Эдвард Уитмонт - Алхимия исцеления: гомеопатия — безопасное лечение
Стремление реализовать «Я имею» со стороны целителя выражается не только в жадности и одержимости материальными и финансовыми выгодами, что ведет к ненужным и зачастую вредным вмешательствам (испытания, хирургические вмешательства), но, что более важно, это выражается в усилении скрытой потребности «обладать» правильным и «единственно верным» знанием. Отсутствие или отрицание сомнений в правильности чьих-либо суждений ведет к интеллектуальной фиксации, ограниченности, догматической приверженности строгим системам правил, интеллектуальным защитам и абстракциям, которые отнимают у человека чувствительно-интуитивное восприятие уникальной динамики другого человека. Это блокирует эмпатическое участие и чувство «соучастия», которое делает человека открывателем и/или творцом подобного лекарства, необходимого для исцеления. Как правильно отмстил Адольф Гутгспбюль-Крейг («Власть в социальных профессиях», NewYork, Spring Publications, 1971, с. 20),стремление «владеть» единственно верным «лечением» делает из доктора шарлатана, который хочет поразить весь мир своими умениями.
С другой стороны, недостаток силы эго и уверенности в себе могут породить патологию и разрушить эффективность целителя. Терапевты с низкой самооценкой, чувством личной неадекватности и недостаточным ощущением личной целостности склонны к социальной изоляции и депрессивности, работе до полного истощения сил. Исследования выяснили, что они ищут эмоционального удовлетворения и поддержки от пациентов, зачастую переступают границы врачебной этики, навязывая им неуместную близость эмоционального и сексуального характера, становятся энергетическими вампирами («Психиатрические анналы», ноябрь 1991, т. 21, № 11, с. 659).
Все вышесказанное составляет дилеммы и конфликты, которых целитель не может избежать. Если они бессознательны, то преобразуются в болезнь целителя, которая проистекает из человеческой — увы, слишком человеческой — природы целителя, которую он разделяет с пациентом.
И снова скажу: опасен не тот факт, что какие-то из описанных отношений или потребностей эго демонстрируются открыто, но, что более важно, опасность заключается в их бессознательности, в том, что целитель не осознает их неизбежность вне зависимости от своих добрых намерений. Если мы идентифицируем себя с нашими «хорошими намерениями», то можем не заметить неизбежную обратную сторону власти, которая стремится использовать пациента для удовлетворения собственных потребностей. В нашей бессознательности не удается противостоять «жажде золота», жадности, обратной стороне власти, и поэтому мы нс можем проработать их и очиститься. Вместо этого мы проецируем их в виде помех на поле, объединяющее пациента и целителя.
РАНЕНЫЙ ЦЕЛИТЕЛЬ
Способность, реальная или воображаемая, даровать здоровье, жизнь и освобождение от страданий часто служит защитой целителю от необходимости принимать и сталкиваться лицом к лицу с собственными жизненными дилеммами, слабостями, болями и страхами болезни и смерти. Стремясь поддержать свой образ, как здорового и могущественного человека, целитель проецирует и навязывает пациенту собственные непринятые и неискупленные слабости, болезни и страдания. Потребность отвратить боль, болезнь и смерть от себя фактически очень часто формирует скрытую мотивацию к тому, чтобы с тать врачом.
Сказка о Смерти-куме открыто описывает конфликт, который возникает в целителе, когда он сталкивается с судьбой и ограниченными способностями пациента выжить и одновременно со своим импульсом переиграть судьбу для удовлетворения желаний своего эго. Итак, чем больше власти он приписывает себе, тем большим (и, в конце концов, более подавляющим) будет бремя ответственности за возможную ошибку. Этот конфликт может быть очень опасным, и сам целитель может оказаться «в лапах смерти».
Наблюдения показывают, что у большинства врачей повышенный страх смерти (X. Фейфель, «Функции отношения к смерти» в «Отношение к смерти и умиранию у пациентов и врачей», NewYork, Group for the Advancement of Psychiatry, 1965, c. 632-634).Среди врачей самый высокий уровень самоубийств, если сравнивать их с другими профессиями, а если говорить о врачах, то самый высокий уровень самоубийств наблюдается среди психиатров. Гроссбек задается вопросом: «Возможно, психиатры просто не готовы психологически к тому, с чем они сталкиваются в своей работе, и не могут адекватно реагировать?» (в цитируемом произведении, с. 135).
