Лансель Серж - Ганнибал
Несколько дней спустя, когда в Риме после трехдневных всеобщих молений жизнь понемногу возвращалась в нормальное русло и даже деловая активность, как уверяет Тит Ливий (XXVII, 51, 10), вновь начала обретать привычные черты мирного времени, подзабытые за 12 лет беспрерывной войны, консул Клавдий Нерон вернулся в свой лагерь близ Канузия. Он привез с собой отрубленную голову Гасдрубала, которую приказал швырнуть в расположение карфагенской армии. Со своих позиций Ганнибал прекрасно видел закованных в цепи пленных солдат-африканцев, двоим из которых римляне намеренно позволили перебраться к своим — в качестве вестников несчастья. Правда ли, что именно в тот день Ганнибал во всеуслышание признал, что фортуна отвернулась от Карфагена (Тит Ливий, XXVII, 51, 12)? Как заметил еще Монтескье, трудно представить себе иные слова, которые могли бы с тем же успехом «ввергнуть в отчаяние доверившиеся ему народы и разочаровать армию, ожидавшую великих наград по окончании войны». Как бы там ни было, Ганнибал не стал спорить с судьбой. Собрав воедино все карфагенские силы, включая гарнизон Метапонта, он направился в самый отдаленный край Бруттия.
Окончание испанской войны
После отбытия Гасдрубала Барки с Иберийского полуострова карфагенское присутствие здесь существенно ослабло. Стремясь заполнить образовавшуюся пустоту, в метрополии приняли решение направить в Испанию несколько дополнительных контингентов, назначив командующим полководца по имени Ганнон. Он соединился с Магоном — последним, младшим братом Ганнибала, по пути навербовав в свою армию новых солдат-кельтиберов. Силан, продолжавший исполнять обязанности заместителя главнокомандующего, так как ему, как и его начальнику, продлили срок полномочий, двинул против них войско из десяти тысяч пехотинцев и пятисот всадников. Римлянам удалось захватить в плен Ганнона, после чего кельтиберы-новобранцы разбежались, однако Магон, сохранив всю свою конницу и две тысячи пеших воинов, сумел организованно отступить и отвел свое войско к Гасдрубалу, сыну Гискона, в район Гадеса (Кадиса).
Близился к завершению 207 год, и Сципиону не терпелось покончить с испанским фронтом. Он лично повел свою армию к Бетике, намереваясь дать Гасдрубалу бой. Впрочем, вскоре он отказался от этой затеи, поскольку обнаружил, что Гасдрубал, разбив свое войско на множество отрядов, укрыл их по отдельности за прочными стенами крепостей, расположенных в нижней долине Гвадалквивира. Вместе со Сципионом участие в военных действиях принимал его брат Луций — тот самый, в компании с которым он когда-то добился назначения на должность эдила. Луций свою личную карьеру строил в тени брата; позже, в 193 году его изберут претором, в 190-м — консулом, однако нам неизвестно, в каком именно качестве он служил в армии, руководимой Публием, в испанскую кампанию. Луцию же принадлежит заслуга взятия крепости, которую Тит Ливий называет Оронгис (XXVIII, 3, 2) и которую современные исследователи предположительно располагают на северо-востоке Гренады (J. F. Lazenby, 1978, р. 144); возможно, уточняют они, речь идет о местечке под названием База, том самом, где среди других находок обнаружен один из лучших образцов испанских «дамских голов». На самом деле захват этой крепости в Верхней Андалусии не имел решающего значения; скорее всего, Сципион просто стремился доказать Гасдрубалу, что его тактика «распыления» раскрыта.
Весной 206 года пунийский полководец вывел своих воинов из городов, в которых они провели зиму. Благодаря вербовке, осуществленной Магоном, их ряды значительно усилились: объединенная армия обоих карфагенских полководцев насчитывала теперь 50 тысяч пеших — Полибий даже приводит цифру в 70 тысяч (XI, 20, 2) — и четыре с половиной тысячи конных воинов. Слухи о массовой мобилизации противника дошли до Тарракона, где находился тогда Сципион, имея в своем распоряжении всего четыре легиона. Перед ним встала задача как можно скорее пополнить свои ряды. Силану удалось договориться с иберийским царьком Кульхасом, который предоставил необходимое подкрепление. Вместе с отрядами самого Силана, дислоцированными между Тарраконом и Кастулоном, римская армия насчитывала 45 тысяч пехотинцев и около трех тысяч всадников. Впрочем, Сципион не забыл, что именно измена кельтиберов, в последний момент переметнувшихся к неприятелю, послужила причиной гибели его отца и дяди, а потому он не слишком рассчитывал на иберов, полагая использовать их скорее для устрашения противника. Победу могли ему обеспечить только собственные легионы.
