Вэл Макдермид - Анатомия преступления: Что могут рассказать насекомые, отпечатки пальцев и ДНК
Что же делать? Один из выходов – делать ДНК-профили для всех жителей. Уже сейчас Национальная база ДНК Великобритании содержит более 6 миллионов профилей, охватывая больший процент населения (10 %), чем в любой другой стране мира. В этой базе содержались данные на всех лиц, подвергавшихся аресту (не только впоследствии осужденных), пока в 2008 году Европейский суд по правам человека не изменил правила. В 2012–2013 годах из базы данных были удалены профили 1,7 миллиона невинных людей. Алек Джеффрис призывал к этому еще в 2009 году: «Моя точка зрения очень проста… невинным людям не место в этой базе. Считать их будущими преступниками – не самый лучший способ борьбы с преступностью».
Поскольку многие преступления совершаются рецидивистами, национальная база данных – мощное орудие в руках полиции. В 2013 году 61 % ДНК с места преступления нашел совпадения в базе. Министерство внутренних дел не фиксирует, сколько из этих случаев привели к осуждению преступника, однако можно констатировать: у полиции есть важное подспорье в работе. Некоторые сотрудники уголовного розыска даже выступают за обязательное ДНК-профилирование. Впрочем, есть и другая точка зрения: с этим надо осторожнее, тем более что для составления ДНК-профиля достаточно мизерного количества вещества. Ведь зачастую люди оставляют свою ДНК на месте преступления по самым невинным причинам.
Одним словом, опасения налицо. А если добавить соображения неприкосновенности личной жизни и колоссальные издержки на ДНК-профилирование 60 миллионов человек, весь этот проект если и состоится, то в далеком будущем. Еще некоторые боятся, что преступникам легче будет подставлять невинных людей. Вэл Томлинсон услышала об этом на суде от адвоката, который пытался доказать, что образец ДНК его клиента был специально оставлен на месте преступления реальным виновником. Развивая свою точку зрения, адвокат задал гипотетический вопрос:
– Если бы вы захотели свалить вину на другого, как бы вы это сделали?
– У меня бы ничего не вышло, – ответила Вэл.
Как показывает опыт Вэл, преступники, пытающиеся подставить другого человека, не учитывают самые базовые вещи. «Знаете, как дети, которые перебарщивают, пытаясь скрыть проступок. Скажем, преступники оставляют слишком много крови. Или через неделю после преступления находишь кусок ткани, а он весь в осколках стекла вместо пары мелких осколков». Конечно, ДНК, как и любое мощное оружие, можно использовать во вред. Однако, как всегда, важно не только собрать данные (скажем, выяснить, кому принадлежит ДНК), но и осмыслить их. И здесь многое упирается в профессионализм экспертов. Это должно защитить невинных. И обычно защищает.
Иногда люди не скрывают, что именно они нарушили закон. Скажем, если преступление совершают политические борцы и террористы, они ставят мир в известность. После взрывов в мадридских поездах (см. главу 6) ДНК и политика сразу оказались в центре внимания. Неслучайно было выбрано и время теракта: за три дня до парламентских выборов. Вскоре после трагедии власти заявили о возможной вине баскской сепаратистской организации ЭТА: вероятно, надеялись прекратить разговоры о том, что взрывы – ответ на участие Испании в войне с Ираком. Однако через три дня ответственность взял на себя самозваный «военный представитель „Аль-Каиды“ в Европе» Абу Дуджана Ал-Афган. «Это ответ на преступления, которые вы совершили на планете, особенно в Ираке и Афганистане… Вы любите жизнь, а мы любим смерть».
Еще через месяц полиция начала захват квартиры, в которой находились семеро подозреваемых. Нескольким удалось бежать, а четверо взорвали себя. Вместе с ними погиб офицер спецназа. Следы ДНК террористов, найденные на месте происшествия (в том числе на зубной щетке), попали в руки экспертов, которые использовали низкокопийное ДНК-профилирование. Однако по этим ДНК-профилям не удалось найти совпадения в национальных базах данных. И судья постановил, что с помощью ДНК нужно выяснить, какое происхождение имеют подозреваемые, гуляющие на свободе: североафриканское или европейское. Это помогло бы следствию установить, кто же все-таки виновен в теракте: «Аль-Каида» или ЭТА.
Однако браки между южноевропейцами и североафриканцами по обе стороны Средиземного моря делали невозможной дифференциацию между теми и другими с помощью такой технологии. Судебный генетик Кристофер Филипс разработал новую методику и обнаружил, что один из ДНК-профилей, не принадлежавший никому из погибших или арестованных, «почти наверняка» принадлежит североафриканцу. Позже следователи применили поиск через ДНК родственников и постепенно вышли на алжирца Уана Дауда. Его отпечаток пальца также был найден на неиспользованном детонаторе в автомобиле Renault Kangoo неподалеку от места взрывов.
