Вадим Каргалов - Полководцы XVII в
13 сентября королевские войска начали активные действия против полков князей Прозоровского и Белосельского, укрывшихся в укрепленном лагере западнее Смоленска. Литовские войска и запорожцы начали обстреливать лагерь из пушек. До приступов дело не дошло, видимо, неприятель просто хотел блокировать эту западную группировку русского войска, помешать ей прийти на помощь русским солдатским полкам, продолжавшим осаду Смоленска с востока и юга. Не было свободного прохода в город и с севера, со стороны Покровской горы, дорога интенсивно обстреливалась русскими пушками. Это видно из записи Яна Велевицкого, который отмечает, что 14 сентября «король с несколькими знаменами конницы вступил в Смоленск», но вечером того же дня отошел обратно, причем иезуит специально оговаривает, что отступление удалось совершить без потерь: «К вечеру, среди града ядер, невредимо возвратился к своим на гору Покровскую». Для действительного освобождения Смоленска от осады требовалось захватить русские укрепления, находившиеся в непосредственной близости от городских стен.
Почти каждый день под Смоленском шли бои. 14 сентября, по сообщению Велевицкого, «король начал из пушек обстреливать укрепления француза Шарлета, а потом припустил на него штурм, но без успеха». Воевода Шеин ответил демаршем против самого королевского лагеря. «В тот же день русские начали осаждать наш лагерь в Глуховском поле, но были отбиты с большим уроном». 15 сентября король снова «вступил в Смоленск», на этот раз — для организации согласованных ударов из города и из своею полевого лагеря. Он «несколько ворот, заваленных землею, приказал очистить, Чтобы наши по данному знаку легче могли напасть на неприятеля». В частности, планировался двойной удар (из крепости и с «поля») на укрепление, в котором начальствовал француз Дам. Два дня продолжалась тщательная подготовка к этой операции, и — снова неудача.
18 сентября начался штурм «укрепления Дама», и с внешней, и с внутренней стороны, в котором принял участие сам король. Но передадим слово Яну Велевицкому:
«Полки Ваерия и Абрамовича сделали дружный на пор, и королевское знамя было уже воткнуто на глав ном бруствере укрепления; но знаменщик был убит, сам Ваерий тяжело ранен, а семь полков русских отбили наших. Присланные королем в помощь всадники и гусары отразили русских и осада укрепления была возобновлена воинами Ваерия и Абрамовича, совокупно с запорожскими казаками». Общий итог боя оказался для короля ничтожным:, «были заняты два небольших шанца, наиболее близкие к укреплению Дама».
«Эта битва с обеих сторон была самая ужасная, — продолжает Велевицкий, — и в ней погибла половина неприятельской пехоты, находившейся в крепости; много было убитых и с нашей стороны, особенно между казаками. Король, оставив на месте небольшой отряд конницы и сильно укрепив четыре шанца, отступил, когда было уже поздно к ночи».
Видимо, потери защищавшихся были действительно очень тяжелыми, потому что они сами покинули ночью укрепление и отступили к лагерю князя Прозоровского.
А дальше происходят, на первый взгляд, совсем странные события: сам Прозоровский отошел на соединение с главными силами воеводы Михаила Шеина («поспешно зажегши свой лагерь»), были оставлены и другие укрепления возле города, которые королевским солдатам так и не удалось захватить во время ожесточенного дневного сражения. Ян Велевицкий зафиксировал только результат этого неожиданного маневра, сообщив, что около полуночи королевские войска возвратились, извещенные, видимо, лазутчиками об отступлении русских, и овладели «семью шанцами, а именно: шанцем Прозоровского, самым большим; шанцем русской конницы; шанцем француза Дама; шанцем германца Крейза; шанцем англичанина Зандера и тремя меньшими шанцами, построенными в виде четырехугольника».
Попробуем разобраться в этой неожиданной ситуации.
С захватом поляками Покровской горы была прервана связь между лагерем князя Прозоровского и главным лагерем Шеина по правому берегу реки Днепра. Активные действия короля и гарнизона крепости против русских укреплений под самым Смоленском грозили прервать связь между двумя лагерями и по левому берегу реки; двухдневное ожесточенное сражение показало, что у короля достаточно сил, чтобы этого добиться, следующие штурмы могли стать успешнее. В этой обстановке воевода Михаил Шеин принял решение оттянуть свою западную группировку в главный лагерь, что и было сделано 19 сентября 1633 года. С военной точки зрения, такой маневр был не только оправданным, но единственно необходимым: «обложение» Смоленска фактически уже не существовало, а для дальнейшей войны полки целесообразно было собрать вместе. Именно так был понят маневр князя Прозоровского в Москве. В царской грамоте, присланной воеводам Шеину и Прозоровскому в ответ на их донесение, говорилось: «Вы сделали хорошо, что теперь со всеми нашими людьми стали вместе!»
