Игорь Дамаскин - Вожди и разведка. От Ленина до Путина
Вот несколько человек из плеяды «личных разведчиков Сталина», если их можно назвать таковыми.
Давид Владимирович Канделаки (1895–1938), знакомый со Сталиным еще с дореволюционных времен, когда-то был членом партии эсеров, после революции стал большевиком, наркомом просвещения Грузии. В 1934 году Сталин вызвал его в Москву и направил в качестве торгпреда в Швецию. Но там он проработал недолго, это было как бы его стажировкой на зарубежной работе. Он выдержал экзамен, оставив у полпреда Коллонтай прекрасное впечатление о себе. После возвращения Канделаки в Москву Сталин снова принял его и имел с ним продолжительную беседу. О чем шла речь на ней, мы можем только догадываться.
Дело в том, что с приходом Гитлера к власти сразу же стали ухудшаться советско-германские отношения. Германия решительно порвала с традициями Рапалло, которые были основой политического и экономического сотрудничества двух стран. Такое развитие событий шло во вред интересам СССР, но Сталин еще надеялся спасти положение. В своих выступлениях он не был особенно резок. На XVII съезде партии он творил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восхищаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме, хотя бы потому, что фашизм, например, в Италии не помешал СССР установить наилучшие отношения с этой страной…»
В беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом он подчеркнул свое личное дружелюбие к Германии и немецкому народу. Однако резко антисоветские высказывания Гитлера и не менее резкая отповедь, которую давала ему советская пресса (конечно же, с ведома Сталина, не желавшего «терять лицо»), не позволяли искать какого-то нового сближения с Германией на официальной основе. Требовалось делать шаги, которые предпринимались бы в обход государственных дипломатических органов.
Именно этим, по заданию Сталина, и должен был заняться Давид Канделаки. В 1935 году он был направлен в Германию в качестве торгового представителя. Чего он должен был добиваться?
В целом — нейтрализовать появление Гитлера на европейской арене. Повернуть Германию к старой «раналльской» традиции, используя Геринга против Гитлера. Заинтересовать Гитлера советским сырьем, а за это обеспечить заказы и поставки для советской оборонной программы. И конечно же, обеспечить конфиденциальность переговоров, учитывая, что в это же время Советский Союз устанавливал союзнические отношения с Францией и Чехословакией.
Прибыв в Берлин, Канделаки довольно быстро наладил регулярные отношения с крупнейшим банкиром НСДАП, министром финансов Ялмаром Шахтом. Посредником в их переговорах стал референт Шахта Герберт Геринг, двоюродный брат самого Германа Геринга, правой руки Гитлера.
Нарком иностранных дел СССР Литвинов знал о задании, полученном Канделаки от Сталина, но не имел права вмешиваться и относился к этому делу с осторожностью.
На первых порах, весной 1935 года, Шахт много разглагольствовал о необходимости дальнейшего хозяйственного сближения Германии с Советским Союзом. При этом утверждал, что его курс проводится им с ведома и одобрения Гитлера. По распоряжению Сталина была разработана инструкция для Канделаки на предмет его бесед с Шахтом (она хранится в личном архиве Сталина), Канделаки должен был заверить Шахта в отсутствии антигерманских настроений у советского руководства, в готовности развивать с Германией «наилучшие отношения», в том, что советско-французский пакт не носит антигерманского характера.
Несмотря на то что Гитлер в 1935 году не пошел на улучшение отношений с СССР, Канделаки, с ведома Сталина, продолжал свои контакты. В своем докладе в январе 1936 года Канделаки отмечал, что в беседе с ним Шахт обронил такую фразу (а он даром слов на ветер не бросал): «Да! Если бы состоялась встреча Сталина с Гитлером, многое могло бы измениться». На докладе Канделаки Сталин написал: «Интересно. И. Ст.» и ознакомил с ним Ворошилова и Кагановича.