В ходе исследований Кристофер Филипс также определил «с вероятностью около 90 %», что ДНК с шарфа из фургона, использованного при подготовке терактов, принадлежит человеку с голубыми глазами. Таким образом, с помощью ДНК ученые способны узнавать все больше и больше подробностей о внешности подозреваемых. Следы, оставленные на месте преступления, способны описывать внешность преступника почти так же точно, как и очевидцы.
Все началось с рыжих волос. В начале 2000-х годов в СЭС выяснили: у ребенка рыжие волосы, если у обоих родителей выключен ген рецептора меланокортина-4. Джил Талли осторожно относится к этическим аспектам ДНК-профилирования, но в целом считает: «Так можно ускорить расследование. Когда мы разрабатывали тест на рыжие волосы, позвонили детективы из Шотландии и говорят: „У нас стреляли. По данным баллистики мы знаем, из какого окна стреляли. Неподалеку найдены окурки со следами ДНК. Кроме того, очевидец наблюдал, как из здания выбегал рыжеволосый мужчина. Но прежде чем брать образцы ДНК у многих людей, хотелось бы выяснить, выкурены ли сигареты рыжеволосым человеком“. Тогда нам было сложно дать четкий ответ. Но это хороший пример того, как можно, не посягая на этику, помочь расследованию и сэкономить деньги, если окурки не имеют отношения к делу и брошены много месяцев назад».
Генетическая дактилоскопия – мощное указание на вину или невиновность, крупнейший прорыв в криминалистике с тех пор, как Уильям Гершель и Генри Фулдс изобрели веком ранее обычную дактилоскопию. Ведь в судебной науке многое зависит от субъективной интерпретации: как мы объяснили в главе о дактилоскопии, эксперты подчас усматривают идентичность там, где ее нет, люди вообще субъективны. Для следователя важно не забывать о субъективном факторе и констатировать его в суде.
Но хотя ошибки подстерегают человека всегда, в своем простейшем виде ДНК-профилирование позволяет не попасть в ловушку субъективности. Оно оценивает эмпирические данные, используя объективные вероятности, которые уточнялись в течение 30 с лишним лет. Если есть не смешанная ни с чем ДНК с места преступления и она совпадает с ДНК подозреваемого, Джил может с чистой совестью заявить, что «вероятность наличия такого же профиля у другого человека составляет один случай на миллиард. Это заниженная оценка, но она понятна среднему присяжному. А разговор о триллионах будет пустым звуком». Однако жизнь есть жизнь, и криминалистика – сложная штука. Если, отмечает Джил, «как часто бывает, смешаны ДНК двух человек, надо по каждому конкретному участку смешанных пиков смотреть вероятность подтверждения гипотезы обвинения или гипотезы защиты».
Конечно, судебная наука многого не знает о ДНК. В настоящий момент Вэл и Джил нужно менее 1 % ДНК человека, чтобы понять, занесен ли он в национальную базу данных. По мере того как технологии становятся быстрее и дешевле, «можно задуматься об анализе всего генома». Возможности здесь безграничны, «но прежде чем ими заниматься, необходимо ответить на очень важные этические и практические вопросы. Нехорошо, если на основании ДНК-профилей станут говорить о предрасположенности тех или иных людей к преступлениям». Сама мысль об этом вызывает тревогу. А ведь уже открыли, скажем, «ген воина», представленный по большей части у мужчин, который связан с жестоким и импульсивным поведением в условиях стресса. Не хочется из XXI века возвращаться к Чезаре Ломброзо (с его «преступным человеком») или к френологии, дисциплине викторианских времен, которая определяла преступные наклонности по шишкам на черепе. Как бы то ни было, сценарий кошмарный…
Но если подходить к делу разумно, перспективы генетической дактилоскопии обнадеживают, а не пугают. Некоторые методы позволяют исследовать ДНК менее чем за полтора часа. Таким образом, ДНК-профиль подозреваемого можно сверить с базой данных, прежде чем отпускать его из-под стражи. И если сверка покажет, что эти следы ДНК были оставлены на местах нераскрытых преступлений, станет ясно: в руках полиции – опасный рецидивист. Джил объясняет: «Воры-рецидивисты иногда понимают, что ДНК выдаст их с головой. Поэтому, когда их выпускают под залог, они совершают новые ограбления, чтобы обеспечить семью на то время, пока они будут сидеть. А потом просят принять эти правонарушения во внимание и отбывают наказание за них по совокупности приговоров. Были случаи, когда можно было предотвратить беду: полиция арестовывала людей, потом они выходили и совершали серьезные преступления. А если бы полиция сразу получила анализ ДНК, об освобождении под залог не было бы и речи».
