопросы сюжетной и психологической недостоверности представляемых событий. Не вызывает при этом сомнения, что авторы делают это сознательно: одновременно решая задачи как художественного, так и коммерческого характера, связанные с продвижением текста на рынке.
