Лансель Серж - Ганнибал
Слоны Ганнибала
Мы, кажется, рассказали об армии Ганнибала все, или почти все, — потому что еще не упомянули про самую примечательную ее особенность, которая заключалась в использовании слонов. Выпускать слонов на поля сражений придумали вовсе не пунийцы. Первым, кого осенила эта идея, был Александр, а случилось это в 331 году, вначале в битве при Арбелах, а затем в долине реки Инд. Однако на Западе слоны стали известны благодаря Пирру, царю Эпира, который включил их в свою армию в 280 году, когда сражался с римлянами при Гераклее. В Южной Италии и в Сицилии появление слонов вызвало настоящую сенсацию. Тогда использовалась азиатская разновидность этих животных, так называемые «индийские слоны», с укрепленной на спине башней — howdah, как называли ее индийцы, — внутри которой сидели обычно два воина-лучника. Именно эту картину запечатлел неизвестный мастер на керамическом блюде из Капены, изготовленном примерно в то время, когда Пирр совершал свои подвиги.
Карфагеняне очень скоро взяли на вооружение это военное новшество, эффективность которого они испытали на собственной шкуре в боях против Пирра. Во время Первой Пунической войны слоны участвовали и в сицилийской кампании, и в сражениях против Регула на африканской территории. Читатель, возможно, помнит, как с помощью слонов Гамилькар жестоко расправился с мятежниками, попавшими в ловушку в ущелье Пилы. Неоценимую услугу оказали слоны и Ганнибалу, предрешив успех первой из выигранных им крупных битв на реке Таг в 220 году. Изображение слонов так часто появляется на аверсе карфагенских монет испанской чеканки, что это дает нам повод думать, что для Баркидов они были чем-то вроде тотемного животного. Кстати сказать, благодаря этим «картинкам» мы можем сделать вывод, что в Карфагене использовалась не азиатская, с высотой в холке до трех метров, и не еще более рослая африканская полустепная разновидность этих животных, а так называемые «лесные слоны» — Loxodonta africana cyclotis (или Loxodonta atlantica). У них высота в холке достигала 2,4–2,5 метра, имелись и отличия в физическом строении тела: огромные уши с закругленной мочкой, ярко выраженная «впадина» посредине спины, высокая постановка головы, кольчатый, а не гладкий, как у азиатских собратьев, хобот, длинные бивни.
В своих «ливийских рассказах» Геродот (IV, 191) пишет, что еще в V веке до н. э. слоны водились на южных окраинах современного Туниса, а вот из «Перипла Ганнона» мы узнаем, что они обитали на побережье Марокко. Аристотель в конце IV века, а после него Плиний Старший отводили им область предгорий Среднего Атласа и Рифа, неподалеку от Геркулесовых Столбов. В этих районах Магриба, в античности куда более лесистых, чем в наши дни, слоны продержались до первых столетий нашей эры, и исчезли не столько из-за изменения климатических условий, сколько в результате систематического истребления. В Риме времен Империи схватки с дикими животными, в том числе и со слонами, были одним из излюбленных зрелищ, устраиваемых в амфитеатрах, и на них велась безудержная охота.
Весной 218 года вместе с войском Ганнибала в поход выступили и 27 слонов, судя по всему, принадлежавших к мелкорослой африканской разновидности, за исключением, быть может, одного-единственного животного, которого Плиний Старший в своей «Естественной истории» (VIII, 5, 11) вслед за Катоном называл Суром, то есть «сирийцем», и который считался самым храбрым в четвероногом войске пунийцев [53]. Относительно невысокий рост этих слонов не позволял устанавливать на их спинах башню; вместо нее верхом садился только погонщик. Полибий (III, 46, 7) именовал таких погонщиков «индийцами» (Indoi), конечно, не потому, что все они происходили родом из Индии, — просто было принято называть их именно так. Как только погонщик начинал чувствовать, что теряет контроль над животным, получившим слишком много ранений или перепуганным шумом боя, он своими руками приканчивал его, вбивая свинцовой дубинкой в затылок слону долото. Об этом пишет Тит Ливий (XXVII, 49, 1), повествуя о битве при Метавре в 207 году, утверждая, что от руки погонщиков здесь пало больше слонов, чем было убито противником. Историк добавляет также, что этот способ изобрел брат Ганнибала Гасдрубал, сам героически погибший на Метавре. В битве при Заме Сципион придумал перерезать ряды своих войск как бы узкими коридорами, в которые и должны были ринуться слоны. Это давало солдатам возможность при известной сноровке уклониться от чудовищных ударов слоновьих бивней. И уже ни страшный рев, ни развевающиеся парусом огромные уши, из-за которых эта живая гора казалась еще массивней, не наводили на римских воинов такого ужаса. Даже жуткий «proboscis», эта «змеевидная рука», как Лукреций (III, 537) именовал слоновий хобот, воинственно торчащий между острыми бивнями, больше не производил такого грозного впечатления.
