Татьяна Попова - Очерки о гомеопатии (Записки врача гомеопата)
Лечит ли гомеопатическая хина малярию? Безусловно, лечит, несмотря на то что для малярийного плазмодия такая доза не убийственна. Но только малярию определенной «хинной» клиники. Скажем, такой, приступ которой описал Ю. Бондарев в одной из новелл в сборнике «Мгновения». «В эту адскую жару особенно замерзали руки, синели ноги, я пытался согреть кисти между коленей, ссутулясь, сжимаясь в комок на кровати, стучал зубами, укрытый с головой двумя одеялами, но меня бил озноб, я дрожал, всхлипывал, стонал, иссушаемый до кипения крови, мнилось, чудовищно пылающей печью, в которой бы одновременно и ледяной холод». *
Моему отцу, начинавшему работать в малярийной местности в 30-е годы, приходилось лечить больных малярией не только большими дозами хины, но и гомеопатически. Мне же встречались только случаи per цидивной малярии, возвратившейся к пациенту через ряд лет вследствие кровопотери, охлаждения, злоупотребления неподходящей пищей. Они хорошо лечились хиной.
Прекрасные результаты дает хина при холециститах, особенно лямблиозных, секреторных и кинетических расстройствах желудочно-кишечного тракта, гипертонической болезни, женских и кожных заболеваниях. Действует она часто разительно, вызывая благодарное удивление пациентов. При лечении хиной довольно часты лекарственные обострения. Они могут выражаться во вздутии живота, задержке стула, головных болях и головокружении.
Я предпочитаю пользоваться родовым названием растения для препарата — цинхона. Оно звучит для меня как звон маленьких колокольчиков и кажется именем не испанской графини, а китайской принцессы, живущей во дворце, похожем на пагоду, и передвигающейся в паланкине.
Странность детских ассоциаций: такая картина представилась мне в детстве, когда я услыхала от отца это слово.
Росла трава, цвела купава,
Шли караси дремать в затон.
Но с ветки яблоко упало,
И поднял яблоко Ньютон.
(Н. Полякова)
* Бондарев Ю. Малярия. — М.: Мол. гвардия, 1983. — С. 70. 32
ОСТОРОЖНО — НАПЕРСТЯНКА!
Наперстянка в руках терапевта то же, что скальпель в руках хирурга.
ЭденсПожалуи, нет другого такого лекарственного растения, о действии которого на организм были бы высказаны столь противоречивые мнения.
Есть сообщения, что наперстянка — Digitalis (семейство норичниковые — Scrophulariaceae) числится в ряду лекарственных растений не менее 4 тыс. лет. Но более достоверные сведения датируются V в. н. э. История этого лекарственного растения, а также медикаментов, созданных на его основе, полна многочисленными дискуссиями: то его превозносили и широко применяли, то ругали и вычеркивали из реестра лекарственных средств. Сейчас препараты наперстянки входят во все фармакопеи мира, и все-таки единого взгляда на характер этого коварного и в то же время замечательного лекарства нет.
Наперстянку (ее ввел, наименовав дигиталисом, в немецкие травники немецкий медик Фокс) более широко применяли на Британских островах, где ее называли лисьей перчаткой. Оба названия — и русское, и латинское — связаны с формой цветка («диги-тус» по-латыни — палец).
В середине XVIII в. интерес к наперстянке возрос, ею стали пользоваться довольно широко, что снова привело к разочарованию: было выявлено много неблагоприятных случаев при ее применении.
Вдумчиво отнесся к этому растению английский врач У. Уизеринг, изложивший результаты своих десятилетних наблюдений над его действием на организм человека Королевскому обществу в 1785 г. В его сообщении есть замечательные слова, не утратившие значения и в наши дни: «…чем больше я удостоверялся в могучей целебной силе этого растения, тем очевиднее для меня была необходимость соблюдать крайнюю осторожность в дозировке… Рассуждая по аналогии с морским луком, чье действие на почки сильнее всего тогда, когда одновременно возбуждается тошнота, я пытался добиться того же с наперстянкой… Дальнейший опыт убедил меня, что мочегонное действие наперстянки отнюдь не соответствует степени возбуждаемой тошноты, хотя последняя часто сопровождается выделением мочи, она вовсе не способствует ему, а скорее вызвана неразумной дозой».
Интерес к наперстянке после сообщения Уизеринга снова возрос — и снова ненадолго. Такие авторитеты медицинского мира, как лейб-медик Наполеона Ж. Н. Корви-зар и его ученик Р. Т. Лаэннек вовсе отказались от нее.