Я не верю, что обычный врач лучше подготовлен психологически к столкновению со смертью, чем психиатр. Скорее я предположу, что психиатр выбирает свою профессию из-за своей более сильной, существующей изначально, общей, не обязательно отрицающей смерть, психологической патологии. Кроме того, поскольку рана доктора постоянно реактивируется вследствие индуктивных воздействий, возникающих от аналогичной патологии пациента, то более явное психологическое воздействие от пациентов психиатра острее воздействует на открытое поведение психиатра, чем в работе врачей, которые работают с телом пациента.
Итак, архетипная функция целителя включает функцию жертвенного рliarтакos, козла отпущения, который предлагает себя и свою чувствительность и способность переживать боль в качестве жертвы. Он выбирает нести и метаболизировать болезни пациента и разделяет с ним заточение в инкубационной камере. Целитель делает это с риском «сгореть дотла», истощить все силы, в том случае если возьмет на себя больше, чем сможет перемести и эффективно обработать.
С другой стороны, в той степени, в которой бессознательный страх смерти и стремление контролировать болезнь и смерть для собственного сохранения будут определять мотивацию выбора профессии, врач будет бороться со смертью и болезнью, как таковой. Это приводит к тому; что доктора начинают интересовать только средства, техники и методы, а не индивидуальность, потребности роста и страдания их пациентов. Они могут назначить такие средства, которые будут сохранять жизнь, но сделают ее одной сплошной мукой, потому что сами они не признают, что смерть тоже может быть потенциальным целителем.
Перед целителем может встать дилемма: либо быть излишне отчужденным, либо полностью идентифицировать себя со священной жертвой, жертвенным pharmakos (см.: Сильвия Бринтон Перера, «Комплекс козла отпущения», Toronto, InnerCityBooks, 1986, с. 73).И первом случае он будет вынужден занять позицию манипулирования силой, во втором — пожертвовать собой, чрезмерно расходуя свою энергию и позволяя пациенту, требующему слишком много силы, опустошать себя. Такие повышенные требования со стороны пациента могут возникать, когда врач отказывается от своего участия в контроле силы и власти.
Разрушение и преобразование получающейся в результате негативной обратной связи взаимно усугубляющих себя патологий зависит от осознания пациентом своего участия и вклада в этот процесс, а также от способности врача «потенцировать» «болезнь» в лекарство посредством сознательного понимания того, что, будучи целителем, он является pharmakos, архетипным козлом отпущения. Он позволяет себе знать, что он именно тот, кто должен страдать от «зла» и патологий других. Следовательно, чтобы избежать «инфицирования» других (своими собственными инфекциями, от которых невозможно избавиться), он должен подвергаться постоянному «очищению», то есть постоянно осуществлять проверку природы и уместность своих реакций (и/или излишне острых реакций), которые могут быть подобными состоянию пациента.
Целитель должен всегда стоять на страже собственных ран и комплексов, своей тенденции проецировать их на других и идентифицировать с подобными состояниями пациентов.
НАРУШИТЕЛЬ
В воплощении архетипа целителя с его аспектом нанесения ран и предложением собственной склонности к болезни в качестве подобного лекарства, целитель воплощает и несет в себе аспект порождения болезни, вторжения архетипного поля болезни. Наша алхимическая серия рисунков (глава 8) показывает того, кто в конце концов присоединится к старому королю в инкубационной камере, как атакующего разрушителя. Аполлон, целитель и отец Аскления, архетипиый врач, был разрушителем, источником болезни согласно «Илиаде». Гомеопатические доказательства демонстрируют, как предрасположенность к исцелению потенциальных лекарств определяется их точной способностью вызывать болезнь. Вторгающаяся болезнь и исцеление есть аспекты одной и той же динамики. Целитель, как и Аполлон, может не только исцелять, но и ранить.
Традиционное предостережение врачам, Noli nocere («не навреди»), было бы излишним, если бы не проистекало из всегда присутствующей угрозы ятрогенной (вызванной неправильными действиями врача) патологии. Поскольку в задачи целителя входит помочь и подтолкнуть пациента к тому, чтобы он принес в жертву некоторые элементы «статус-кво» в пользу «вторгающейся» новой динамики, целитель может в ходе любого терапевтического вмешательства, нс только хирургического или медицинского, стать тем, кто идентифицируется с вторгающимся нарушителем.