Отступление полков с западной стороны Смоленской осады было проведено скрытно и искусно, король Владислав IV, несмотря на большое количество кавалерии в своем войске, не сумел ни помешать ему, ни захватить пленных.
Но существовала и другая причина отступления, которая устанавливается из записок Яна Велевицкого, — это массовые измены иноземцев-наемников. «Многие голландцы, французы, немцы, шотландцы и другие переходили к нам в большом количестве». Первый такой массовый побег произошел накануне того, как князь Прозоровский покинул свой лагерь. Продолжались измены и в последующие дни. Например, когда король напал на укрепление «француза Шарлета», прикрывавшее главный лагерь Михаила Шеина, приступ был отбит, но на следующее утро «французы перед рассветом вышли из этого шанца и вместе со своим предводителем убежали, отчасти в лагерь Леского (польского воеводы), отчасти в большой лагерь Шеина». А когда воевода Михаил Шеин сам предпринял атаку «на лагерь Лесного», то начальник артиллерии, голландец, перешел в стан короля. Возможно, собирая все полки в главном лагере, Михаил Шеин хотел поставить под свой непосредственный контроль «немецких полковников» и их ненадежное воинство.
Итак, осада Смоленска фактически была снята, король Владислав IV перенес свою ставку на Покровскую гору. Вставал вопрос: что делать дальше?
Самым логичным было бы отступить по свободной Московской дороге, спасти русское войско от уничтожения или плена (численное превосходство королевской армии было явным). Опытный воевода Михаил Шеин не мог этого не понимать, но два обстоятельства вынуждали его стоять под Смоленском.
Во-первых, в царской грамоте содержался приказ не отступать. «И вы бы всем ратным людям сказали, — указывалось в грамоте, — чтоб они были надежны, ожидали себе помощи вскоре, против врагов стояли крепко и мужественно». Твердое обещание царя прислать на помощь войско во главе с известными воеводами Дмитрием Черкасским и Дмитрием Пожарским вселяло надежду, что обстановка под Смоленском вскоре изменится Воевода Михаил Шеин не мог, конечно, предполагать, что это обещание окажется невыполненным. В помощь Смоленску царю удалось собрать не более десяти тысяч ратников. Поляки тем временем взяли Дорогобуж, где находились склады провианта, и когда, по словам Велевицкого, распространилась молва, что приходят новые вспомогательные войска русских, — навстречу им вышли воевода подольский Казановский и воевода смоленский Гонсевский «с почти 8000 людей». Поход на выручку осадного войска под Смоленском так и не состоялся…
Во-вторых, воеводу Михаила Шеина по рукам и ногам связывал «осадный наряд», тяжелые пушки, которые невозможно было вывезти по осенним дорогам, при непрерывной угрозе нападений польско-литовской конницы Потеря «наряда» считалась в России не только тяжким воинским преступлением, но и позором. На это Михаил Шеин не мог пойти. Знал об этом и польский король. По словам Велевицкого, «перебежали к королю и донесли ему, что Шеин не трогается еще с места потому, что не может вывезти огромных своих пушек».
Как решил действовать в этих обстоятельствах король Владислав IV?
Ответ на этот вопрос содержится в записках Яна Велевицкого:
«Таким образом, неприятель сосредоточился в одном только лагере Шеина. С этого времени все наши усилия клонились к тому, чтобы пресечь привоз съестных припасов в лагерь Шеина и таким образом голодом принудить неприятеля к сдаче. Ибо взять лагерь Шеина приступом казалось невозможным, так как он сильно был укреплен, и с нем находилось огромное количество пушек».
Под Смоленском повторялись события двадцатилетней давности: воевода Михаил Шеин снова оказался в осаде, правда, теперь не за каменными стенами Смоленской крепости, а за земляными валами и деревянными острогами. Но и эти временные укрепления, обороняемые «крепкодушным» воеводой, оказались неприступными для неприятельских штурмов. А попытки штурмов предпринимались, и неоднократно.