В один из счастливых для наперстянки периодов, в 1730 г., ее стали культивировать как лекарственное растение и в России под Полтавой в Лубнах, но тоже временно.
Интересно мнение об этом лекарственном растении С. П. Боткина, основателя крупнейшей школы русских клиницистов: «Почему существовало и до сих пор существует такое разногласие при показаниях к употреблению наперстянки? С одной стороны, разница в индивидуальной восприимчивости отдельных субъектов при различных патологических состояниях; с другой — совершенно противоположный эффект на силу сердца при различных видах замедления и учащения его сокращений под влиянием различной величины доз этого средства составляли и составляют достаточную причину разноречия практических врачей при назначении одного из самых драгоценных средств, какими обладает терапия, тем более что опыты над животными, приводящие также к самым различным результатам, смотря по дозе и индивидууму, со своей стороны весьма много способствовали поддержанию заблуждений в этом вопросе».
Действие наперстянки изучалось на самых различных объектах: парамециях, дафниях, гидрах, головастиках, лягушках, рыбах, голубях, мышах, морских свинках, кошках, собаках и даже растениях. Чувствительность разных животных была неодинаковой. Да и в самом растении определились некоторые капризы: например, в экземплярах, выросших в тени, содержание активных начал значительно ниже, чем в произраставших на солнце; в листьях, собранных до восхода солнца, мало гликозидов.
Дело усложнялось тем, что изучить сложный состав растения оказалось непросто. Несколько раз поднималось ложное ликование по поводу обнаружения основного действующего начала наперстянки. Длительно, но незаконно этой репутацией пользовался дигиталин. Нет установившегося мнения по поводу некоторых его составных частей: какие из них считать балластными, а какие — физиологически активными.
Долгое время использовали только один вид — наперстянку пурпурную (Digitalis purpurea L.), позже стали применять также крупноцветную, шерстистую и ржавую (D. grandiflora Mill., D. lanata Ehrh, D. fer-ruginea). Последняя занесена в Красную книгу.
Сегодня препараты наперстянки относятся к группе десяти наиболее употребляемых сердечных средств, несмотря на то что их использование затруднено из-за незначительного интервала между эффективной и токсической дозами. Споры о целебных свойствах наперстянки продолжаются.
В июне 1982 г. в Москве состоялся специальный симпозиум, посвященный дигиталисной терапии. Журнал «Терапевтический архив» (1982.— № 8, с. 153) дает такой комментарий: «В целом симпозиум «Повторная оценка дигиталиса» показал, что несмотря на почти двухсотлетнюю практику применения дигиталисовых препаратов многие стороны стратегии и тактики лечения сердечными гликозидами остаются недостаточно изученными. Многое еще требует тщательного анализа…
Необходимы дальнейшие экспериментальные и клинические исследования этой весьма эффективной и все еще остающейся «загадочной» группы сердечных гликозидов».
Представители нового терапевтического направления — гомеопатии, и прежде всего Ганеман, также не сразу прониклись интересом к наперстянке, потому что даже испытания ее в относительно небольших дозах давали противоречивые сведения. Очевидно, за счет значительного расхождения чувствительности людей к этому лекарственному веществу. (Так, в последнее время выяснено, что люди преклонного возраста и мужчины более чувствительны к наперстянке).
Недооценка вариантов чувствительности у разных людей к лекарственным веществам может вести не только к неудачному лечению, но и к более трагическим событиям. Как иллюстрацию мне хочется привести маленькую историю, почерпнутую из сборника речей судебных ораторов Франции XIX в. В одном из судебных дел обвиняемым фигурирует врач-гомеопат. Доктору медицины Поммере инкриминировалось отравление тещи Серафимы Дебюзи и бывшей любовницы Юлии Пов. Обвинение базировалось на том, что он мог быть заинтересован в смерти этих женщин и что у него в квартире были найдены ядовитые вещества.
Защитник Поммере привел веские доказательства в пользу подзащитного, вследствие чего вердиктом присяжных последний был оправдан по обвинению в убийстве тещи, но признан безусловно виновным в отравлении любовницы. Роковым для врача стало заключение медицинской экспертизы, утверждавшей, что госпожа Пов умерла отравленной и что весьма вероятная причина смерти — дигиталин. А среди ядов, хранившихся в доме обвиняемого, дигиталин был обнаружен. И хотя прямых доказательств, что лицом, давшим Пов дигиталин, был Поммере, не было, суд приговорил его к смертной казни.
