Темные ангелы нашей природы. Опровержение пинкерской теории истории и насилия - Dwyer Philip

Степень осознания аль-Хусайни взаимообуславливающих идеологических, политических и структурных сил, действовавших против него, неясна. Тем не менее, этот опытный и взвешенный дипломат, несомненно, имел некоторое представление о том, что межвоенная Палестина представляла собой котел идей, институтов и личностей, которые были инкубированы в других частях имперского мира. В этом мире насилие, даже в самых жестоких его формах, превратилось не просто в оправдание, но и стало для многих власть имущих, от самых высоких уровней принятия решений до самых низких уровней исполнения, нормой.

Накануне Второй мировой войны именно в подмандатной Палестине произошло самое драматичное и значительное закрепление идей и практики либерального империализма, созревавших в течение десятилетий на обширных территориях Британской империи. Масштабы и влияние этих идей и практик, а также их исполнителей выйдут далеко за пределы Палестины аль-Хусайни и ожидаемой реакции Лиги на репрессивные "водяные знаки", запятнавшие документы мандата, и окажутся в будущем после Второй мировой войны, где Британия будет систематически применять насилие - нормализованное в течение десятилетий, если не столетий - в последней попытке удержать империю и обеспечить себе место в новом мировом порядке.

В случае с Палестиной, да и во всем англо-колониальном мире ХХ века, британский либерализм породил систему допустимых норм и логику насилия в империи, которую многие ученые зачастую понимают неправильно, если вообще изучают. Когда Стивен Пинкер говорит о том, что в ХХ веке насилие пошло на спад, а гуманизм - на подъем, он предлагает миф о благожелательности британского империализма, академическую подпитку, которая едва ли выдержит эмпирическую проверку. Пинкер игнорирует огромное количество исторических свидетельств, включая бесчисленные документы, документирующие создание и применение Великобританией жестоких репрессий в Палестине 1930-х гг. и в других частях империи, не говоря уже о жизненном опыте сотен миллионов черных и коричневых людей, некоторые из которых подробно рассказывают о систематическом насилии в британском имперском мире ХХ в. в мемуарах, обращениях в британские и международные комиссии, письмах в Колониальное управление, газетных статьях и т.д.

Если бы Пинкер в полной мере изучил проблему насилия в Британской империи, а вместе с ней и мою публикацию 2005 г. "Imperial Reckoning: The Untold Story of Britain's Gulag in Kenya, он бы узнал о систематизированном насилии, которое Британия применяла во время чрезвычайной ситуации Мау-Мау в колониальной Кении. Он также мог бы, как минимум, обратить внимание на связь между Кенией 1950-х годов и другими театрами британского имперского насилия, например, в Палестине, как до, так и после Второй мировой войны. Если бы он расширил свой кругозор, то мог бы определить генезис британского колониального насилия ХХ века в двух процессах - зарождении либерального империализма и развитии узаконенного беззакония в империи. Вместе они создали идеологический и правовой аппараты, необходимые для многократного применения Великобританией систематизированного насилия в отдаленных уголках земного шара.

Иными словами, либеральный империализм, или двойное рождение либерализма и империализма в XIX веке, породил либеральный авторитаризм. В свою очередь, эта идеология, лежащая в основе цивилизаторской миссии Великобритании, нашла свое воплощение в различных правовых подмостках, включая эволюцию военного положения в чрезвычайное положение, или статутное военное положение, а также параллельное укрепление военной доктрины и законодательства по вопросам применения силы. Эти взаимодополняющие процессы разворачивались с рубежа XIX века и продолжались в межвоенный период до эпохи деколонизации после Второй мировой войны. На местах различные формы систематизированного насилия развивались в Судане и Южноафриканской войне, затем Пасхальное восстание в Ирландии, Амритсар, эволюция воздушного контроля в Ираке, восстание в Египте, Война за независимость Ирландии, продолжающиеся акты революционного насилия в Бенгалии, насилие у Западной стены и Арабское восстание, где их слияние и вызревание породили особые, инспирированные британским империализмом формы узаконенного беззакония. В конце 1940-х - 1950-х гг. эти же политика и практика, часто переносимые из одной "горячей точки" в другую общими кадрами колониальных и военных офицеров и лакеев, приобрели массовый характер в таких колониях, как Малайя, Кения и Кипр. Там содержание под стражей без суда и следствия, пытки, принудительный труд и голод стали обычной тактикой подавления так называемых террористов, требовавших независимости от британского колониального господства.

