Мэрилин Ялом - История груди
Голландские женщины номинально находились под контролем отцов и мужей, но в доме они пользовались большой властью. Подчинение отцу семейства часто смягчалось большой дозой любви. Что же касается жен, то предполагалась необходимость взаимного чувства между ними и мужьями. В этом голландцы намного опередили модель идеального брака супругов-компаньонов, которая будет приветствоваться в Англии и Франции веком позже.
Картина Рембрандта «Пара», также известная под названием «Еврейская невеста», это хороший пример патернализма и взаимности (илл. 37). Руку мужа на груди жены, конечно же, можно интерпретировать как знак обладания. Но от этой картины исходит совершенно другая аура, чем от других уже виденных нами картин с сюжетом «рука на груди». Здесь на первом плане единение, а не обладание, спокойная атмосфера интимности и дружбы, нежности и уважения. А это предполагает, что под грудью есть еще и сердце.
На многих картинах голландских мастеров можно увидеть этот сюжет с участием представителей разных классов. Для почтенных горожан, таких как эта еврейская пара, это жест любви, а не открытой сексуальности или похоти. Иногда женщина отвечает на ласку, положив свою руку на щеку мужчины или на его руку. Но в сценах с участием представителей низших классов, многие из которых разворачиваются в тавернах, рука на груди отражает атмосферу сексуальной вседозволенности. Ухмыляющийся юнец запускает руку в вырез платья сельской женщины под одобрительные возгласы зевак. Или старик делает предложение полногрудой девушке, указывая на ее грудь. В таких случаях женщины обычно храбро вступают в игру.
37. Рембрандт ван Рейн. «Еврейская невеста». 1665–1667. Рука мужчины на груди женщины на этом портрете респектабельной буржуазной пары — это знак взаимной любви.Даже сцены с проститутками отличаются игривой взаимностью между женщиной и клиентом. Картина Вермеера «Сводня», на которой пальцы мужчины обхватили грудь женщины, выдает легкость и фамильярность между посетителем борделя и его владелицей, однако в ней нет сексуальной провокации (илл. 38). В Голландии проституткам дозволялось быть «домашними», иметь детей, хотя публично их занятие осуждалось. Респектабельные бюргеры, управлявшие городами, в частных разговорах признавали, что проституция — это жизненная необходимость, особенно для охваченных похотью моряков, возвращавшихся в голландские порты после долгих месяцев, проведенных без женщин в открытом море.
38. Ян Вермеер. «Сводня». Середина XVII века. Сводня Вермеера протягивает вперед ладонь, чтобы получить деньги клиента, с той же самоуверенностью и отсутствием чувства вины, как будто берет кувшин с молоком.Но значительно чаще сводни — бывшие проститутки, управлявшие проститутками помоложе, — изображались на картинах в весьма неприглядном виде: старыми, уродливыми и скупыми. А молодых «жриц любви» писали развратными, с пышными грудями, вываливающимися из низко вырезанных корсажей. Их сексуальный аппетит не уступает желанию клиента-мужчины. Многие голландские жанровые картины недвусмысленно намекали на сексуальные излишества, выходившие за рамки буржуазной умеренности. Голландское общество этого не поощряло.
Если достаточно долго рассматривать картины голландских художников XVII века, то голова начинает идти кругом от явного противоречия. С одной стороны, многочисленные портреты солидных горожан в жестких накрахмаленных воротниках и женщин в аккуратных чепцах. Мужчины управляют миром, женщины усердно занимаются домашним хозяйством. Эти бюргеры являют собой пример умеренности, буржуазности и социальной гармонии. С другой стороны, сотни полотен с изображением голландцев в куда менее достойных ситуациях. Драки, пирушки, мужчины и женщины пьянствуют, флиртуют и лапают друг друга, дети, собаки и кошки путаются под ногами и предоставлены сами себе. Некоторые персонажи на картинах выглядят просто деревенскими дурачками. И что это нам говорит о голландском обществе? Неужели столь тяжело было давление протестантского отрицания эротики и насаждения этики тяжелого труда, что вся распущенность досталась низшим классам? Создается впечатление, будто буржуазия считала изображение сексуального желания приемлемым только в том случае, если оно ограничивалось другим социальным слоем.
