Николай Смирнов—Сокольский - Рассказы о книгах
«Книга Мышкина имеет целью: 1. Группировкой статей произвести на читателя сильнейшее впечатление, 2. Пропагандировать уравнение прав и отношений двух классов и 3. Вселить в читателях недоверие к мировому институту».
По докладу начальника Управления по делам печати книга Мышкина постановлением Комитета министров от 18 июня 1874 года была запрещена, отобрана у типографии и затем уничтожена 5.
Найденная мною эта бесцензурная пропагандистская книга, напечатанная в типографии одного из пионеров русской подпольной революционной печати семидесятых годов Ипполита Никитича Мышкина, сейчас весьма редка и чрезвычайно интересна.
Впрочем, деятельность самого Мышкина и работа организованной им подпольной типографии этой книгой только лишь началась.
Боясь, что его «пробный заход» обратит ненужное внимание полиции на типографию на Тверском бульваре, Мышкин расходится с фактическим владельцем типографии Вильде, у которого он был только арендатором, и открывает новую типографию на Арбате в доме Орлова.
Именно в этой типографии, просуществовавшей вплоть до разгрома ее полицией, Мышкин весьма продуманно начал массовое печатание нелегальной революционной литературы.
Типография состояла из двух помещений. В первом мужчины–наборщики, по–прежнему, набирали и печатали различного рода «благонамереннейшие» издания. Вход в это отделение был свободен. Во второе, так называемое «женское» наборное отделение, вход посторонним не допускался, в целях якобы сохранения «благонравного поведения» женщин–наборщиц и их нежелания слушать «сквернословие мужиков», на которое, по правде сказать, русские печатники в то время никак не скупились. В этом «женском отделении» набирались и печатались такие вещи, как «История одного французского крестьянина» (переделанная самим Мышкиным), некоторые статьи Лассаля, статьи из зарубежного нелегального журнала «Вперед», «Книга для чтения рабочим», «Чтой–то братцы», «Хитрая механика», некоторые сочинения Н. В. Берви—Флеровского и многое другое. Помимо этого, печатались паспортные бланки для снабжения фальшивыми «видами на жительство» распространителей в народе этой литературы 6.
Печатная продукция типографии не фальцевалась и не брошюровалась в Москве, а прямо листами упаковывалась в ящики и отправлялась в провинцию, где печатные листы брошюровались в книги и выдавались на руки распространителям.
Все это Мышкин проделывал на средства ближайшего своего соратника, тоже виднейшего революционера–народника, Порфирия Ивановича Войнаральского. Последний все свое состояние в несколько десятков тысяч рублей, доставшееся ему по наследству, предоставил в распоряжение народнической организации.
На себя он взял только руководство распространением напечатанной Мышкиным литературы.
С этой целью Войнаральским были открыты отделения, под видом сапожных и столярных мастерских, в Саратове, Пензе, Калуге и других городах.
В эти адреса Мышкин отправлял ящики с отпечатанными листами, под видом ящиков с лимонадом и сельтерской водой, пронося эти ящики мимо носа ничего не подозревавшего полицейского чина, дежурившего в типографии.
Работа Мышкина столь ловко была поставлена, что его типография избежала провала. Провалилось саратовское отделение Войнаральского, законспирированное под видом сапожной мастерской некоего Пельконена. Сделанный 31 мая 1874 года обыск, дал понять полиции, что это за «сапожная мастерская», и «охранка» начала распутывать клубок, приведший потом к знаменитому процессу по «Делу о революционной пропаганде в империи», процессу, носящему в истории также название «Большого процесса» или «Процесса 193‑х».
Описанию напечатанного в 1878 году, но немедленно сожженного цензурой, «Стенографического отчета» по этому процессу — замечательной и редчайшей русской книги, будет уделено в этом рассказе наибольшее внимание 7.
Пока вернемся к будущему главному герою «Процесса 193‑х» — Ипполиту Никитичу Мышкину.
Когда полиция размотала клубок этого дела и начала хватать правых и виноватых (первоначально было арестовано до двух тысяч человек), Мышкин ареста избежал. Из Саратова ему в Москву, на имя одной из его наборщиц, была послана следующая телеграмма:
«Потрудитесь передать Пудикову (такова была конспиративная кличка Мышкина. — Н. С. — С.), чтобы он готовился к принятию наших давно ожидаемых знакомых, которые только что посетили нас в Саратове и, вероятно, вскоре посетят вас» 8.