Определение идеологической основы систематизированного насилия в Британской империи относится к XIX веку. Расширение глобальной власти и господства Великобритании привело к возникновению вошедших в историю дискуссий о всеобщих принципах, свободных рынках, защите собственности и верховенстве закона, а также, что немаловажно, о том, кто обладает правами и обязанностями гражданина, а кто нет. Развитие либеральной мысли в Европе пересекалось с ростом империй. Между либерализмом и империализмом возникла взаимообусловленная связь, которая имела глубокие последствия для британских представлений о свободе, прогрессе и управлении как внутри страны, так и за рубежом.

Определяющим в британской мысли было категорическое предположение о том, что приходской западный либерализм, по своей сути универсальный, принадлежит всем людям мира. Однако в либеральном имперском проекте существовали глубокие противоречия - противоречия, которые все чаще понимались через расовую призму. Джон Стюарт Милль сопоставлял цивилизацию и варварство, создавая новые идеологические идиомы. Он выступал за прогрессивное понятие гражданства и повествование о развитии человечества, которое было тесно связано с цивилизаторской миссией Великобритании. Хорошее правительство в империи должно было соответствовать местным "стадиям цивилизации", и Милль выступал за патерналистскую форму деспотизма для воспитания детей империи. По мнению Милля, «цивилизованное правительство, чтобы быть действительно полезным для [подвластного населения], должно быть в значительной степени деспотичным: таким, над которым они сами не осуществляют контроль и которое налагает на их действия значительные принудительные ограничения». По сути, Англия имела право, если не обязанность, править деспотично, чтобы исправить варварское население мира.

Универсалистские идеи уступили место культуре и истории, определяющим характер человека. В формирующемся глобальном гражданстве инклюзивность будет проявляться постепенно, если вообще будет проявляться. В условиях политического господства Британии над подданными Милль заявил, что "одни и те же правила международной морали не применяются между цивилизованными нациями и между цивилизованными нациями и варварами". Несмотря на то, что Милль писал в середине викторианской эпохи, отголоски исключения "варваров" из "международной морали" "цивилизованных наций" будут звучать в оправданиях и отрицаниях репрессий двадцатого века, а также в отказе имперских подданных от законов о правах человека. По мере того как империя расширялась, а подданные отказывались подчиняться британским представлениям о прогрессе и цивилизационной щедрости, либеральный империализм Милля - который отказывал в индивидуальном суверенитете коричневым и черным народам по всему миру, а обещал реформы - открывал оправдательную дверь для принуждения как инструмента колониального правления.

Череда насильственных событий в империи приведет к ужесточению представлений об имперских подданных и их правах. Героическая цивилизаторская миссия, несмотря на риторическую устойчивость, которую так умело использует в своей работе Пинкер, на практике была в значительной степени уничтожена и заменена моральным разочарованием и отказом от способности либерализма хотя бы частично преобразовать отсталые народы империи. На его месте возникло бы британское имперское правление, которое, продолжая проецировать свои моральные претензии на цивилизаторскую миссию, подчеркивало и кодифицировало различия, а также допускало угрозу и применение различных форм насилия. Восстание в Индии в 1857 г., за которым последовало восстание в Морант-Бей на Ямайке, а вместе с ним и кризис губернатора Эйра, должны были ускорить этот переворот. Англо-имперский маятник качнулся в консервативную сторону, и Томас Карлайл и Джеймс Фицджеймс Стивен использовали этот момент для развития авторитарных взглядов на имперское правление. Они осуждали "сентиментальный либерализм" Милля, который, по их мнению, подрывал политическую стабильность в империи и внутри страны. Стивен, в свою очередь, был неумолим, утверждая безапелляционное расовое превосходство и выступая за абсолютное правление в колониях, а вместе с ним и за необходимость принуждения. Что касается любимого Миллем принципа верховенства закона, важного для тезиса Пинкера, то Джеймс Фицджеймс Стивен не стал хеджировать, написав: "Сила является абсолютно необходимым элементом любого закона. Действительно, закон есть не что иное, как регулируемая сила, подчиненная определенным условиям и направленная на определенные объекты".