Решающее для исхода испанской кампании сражение разыгралось под Илипой (у Тита Ливия это место именуется Сильпией; XXVIII, 12, 14). Очевидно, оно располагалось в полутора десятках километров от Севильи, в районе Алькалья-дель-Рио, на правом берегу Гвадалквивира (J. F. Lazenby, 1978, р. 145). Сципион еще не закончил разбивку лагеря, когда на него обрушилась первая конная атака карфагенян, возглавляемая Магоном и Масиниссой, вождем нумидийцев. Однако римский военачальник предвидел подобную опасность и заранее принял меры предосторожности: за одним из окрестных холмов он укрыл крупный отряд всадников, которые и обратили нападавших в бегство. В течение следующих нескольких дней обе армии, построившись в боевые порядки, в основном наблюдали друг за другом, изредка отваживаясь на отдельные вылазки и мелкие стычки. Для тех и других было очевидно, что силы примерно равны. В конце концов преимущества добился Сципион, применив два весьма мудрых тактических приема. Проконсул обратил внимание, что в течение всех предшествующих дней Гасдрубал задерживался с построением своих войск и что африканский корпус — ядро армии — он размещал в центре, а слонами укреплял фланги. Сам Сципион все это время также не спешил с построением, располагая римских легионеров по центру, а иберийских воинов — по флангам. Но в тот день, когда он решился на схватку, он не только поднял своих людей на ранней заре, чем застал Гасдрубала врасплох, но и изменил привычный порядок построения своей пехоты, выставив по центру иберов, а по флангам — римлян. Подробное описание маневра, осуществленного Сципионом, мы находим у Тита Ливия (XXVIII, 14–15), но особенно интересное — у Полибия (XI, 22–24). Верный своей привычке, греческий историк оставил технически точное описание этой военной операции. Ранним утром римский полководец направил конницу вместе с отрядами велитов и атаковал карфагенскую армию, еще не успевшую завершить боевое построение. Спустя несколько часов он приказал всадникам и легковооруженным пехотинцам вернуться назад и провел их через расступившийся строй иберов, занимавших центральную позицию, в арьергард, разделив на две части, одну направив к правому флангу, другую к левому, причем велиты держались чуть впереди конницы. Лишь после этого он отдал приказ о выступлении единым фронтом. Приблизившись на расстояние в несколько сот метров от неприятельской линии, он и приступил к осуществлению своего тактического маневра. Позволив иберам, занимавшим центр, по-прежнему двигаться вперед, он развернул свои фланги, на которых, как мы помним, выстроил римских легионеров, прикрытых с тыла велитами и конницей, на 90 градусов. Правое крыло, которым командовал он сам, повернуло налево, левое — под командованием М. Юния Силана и Л. Марция Септима — направо. Таким образом карфагенские фланги, состоявшие из иберов, оказались в тисках и приняли на себя чудовищной силы удар, тогда как главные силы Гасдрубала — африканцы и ветераны-карфагеняне, занимавшие центр, — оказались отрезанными от вражеской пехоты и вообще не имели возможности вступить в схватку. К концу дня, измученные больше усталостью и зноем, чем участием в битве, они стали отступать: сначала организованно, а затем в беспорядке. Только разыгравшаяся буря помешала этому бегству обратиться истинной катастрофой. Таким образом, Сципион показал себя достойным учеником Ганнибала, прекрасно усвоившим жестокий урок, который тот преподал римлянам при Каннах: он не только повторил, творчески усовершенствовав, фланговый маневр карфагенского полководца, но и успешно использовал разницу между сильными и слабыми частями войска.
Гасдрубал, сын Гискона, после битвы укрылся в Гадесе, откуда вскоре перебрался в Африку, где нам еще предстоит с ним встретиться. Некоторое время спустя в метрополии пришли к выводу, что дальнейшие попытки удержать Испанию стали нецелесообразны, о чем незамедлительно поставили в известность Магона. Предприятие, затеянное Баркидами, к концу 206 года вернулось в ту же точку, из которой в конце второго тысячелетия до нашей эры западные финикийцы начинали свои завоевательные походы. В последних конвульсиях пунической Испании, сопровождавшихся восстаниями Мандония и Индибилиса [104], рождалась другая Испания — римская. Новым завоевателям еще предстояло покорить Илитургис и Кастулон, подавить мятеж в Сукроне, но еще до 205 года, когда Сципион был уже в Риме, а на полуострове находились его последователи Л. Корнелий Лентул и Л. Манлий Ацидин, он успел совершить поступок, расцениваемый потомками как акт созидания в истории романизации Испании (P. Grimal, 1975, р. 140). В нескольких километрах от Илипы, ставшей свидетельницей крушения карфагенского могущества, в местечке, получившем название Италики (Сантипонсе, расположенный к северо-западу от Севильи), он основал vicus (поселение) для римских солдат-ветеранов; полтора столетия спустя Цезарь превратил его в муниципий, который еще позже дал рождение двум императорам, чьи имена в эпоху римского господства символизировали апогей римского могущества — Траяну и его наследнику Адриану.