Мир Яна Стена (1626–1679) — это мир пирушек, которыми наслаждаются простые люди. Он показывает их в домах и тавернах, они не думают о моральных стандартах людей из других классов. Но часто внутри такой пьяной сцены кроется собственно мораль картины. Художник пишет то череп, напоминающий о смерти, то мальчика, пускающего мыльные пузыри, как намек на хрупкость человеческой жизни. И смысл картины кардинально меняется. Зрителю напоминают, что такое веселье — это всего лишь иллюзорная защита от более трагической реальности[151].
Некоторые картины Стена носят название Soo de Ouden Songen («Как старики поют, так дети и визжат»). Это намек на то, что дети будут следовать плохому примеру старших. На этих картинах взрослые и дети держат стаканы, кувшины и трубки. Некоторые из веселящихся играют на флейте или на волынке. У каждого персонажа на картине что-то во рту или около губ. И в самом центре одной очень «шумной» картины (илл. 39) сияет неприкрытая округлая грудь матери. Она держит толстого младенца, в руке у которого глиняная курительная трубка. Обнаженная грудь выглядит неуместно в такой непристойной обстановке. Если судить поверхностно, ее можно рассматривать как еще один символ вседозволенности в пьяном мире Яна Стена. Но если вдуматься, то в картине явно заметен контраст между «естественной» грудью — природным источником пищи и морального развития — и «неестественными» субстанциями, которые одурманивают разум пьяниц и курильщиков у Стена. С точки зрения моралиста, женщине следует держать грудь подальше от подобного окружения.
39. Ян Стен. «Как старики поют» (Soo de Ouden Songen). Середина XVII века. Розовая грудь в центре этой шумной сцены в опасности: вокруг слишком плохая компания.В популярной литературе также содержались предупреждения о том, что грудь может извращенно использоваться для плотских утех. О проститутках писали, что в юности они были служанками, которые лукаво обнажали грудь, когда работали по дому, чтобы заманить в ловушку членов семьи мужского пола. Одно из стихотворений начинается так: «Старший сын моего хозяина всегда хватал меня за грудь…»[152]. Дом без должного надзора мог стать промежуточной станцией на пути в бордель. Такие тексты писались для того, чтобы предупредить молодых работающих женщин о плотских соблазнах и необратимой потере девственности. Но и молодых людей из среднего и высшего классов они предупреждали о необходимости сопротивляться соблазнам низших классов.
Если говорить только о размерах, то эти «плотские соблазны» были великолепны. Голландские женщины пользовались репутацией весьма пышногрудых дам. К середине XVII века голландские и фламандские женщины вдохновили художников на создание совершенно иных идеальных образов. Впервые в истории искусства после древних богинь большие груди вошли в моду. Фламандский художник Рубенс (1577–1640) стал родоначальником моды на пухлых женщин. А после его смерти другие голландские и фламандские живописцы довели размеры грудей своих моделей до невиданных пропорций. Комментируя эту новую модель, Анна Холландер отмечает, что после 1650 года в голландском искусстве наблюдается изобилие «дам с весьма пышными грудями, выскакивающими из выреза. Эти груди выглядят больше и круглее, чем веком ранее, и они сильнее блестят»[153].
Несмотря на кальвинистские и баптистские духовные постулаты, ни голландцы-протестанты на севере страны, ни голландцы на юге никогда полностью не отказывали себе в наслаждении земными радостями. Выражением их стремления получать удовольствие от форм и красок окружающего мира является национальная одержимость тюльпанами (в XVII веке эта одержимость привела к национальному экономическому фиаско из-за спекуляций луковицами тюльпанов!), а в живописи с ее пейзажами, натюрмортами и женскими телами — роскошными округлыми формами. «Богатство выбора», ставшее результатом подъема голландской буржуазии и колониальной экспансии страны, относится не только к сырам, фруктам и цветам, но и к хорошо откормленным телам.
Приезжавшие в Голландию в XVII веке оказывались под впечатлением от пышных прелестей голландских женщин и свободы их поведения, немыслимой для респектабельных женщин других европейских стран. «Поцелуи в общественных местах, смелые речи, прогулки без сопровождения — все поражало иностранцев, и особенно французов, как шокирующая непристойность, хотя они раз за разом убеждались в неприступном целомудрии замужних женщин»[154]. Заметные округлости голландских женщин и их свободные манеры явно не были синонимами сексуальной распущенности, как это было бы на родине иностранцев.
