Джон Уоллер - Правда и ложь в истории великих открытий
Со временем термин «асептическая хирургия» стал применяться при описании методов предупреждения раневой инфекции. Примечательно, что постепенно происходил отход от любимых методов Листера. Врачи перестали обрабатывать раны мощными дезинфекторами, а вместо этого все больше внимания уделяли стерильности операционных, инструментов и перевязочного материала. Но к этому времени авторитету Листера уже ничто не угрожало. На последнем этапе карьеры нашего героя никто и подумать не мог, что этот пионер микробиологической теории когда-то отрицал важность общей хирургической гигиены.
Даже отказ самого Листера от обработки ран карболовой кислотой рассматривался как результат естественного развития медицины. Считалось, что Листер всегда был поборником общей чистоты, его репутация была незапятнанной. Лишь хирург Лоусон Тейт позволил себе противостоять общим восторгам. Будучи всегда сторонником обеспечения чистоты, он, кроме того, обладал прекрасной памятью и достаточным мужеством для того, чтобы поведать общественности все, что знал. Хорошо понимая, что Листер всегда был готов переписать прошлое, он оставался его критиком даже в 90-е годы. В 1891 году он писал в журнале «Ланцет»:
Это просто поразительно — видеть, как люди, неуемно твердившие о необходимости делать хирургические операции в облаке или потоке мощного бактерицидного вещества, теперь говорят, что суть их доктрины и практики заключалась не в уничтожении микробов, а лишь в соблюдении идеальной чистоты.
К несчастью для Тейта, мир уже не хотел его слышать.
Глава 9
Происхождение видов на основе функциональной наследственности
Чарльз Дарвин, чья жизнь пришлась на большую часть XIX века, является самым влиятельным из всех живших когда-либо биологов. Он коренным образом изменил не только направление развития биологической науки, но и представления философов и теологов о месте человека в природе.
Джон Боулби. Чарльз Дарвин: Новая жизнь (1992)Ламарк придерживался совершенно фантастического представления о том, что один вид может развиться в другой благодаря сильному желанию и стремлению особи лучше приспособиться к окружающей среде. Это, конечно, предполагает передачу фенотипических изменений последующим поколениям. Идеи Ламарка воспринимались с вежливой иронией, как некие любопытные соображения, которым не стоит придавать большого значения.
Х. Р. Хейс. От обезьяны к ангелу (1964)Часто говорят, что идеи Чарльза Дарвина произвели революцию в человеческом сознании, однако не всегда ясно, какие идеи имеются в виду. Может быть, это концепция эволюционного изменения? Возможность существования Вселенной без Бога? Или это морально-философские следствия наличия у нас обезьяньих предков? Есть и еще один вопрос: связывая эти концепции с именем Дарвина, не думаем ли мы, что в их законченном виде они являются порождением одного гигантского интеллекта? И если это так, то неужели именно благодаря теориям Дарвина с глаз человечества спала пелена и оно стало видеть реальный мир по-новому, без предрассудков и догм?
Если мы согласимся с обычными представлениями о Дарвине, то нам на все перечисленные вопросы придется ответить «да». Отсюда следует, что издание книги «О происхождении видов путем естественного отбора» в 1859 году действительно произвело переворот в человеческом сознании. После Дарвина человечество вынуждено было отказаться от упрощенного представления о себе как о вершине Творения и признать, что единственным залогом успеха является соответствие возможностей целям. Человек — не особый случай, а еще один живой организм. То, что Коперник сделал для постижения Вселенной, Дарвин совершил для постижения мира земной природы.
Придерживавшийся именно этого взгляда выдающийся американский зоолог Джордж Гейлорд Симпсон в 1950 году писал: «Вопрос о нашем предназначении до 1859 года задавать было бессмысленно, и лучше, если бы мы вообще над ним не задумывались». Симпсон, как и большинство его коллег, относился к Дарвину с огромным почтением и считал 1859 год водоразделом в интеллектуальной истории человечества: по одну сторону этого водораздела воды текли в море невежества, а по другую — к просвещению. Многим образ, найденный Симпсоном, нравится до сих пор, однако безоговорочное его признание лишает нас надежды когда-нибудь понять, кем был Дарвин и что он действительно сделал.