По ту сторону Эбро
Незадолго до своего выступления из Нового Карфагена Ганнибал принимал здесь галльских эмиссаров, явившихся к нему с хорошими вестями. По обе стороны Альп, сообщили они, его ждут с радостным нетерпением, особенно в долине По (Полибий, III, 34). Он, в свою очередь, тоже направил гонцов, которым предстояло разведать обстановку, разузнать пути прохода через Альпы и постараться расположить к себе вождей кельтских племен, одарив их подарками (Тит Ливий, XXI, 23, 1). В июне 218 года войско покинуло город. Первый этап пути, до берегов Эбро, не предвещал никаких трудностей, как и переправа через реку. Мало того, уже дойдя до Онуссы, расположенной на противоположном берегу, то есть совершив de facto шаг, который делал объявление войны неизбежным, Ганнибал получил во сне божественное подтверждение правоты своего предприятия. В этом сне ему якобы явился божественного вида юноша, посланный Юпитером, дабы провести его в италийские земли. Юноша велел Ганнибалу следовать за собой не оборачиваясь, и тот поначалу так и сделал, но вскоре, охваченный вполне понятным любопытством, все-таки не выдержал и оглянулся. Его глазам предстала такая картина: гигантских размеров змей с ужасающим грохотом передвигался по обломкам разрушенных зданий и вырванных с корнем деревьев. Когда он спросил у своего провожатого, что означает это невероятное видение, тот отвечал ему, что это «опустошение Италии». Ганнибалу же, добавил он, следует идти своей дорогой и не пытаться проникнуть в тайну судеб. Такова версия, изложенная Титом Ливием (XXI, 22, 6–9). Что касается Полибия, который впоследствии откровенно издевался над историками, не способными рассказать о переходе через Альпы, не приплетая к делу всякого рода «богов и божественных юношей» (III, 47, 8), то он ни про какие сны не упоминает, хотя в его источниках этот эпизод фигурировал. Его, в частности, воспроизвел в своем трактате «О предвидении» Цицерон (I, 49), правда, с некоторыми вариациями: так, змей или дракон превращается у него в многоголовую гидру. В дальнейшей традиции никто, от Валерия Максима до Зонары, не обошел вниманием сон про змея, включая, разумеется, Силия Италика. При всем многообразии вариантов изложения в них неизменно присутствует общая черта: запрет божеством человеку оглядываться назад. Как известно, Орфей в аналогичной ситуации нарушил запрет и навсегда потерял Эвридику; жена Лота тоже не сумела удержаться, чтоб не бросить прощальный взгляд на гибнущий Содом, и обратилась в соляной столб. Оба предстают в легенде как жертвы собственного любопытства — чувства слишком человеческого, чтобы быть прощенным богами. Но Ганнибал, как мы видим, никакого наказания за свою непокорность не понес. Здесь мы присутствуем при зарождении легенды, к созданию которой руку наверняка приложил Силен — греческий историограф, сопровождавший Ганнибала во всех его походах, поскольку именно у него черпали сведения Тит Ливий и Целий Антипатр, в свою очередь послуживший источником Цицерону. Пропагандистский смысл легенды сводился к следующему: Ганнибал получил от богов миссию прийти с войной в Италию, и даже то обстоятельство, что он нарушил их волю и подглядел, к чему должны привести его действия — к опустошению Италии, — не повлекло за собой никаких нежелательных для ослушавшегося последствий.
Между тем сразу за Эбро начались первые трудности. На земле нынешней Каталонии Ганнибалу пришлось столкнуться с сопротивлением непокоренных народов полуострова: илергетов, обитавших в Лериде, бергусиев в долине Сегры, авсетанов, живших между Виком и Герионием, а также народа страны «Лацетании», которую Тит Ливий помещал в предгорья Пиренеев, возможно, имея в виду местность близ Риполя. Полибий добавляет эреносийцев из долины Аран и андосинов из Андорры (III, 35, 2), отмечая, что в схватках с этими племенами пунийцы понесли существенные потери в личном составе. Кроме того, Ганнибал оставил во внутренней Каталонии одного из своих помощников с войском в 10 тысяч пеших и тысячу конных воинов: следить за проходами в горах и не спускать глаз с бергусиев, слишком явно симпатизировавших Риму. Из осторожности карфагенский военачальник избавился также еще от десятка тысяч солдат. Если верить Титу Ливию (XXI, 23, 4–6), как только армия вплотную приблизилась к горным склонам, три тысячи пехотинцев из карпетан — народа, покоренного совсем недавно, решительно развернулись в сторону родного дома. Ганнибал не стал их удерживать, мало того, отправил за ними вслед еще семь тысяч бойцов, в надежности которых имел основания сомневаться. С сильно похудевшим войском он перевалил через Пиренеи, скорее всего, не через перевал Пертус, который привел бы его прямо к массалийским колониям каталонского побережья — Эмпориям и Розасу, — а через Сердань, и дальше, через перевал Перш и долину Теты (P. Bosch-Gimpera, 1965, pp. 135–141). Таким образом, он несколько отклонился к востоку и первый свой лагерь устроил в Иллиберии, в тех местах, где теперь стоит маленький городок Эльн, немного южнее Пиренеев.
