Фердинанд Опль - Фридрих Барбаросса
Следующим фактором, который приводился в качестве обоснования упомянутого поворота в городской политике Барбароссы, было заключенное в 1177 году перемирие с верхнеитальянскими городами, объединившимися в Ломбардскую лигу. Также и в этом случае в первую очередь — не каким-то иным образом, чем по поводу достигнутого одновременно мира с Александром III, — следует думать об общем умиротворении ситуации, об упразднении прежних обстоятельств Империи, с доминирующими в течение многих лет напряженными отношениями, конфликтами и столкновениями. В результате императорская политика открывала для себя поле действий, которого до сих пор не было в ее распоряжении. Политика Империи в Италии с самого начала правления Штауфена всегда по преимуществу определялась элементом городской политики. Отсюда, несомненно, проистекали большой опыт, возможность ознакомиться с политическим и хозяйственным потенциалом городского мироустройства. Но такого рода познание и осознание должны были впоследствии отразиться и на немецких условиях. Прямых данных в пользу подобного взаимодействия — ни восстановленных непосредственно по инициативам самого императора, ни фактических — привести не удается. Однако саму столь отчетливую активизацию городской политики в германской части Империи примерно с 1180 года все-таки кажется возможным понимать не в последнюю очередь исходя из богатого «итальянского» опыта Барбароссы.
На это же время, около 1180 года, выпадает одно из главных решающих событий всего правления Барбароссы — низложение Генриха Льва, вельфского двойного герцога. Только успех миротворческого съезда в Венеции с завершением схизмы в результате, перемирие с Ломбардской лигой и мир с сицилийской норманнской державой сделали этот поворот штауфеновской политики вообще возможным. Вытекающие отсюда потребности переустройства Империи, постановления государя о герцогствах Саксонии и Баварии позволили тогда немецкому городскому мироустройству со всей очевидностью проявиться в поле зрения имперской политики. Сама возможность рассматривать растущее число выданных тогда городских дипломов фактически как поворот в политике кажется небеспроблемной в свете того интереса, который Барбаросса уделял городскому мироустройству уже с начала своего правления. Необходимо, все-таки, констатировать не только некую настойчивую активизацию, но и очевидную новую черту этой политики в связи с новым выдвижением епископских городов. Прежде всего в бывших вельфских областях, особенно на севере Империи, который ранее был в значительной степени предоставлен господству вельфского кузена императора, стали теперь устанавливаться непосредственные контакты с городами. Дипломы для Гамбурга, Бремена и Любека удостоверяют эту деятельность. Город Регенсбург как традиционный главный пункт Баварского герцогства в последнее десятилетие правления Барбароссы оказался в особой тесной связи с Империей. После 1185 года он обозначался как «город императора» (civitas sua).
Не только в вельфских странах, но и за пределами этой области император выступал в ту эпоху с мероприятиями из сферы городской политики. Рейнские епископские города Шпайер и Вормс, состоявшие со времен Салиев в тесной связи с высшей имперской властью, получили императорские привилегии. В городе Камбре рядом дипломов были подвергнуты детальной регламентации сеньориальные отношения между епископом и городом. Одна императорская грамота этих лет заслуживает нашего особого внимания, ведь она содержит некий раздел, который при поверхностном рассмотрении мог бы быть воспринят как программное высказывание об отношениях господства в немецких епископских городах. Речь идет об оформленном в феврале 1182 года в Вимпфене дипломе для Триента, самого южного немецкого епископского города. Там значится, что этот город на границе имперской области никого не может иметь консулами, но что он должен с верностью и преданностью состоять под властью своего епископа, «так, как это обычно принято в прочих городах германского королевства». Отсюда, несомненно, можно вывести, что эта образцово изложенная схема структуры управления немецких епископских городов не только была правилом, но в соответствии с этим принципом императором давались также и привилегии. И все-таки в поздний период правления Барбароссы уже имелись исключения из этой нормы: ведь сам государь в отдельных случаях санкционировал даже определенные права совместного принятия решений городскими кругами в условиях епископского господства над городом. Понятным это столь программно воздействующее высказывание становится только с учетом локальных особенностей развития самого Триента. Этот епископский город по причине своего уязвимого положения на границе с королевством Италия давно уже испытывал влияния, вдохновленные примером коммунального движения. Еще в начале 1170-х годов в городе на Этче впервые появились консулы. Барбаросса, таким образом, принимал во внимание местные условия, когда он именно здесь пресек распространение на немецкую землю конституционных отношений итальянского городского мира, столь успешно развивавшихся и многие годы чрезвычайно опасных для его господства[622].
