Юрген Торвальд - Империя хирургов
Я твердо верил тогда, что это окончательная победа. Но вдруг летом 1888 года в специальных журналах стали появляться статьи хирургов, в которых сообщалось о случаях внезапной смерти после инъекций кокаина. Речь шла о летальных исходах, причиной которым могло быть лишь сильное отравление. Вышеназванные хирурги однозначно заявляли о симптомах серьезной интоксикации и сосудистом коллапсе.
С самого начала во мне говорило что-то человеческое, слишком человеческое, и я отказывался принимать всерьез первые предостережения. Но какое же глубокое потрясение я испытал в начале сентября, получив письмо от профессора Раухфусса из Санкт-Петербурга. Раухфусс, который впоследствии наряду с прочими занимался лечением больного гемофилией сына царя Николая, был одним из тех российских врачей, с которыми я вел оживленную переписку.
«Творится что-то ужасное, – писал он. – Вы, конечно, помните профессора Коломнина, одного из самых уважаемых российских хирургов и опору нашей медицины. Вот уже восемь дней его нет в живых. Он оставил свою семью и работу, покончив жизнь самоубийством. Коломнин принадлежал к числу тех врачей, кто вот уже на протяжении нескольких лет изучал кокаиновые инъекции как средство местной анестезии. У Коломнина была пациентка, страдавшая от туберкулеза кишечника. Необходима была операция. Он впрыснул чуть больше одного грамма кокаина в слизистую оболочку прямой кишки. Как и задумывалось, нужная область потеряла чувствительность и была прооперирована. Вскоре после этого возникли признаки сильнейшего отравления, при котором оказались бесполезны все противодействующие средства. Пациентка умерла через два часа после вмешательства. Коломнина терзало сильнейшее чувство вины. Он спустил курок револьвера и попрощался с жизнью. Его смерть может иметь далеко идущие последствия. Она, как и многие другие проявления последних лет, указывает, что кокаин оказывает не только благотворное болеутоляющее воздействие. Его ядовитые свойства непредсказуемы, а оттого еще более пугающи».
Письмо Раухфусса только усугубило мою подавленность, поскольку за день до него я получил конверт от Поля Реклю из Парижа. Он, как и я, некогда с таким энтузиазмом принявший сообщения об открытии болеутоляющих свойств кокаина, теперь выказывал пессимизм, который пугал меня не меньше, чем мрачные прогнозы российского врача.
В области местной анестезии, как писал Реклю, сложилась критическая ситуация. Сразу после инъекций даже в небольшие области тела, например в кисти, а также в зубные нервы, наступает скоропостижная смерть. Лишь недавно от парижского доктора Бруарделя он получил список из тридцати скончавшихся, все из которых, за редким исключением, умерли от кокаиновых впрыскиваний. Вокруг этого зловещего документа в Париже поднялась большая шумиха, почти полностью парализовавшая дальнейшую работу над местным обезболиванием. Реклю принял решение провести тщательное расследование в отношении каждого случая из списка Бруарделя. Он намеревался выяснить, каким образом кокаин приводит к летальному исходу и можно ли избежать его смертельного действия.
Вскоре я убедился, что все, о чем писал Реклю, ни в коей мере не было преувеличением. Из Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, Чикаго по запросу также сообщали о смертях, вызванных кокаиновым обезболиванием. Предложенный Хальстедом метод блокирования нерва посредством инъекций кокаина в случае с крупными нервами оказался особенно опасным, поскольку для отключения проводящих путей таких нервов требовались большие дозы кокаина. Стоматологи, уже принявшие на вооружение эту методику, сообщали о глубоких обмороках и долго держащихся симптомах отравления. Лишь только при операциях на глазном яблоке, когда, как было предписано Коллером, воздействию кокаина подвергалась сравнительно небольшая поверхность слизистой оболочки, никаких угрожающих последствий не проявлялось. Как обычно бывает в таких случаях, из газет обрушился поток печальных сообщений о медицинских катастрофах.
В начале мая 1889 года я упал с лошади во время конной прогулки в окрестностях Плезантвилля. С тройным переломом ноги и переломом правого запястья я был доставлен домой в Нью-Йорк. Доктор Хиббс из Ортопедической больницы предпринял все, что можно было предпринять без рентгеновского обследования. Ему не нужно было напоминать мне, что даже при благоприятном стечении обстоятельств мне придется провести в постели несколько месяцев. Пребывая в упадническом настроении, через несколько дней после падения я получил письмо от Фолькмана, в котором говорилось: «Как некоторое время назад сообщил мне один из моих слушателей, который вот уже год работает в Париже, его коллега Поль Реклю занимается разработкой метода, позволившего бы исключить вероятность отравления кокаином. Ходят слухи, что в нескольких сотнях экспериментов он уже добился значительных успехов. Но об этом, впрочем, пока нельзя сказать ничего определенного».