Мышкин немедленно скрылся за границу, успев ликвидировать свою «женскую наборную».
Собственно этим для него все могло бы и кончиться. Но Мышкин не умел оставаться без дела. Недаром Владимир Ильич Ленин позже высоко оценил его революционную деятельность, поставив имя Мышкина наряду с именами П. Алексеева, С. Халтурина и А. Желябова 9.
В 1875 году Мышкин нелегально возвращается в Россию и здесь задумывает организовать побег Н. Г. Чернышевского, томившегося в то время в далеком Вилюйском остроге.
Ни расстояние, ни опасности, ни трудности не останавливают Мышкина. Переодевшись жандармским офицером и имея на руках фальшивые, но ловко сделанные предписания о производстве им обыска у арестанта Чернышевского и препровождения его, якобы, для доследования в Благовещенск, Мышкин выехал в
Вилюйск. И он и его соратники предполагали в дальнейшем переправить Чернышевского за границу.
Хорошо задуманный побег не удался, как всегда, по самым пустяковым причинам. Принято думать, что на Мышкине неправильно были надеты офицерские аксельбанты, и это послужило причиной его провала. Однако М. Александров в журнале «Былое» рассказывает, что встретившийся по дороге в Вилюйск Мышкину помощник Вилюйского исправника, задал ему несколько наводящих вопросов, на которые Мышкин не сумел правильно ответить. Заподозривший неладное, помощник исправника предупредил своего шефа в Вилюйске о предстоящем приезде к нему подозрительного жандармского офицера. Вилюйский исправник немедленно по приезде Мышкина в Вилюйск арестовал его.
Отправленный в Якутск с двумя стражниками, Мышкин по дороге, отстреливаясь и ранив одного из них, бежал в лес. Через несколько дней его выдали якуты–охотники 10.
Все это подтверждают материалы предварительного следствия «Процесса 193‑х», героем которого оказался Мышкин, в особенности, благодаря произнесенной им на суде яркой революционной и зажигательной речи, произведшей огромное впечатление на все передовое русское общество того времени и особенно на революционно настроенную молодежь. Речь Мышкина тогда же была отлитографирована и нелегально распространена.
И. Мышкин, П. Войнаральский, Д. Рогачев и С. Ковалик привлекались как организаторы «сообщества», поставившего своей задачей «ниспровержение существующего строя». Мышкину, кроме того, инкриминировали попытку устроить побег Чернышевского.
Из привлеченных по делу почти двух тысяч подсудимых многие подверглись высылке в административном порядке еще до процесса, часть была освобождена по отсутствию улик. Многие подсудимые провели по 3–4 года в предварительном заключении, и из них некоторые умерли, некоторые кончили жизнь самоубийством, некоторые посходили с ума, некоторые бесследно исчезли. Количество свидетелей было огромно.
Процесс происходил в «Особом присутствии» Сената с 18 октября 1877 года по 23 января 1878 года и закончился приговором 28 подсудимых к каторге от 3 до 10 лет; многие были отправлены в ссылку, остальные освобождены, ввиду продолжительности предварительного заключения.
Первоприсутствующим (так тогда называли председателя) был сенатор К. Петере, обвинял товарищ обер–прокурора В. Желяхов–ский.
Среди защитников был весь цвет тогдашней адвокатуры: Стасов, Герард, Потехин, Корш, Боровиковский, Спасович, Коробчевский, Гернгрос, профессор петербургского университета Таганцев, Щепкин, Александров, Самарский—Быховец и другие.
При организации процесса были допущены всевозможные беззакония, нарушены основные права подсудимых. Под видом якобы отсутствия достаточно вместительного зала была нарушена гласность суда, и процесс фактически велся при закрытых дверях.
Это обстоятельство и разбивка подсудимых на 17 групп вызвали с их стороны мужественные протесты.
На вопрос первоприсутствующего о виновности, один за другим подсудимые вставали и отвечали: «Я подвергнут был три года предварительному заключению и теперь приведен сюда силой и отказываюсь от всякого участия в суде».
Подсудимый Волховской на тот же вопрос о виновности ответил:
«Если бы у меня даже не отняли навсегда здоровье, силы, способности, поприще деятельности, свободу, домашний очаг, жену, ребенка, если бы я не проводил шестой год в одиночном заключении — я бы все равно постарался не быть пешкой, передвигаемой на шашечной доске арлекина, снабженного всеми атрибутами палача рукой. Я прошу вас удалить меня отсюда!»11