Политическая реальность в каждом отдельном случае всегда играет весьма существенную роль в отношении Барбароссы к немецким городам. Именно здесь проявляет себя необыкновенное мастерство императора, его способность проявлять гибкость, находить компромисс и действовать прагматически. Городской мир по своей социальной структуре был, несомненно, новым элементом внутри имперской целостности. Здесь соединялись в своеобразную общественную структуру купеческие круги, группы служилых людей и людей, прежде находившихся в личной зависимости, стягивавшихся в город, переживавших там свой социальный подъем в качестве податных[623] с освобождающими от этой зависимости финансовыми отягощениями. Особое внимание должно быть уделено при этом весьма важному участию министериалитета в городской социальной структуре[624], ведь речь идет о группе, которая — в общем и целом — была особым образом связана с королевской властью. Тот факт, что Штауфен в основанных им городах, например в Хагенау, предпочитал использовать министериалов для оформления властных отношений на местах, определенным образом корреспондировал с привлечением той же самой группы и в широком контексте имперской политики, в том числе как важных должностных лиц в Италии[625]. И все же было бы, без сомнения, неверным не видеть и в купеческих кругах (mercatores, negotiators) целевую группу городской политики государя. Уже в связи с переговорами, определенно предшествовавшими выдаче специальных дипломов, должно допускаться наличие контактов между имперскими властями и городским сообществом, которого касались принятые ими постановления. При этом купцы в значительной мере особенно выдвигались на первый план также и в городах имперских земель, таких как Дуйсбург или Гельнхаузен. Предоставленные им торговые привилегии недвусмысленно подтверждают экономическую заинтересованность Империи в их поддержке. Одно — правда, единичное — свидетельство показывает нам даже, что император в такого рода мероприятиях определенно опирался на совет купцов, когда в рамках оформления ахенской экономической области (предоставление ярмарочных прав и приведение в порядок монетного двора в Ахене в 1166 году) были призваны на совещание mercatores близлежащих городов[626].
К концу своего правления Штауфен в обширных частях своего германского королевства обрел городскую политику, совершенно сглаживавшую региональные различия. С самого начала своего господства он уделял внимание бытованию городов. Замирение германской области Империи, достигнутое уже вскоре после его воцарения, дало возможность также и епископские города снова в полной мере сделать целью императорских мероприятий. Одновременно Барбаросса энергично и успешно продолжил развивать контакты с городами-пфальцами и городами имперских земель, начатые его предшественниками, и выступил в качестве основателя новых городов в области собственного господства Штауфенов, но также и в областях, конституировавшихся как имперские округа. Затем падение Генриха Льва дало императору возможность на основе мира с папством и верхнеитальянскими коммунами решительным образом расширить и интенсифицировать свою активность в сфере городской политики, что в конечном счете позволило превратить городскую среду в одну из опор его господства.
Южнее Альп, в королевстве Италия[627], отношения имперских властей с городским миром имели намного более длительную традицию, в соответствии с неизмеримо большим значением этого элемента во властной структуре этой области. Первая половина XII столетия была эпохой, в которую новой конституционной модели городских коммун, заметной с XI века, суждено было утвердиться в обширных районах страны. Господство города над его округой, контадо, и очень далеко заходящие автономные права относительно сюзеренитета Империи были существенными характерными чертами влияния этих сил. Последним, кто вступил на итальянскую землю до начала правления Барбароссы, был Лотарь III. Отсутствие Империи в те годы, когда у власти находился Конрад III, только благоприятствовало дальнейшему подъему коммун[628]. Связи первого государя-Штауфена с итальянскими городами ограничивались выдачей отдельных, впрочем, незначительных, грамот, среди которых должны быть названы прежде всего предоставляющие право чеканить монету Генуе, Пьяченце и Асти. Об активном влиянии короля не могло быть и речи ввиду внутригерманской смуты, столкновений с вельфской оппозицией.