В этой главе я надеюсь показать, что, если освободиться от вечного соблазна воспринимать его труды через призму современных представлений об эволюции, то он окажется не более чем человеком своего времени. Дарвин не только не противостоял всему, что было до него, но размышлял как человек переходного периода. Его основная заслуга не в том, что он умел предвидеть, а в том, что отважился признать факты, полностью противоречившие его представлениям. Истинный Дарвин, который предстанет перед нами в конце этой главы, обладает не меньшими достоинствами, чем тот, кого мы привыкли уважать. И более того — его труд позволит нам выявить некоторые фундаментальные аспекты научного прогресса.
ЧАРЛЬЗ ДАРВИН КАК МИФДарвин обычно представляется неразговорчивым, почти отшельником, человеком, отрешившимся от всего во имя науки. В 1838 году он выдвинул идею, которая грозила преобразовать все тогдашнее естествознание и этику. Это не могло не навлечь на ученого гнев Церкви. В основе такого образа лежит хорошо нам знакомый сюжет о гении, который возникает ниоткуда лишь для того, чтобы на его голову был возложен лавровый венок славы.
Все началось в 1834 году с совершенно невероятного события. Не имевший никакого понятия о том, чем бы ему заняться в жизни, молодой Чарльз Дарвин решает совершить кругосветное путешествие на борту корабля под названием «Бигль». Во время этого опасного путешествия он полностью меняет свои взгляды на мир. На Галапагосских островах, чье явно вулканическое происхождение означало, что они появились после Божественного Творения, он видит, как варьируется вид вьюрков в зависимости от того, какая пища преобладает на конкретном острове. Он также видит, как гигантские черепахи не выказывают никакого страха, поскольку на них никогда не охотились хищники. Увидев явные признаки адаптации к местным условиям, Дарвин решает подвергнуть сомнению то, что казалось неоспоримым, — постоянство видов.
Затем пришло потрясающее упорство ученого, который не знает отдыха до тех пор, пока не убедится, что нашел ответы на самые животрепещущие вопросы естествознания. Дарвин не игнорирует факты, которые противоречат его убеждениям, а пытается понять, нет ли ложного в том новом, что он предлагает. Наконец, в этой истории есть и нечто личное — затворничество среди деревень Кента, приступы страха и ежедневная рвота как наказание за невероятную ересь, в которую он впал. Утверждается, что в течение 20 лет Дарвин, как власяницу, нес на себе непомерную ношу Истины. Его идеи были столь революционны, что у него не было сомнений: когда они будут обнародованы, начнется настоящая буря. Пребывая в самоизоляции до 1858 года, он затем все-таки приступил к действиям, воодушевленный уэльским натуралистом Альфредом Расселом Уоллесом, который состоял с ним в переписке и на десятки лет позже пришел к тем же выводам. Дарвин был человеком исключительно порядочным, а потому сделал все, чтобы Уоллесу тоже было воздано должное. На последней странице этой истории перед нами предстает Дарвин-еретик, провозглашенный Ньютоном биологии и похороненный в 1882 году в Вестминстерском аббатстве со всеми государственными почестями.
Если бы некий комитет попросил бы набросать жизнеописание, достойное истинного героя науки, вряд ли можно было бы придумать что-нибудь лучше, чем этот миф о Дарвине. Чего стоит одно только драматическое противопоставление Дарвина-затворника Дарвину-революционеру! Его жизнеописание содержит и рассказ о самопожертвовании, как у Галилея, и рассказ о гениальных прозрениях, как у Эйнштейна, и все эти сюжеты сходятся в деревенской обители, в живописных долинах Кента.
«НИКОГДА НЕ ПОЗВОЛЯЙТЕ ФАКТАМ ПОРТИТЬ ХОРОШИЙ СЮЖЕТ»Поскольку вы уже знакомы с несколькими случаями, описанными в этой книге, то можете без труда догадаться, что стандартный рассказ о Дарвине не решает многих проблем. Самая большая беда такого варианта его биографии заключается в том, что она заставляет сомневаться в оригинальности Дарвина как теоретика эволюционизма. В отличие от авторов учебников, честно признаемся, что ни одна из концепций, на основе которых Дарвин создал свою теорию эволюции (теорию естественного отбора), не отличалась новизной. Историки теперь признают, что главные факторы эволюции — борьба за выживание, отбор, наследственность, адаптация и даже появление случайных изменений в наследуемом комплексе признаков — широко обсуждались ботаниками и зоологами Викторианской эпохи. Главный вклад Дарвина заключается не в том, что он перевернул всю их работу, а в том, что он трансформировал их результаты в нечто осмысленное и цельное.