Канделаки зондировал почву о возможности размещения в Германии оборонных заказов на военные суда, подводные лодки, самолеты и химическое оборудование в счет предлагаемого Шахтом 500-миллионного германского кредита, но получил отказ. Ведя разговоры с Канделаки, хитрый Шахт на серьезные вопросы не давал ответов, а адресовал его к министру иностранных дел Нейрату, понимая, что Канделаки избегает официально-дипломатического характера переговоров и не пойдет на них.
Сталин и Политбюро были весьма заинтересованы в улучшении торговых отношений с Германией. Страна остро нуждалась в новом оборудовании и военной технике. На заседаниях Политбюро этот вопрос рассматривался 4 раза в 1934 году и 8 раз в 1935 году.
Канделаки занимался не только торгово-экономическими проблемами. Сталин через него пытался осуществить далеко идущие планы, направленные против Гитлера. Ставка делалась на Шахта и Геринга, якобы лучше, чем Гитлер, относившихся к СССР. Но в том же 1935 году выяснилось, что эти надежды напрасны. Литвинов в докладе Сталину 12 марта 1935 г. отмечал: «…Шахт, которого еще недавно Канделаки предлагал нам поддерживать против Гитлера, поддерживает завоевательные устремления Гитлера на Востоке». Наркому явно не нравился непрофессионализм Канделаки и его авантюристические планы. Знал ли он, что за спиной Канделаки стоит сам вождь?
Миновал 1935 год, В наступившем 1936-м экономические ориентиры Германии несколько сдвинулись: немцам понадобилось русское сырье. Зашла речь даже о свидании с Германом Герингом, возглавившим Верховный комиссариат по валютным и сырьевым вопросам.
20 октября 1936 года Канделаки писал Сталину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович
Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.
О Геринге
…По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюрнберге (имеется в виду нюрнбергский съезд НСДАП. — И.Д.) и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен».
Далее Канделаки, дабы подкрепить свои позиции, упоминает о том, что делами, связанными с советско-германской торговлей «как в Министерстве хозяйства, так и в Министерстве обороны будет заниматься брат Геринга — Герберт Геринг (связь Канделаки. — И.Д.).
Он также сообщает, что положение Шахта сильно пошатнулось, так как «в кругах германских фашистов очень недовольны его «критикантством».
В конце декабря 1936 года Канделаки встретился с Шахтом. Из отчета Шахта Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство… воздержится от любой политической пропаганды вне России (имеется в виду антифашистская пропаганда Коминтерна. — И.Д.). Фактически это был ультиматум Сталину, которого он не мог принять.
После встречи с Шахтом Канделаки получил «проект устного ответа», составленный Литвиновым и завизированный Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Орджоникидзе, Ворошиловым. Он был составлен в миролюбивых выражениях и кончался заверением, что «…советское правительство не отказывается от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом». Это показывает, что Сталин шел на все, лишь бы сохранить мирное развитие событий.
Но в самом советском руководстве, по оценке Канделаки, не все были единодушны. 14 января Литвинов направил личное письмо послу Сурицу, из которого следует, что в первоначальном варианте, составленном им самим, говорилось: переговоры должны вестись на уровне Суриц — Нейрат. Сталин же внес поправку, подтверждающую, что переговоры Канделаки — Шахт могут быть продолжены. В этом же письме Литвинов писал: «Изменения сделаны, несмотря на то, что т. Ст. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и согласился со мною, что вести переговоры придется Вам».
Все же Канделаки 29 января 1937 года вновь встретился с Шахтом. Тот не преминул доложить о встрече Нейрату, сопроводив свои доклад рекомендацией ответить русским так: «Германия готова вести переговоры с Москвой после «ясно выраженной декларации…» об отмежевании СССР от коминтерновской пропаганды».
Нейрат ответил Шахту: «Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время они (переговоры) не приведут ни к каким результатам… Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении деспотизма на военной основе (разрядка моя. — И.Д.). В этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией…».