Какое-то время я лежал без движения. С тех пор как в прошлом году я получил от Реклю письмо, полное пессимизма и отчаяния, он больше не давал о себе знать. Если все в письме Фолькмана – правда, то причины его молчания вполне понятны. Реклю не имел привычки писать до того, как станут известны окончательные результаты новых экспериментов.
Меня, разумеется, не оставляла в покое жажда определенности. Я телеграфировал Реклю и не получил никакого ответа. Я телеграфировал второй раз, но ответа снова не последовало. Если бы несчастный случай в буквальном смысле не парализовал моих действий, я, не задумываясь, отправился бы в Париж. Но поскольку я был не в состоянии самостоятельно подняться с постели, вымыться и побриться, мне оставалось лишь проклинать судьбу.
Я направил письмо Аристиду Вернейю, главному хирургу больницы Питье, учителю и наставнику Реклю. Он горячо интересовался историей медицины, и мы не раз обсуждали ее актуальные проблемы. Верней, наконец, сообщил мне, что Реклю не читал ни писем, ни телеграмм, так как с пылом революционера ушел в работу над местной анестезией. По его словам, Реклю выглядел еще более бледным и усталым, чем когда-либо. Он посоветовал указать в качестве адресата его жену, если я хотел, чтобы Реклю прочел мое письмо.
Я продиктовал письмо для мадам Реклю и принялся беспокойно и нетерпеливо ждать, разрываясь между надеждой и горечью. Ответ так и не пришел. Я написал второе письмо. И двадцатого июня мне принесли конверт, в графе «отправитель» которого значилось: «Поль Реклю».
Я все еще находился в постели, поэтому мое и без того дурное настроение только ухудшилось. Но строки моего адресанта очень быстро отогнали от меня мрачные мысли. Реклю писал, что его намерение спасти местную анестезию стало еще тверже. Он изучил списки умерших Бруарделя и установил, что из тридцати человек только девять скончались от отравления кокаином. Шесть из девяти летальных исходов наступили из-за передозировки, причем введенное количество значительно превосходило установленную норму. Поэтому устранение кокаинового отравления виделось ему исключительно вопросом дозировки. До сих пор использовались растворы с концентрацией кокаина до тридцати процентов. Он же выяснил, что и трехпроцентного раствора достаточно, чтобы добиться анестезии по проводниковому методу. Он был предпочтительней при обезболивании тканей, поскольку требовалось большее количество препарата и пониженная концентрация раствора. Реклю находился в середине исследований и не мог сообщить мне об окончательных выводах. Он верил, что идет по правильному пути, и обещал снова связаться со мной, как только почувствует под ногами твердую почву.
Мое желание отправиться в Париж стало еще навязчивее, чем в те недели, когда я дожидался ответа Реклю на мои расспросы. Моя рука и два перелома ноги заживали относительно быстро, но вот заживление третьего перелома вследствие неправильного лечения протекало неудовлетворительно – пришлось повторно сломать кость и наложить новую шину. Операция сильно истощила меня: я в первый раз испытал на себе опасные последствия наркоза хлороформом. Сердце отказало, и лишь искусственная вентиляция легких вернула меня к жизни. В ноябре меня перевезли в Ворм-Спрингс, где я принимал лечебные ванны и где мне предстояло заново научиться ходить.
В Ворм-Спрингс меня застало второе письмо Реклю. Он сообщал, что прооперировал уже двухсот пациентов, в результате чего под местным наркозом были удалены опухоли на пальцах, кистях, стопах, раковые и доброкачественные опухоли груди, причем раствор кокаина, инъецированный в соединительную ткань, непосредственно в операционную область и вокруг нее, был трех – и иногда двухпроцентной концентрации. Он провел многочисленные удаления зубов, операции на губах и челюстях, а также герниологические операции и операции в подчревной области, и в каждом из случаев он использовал местную анестезию. У пациентов он не наблюдал тяжелой интоксикации, а лишь незначительные временные нарушения. Он успешно прооперировал также огромное число страдающих расстройством кровообращения, чьей смерти в противном случае нельзя было бы избежать. Однако Реклю наметил планку в несколько тысяч пациентов. Только это, по его мнению, могло стать окончательным и неопровержимым доказательством и только тогда можно будет задуматься об обнародовании результатов. Он считал, что ему следует плотнее заняться проблемой дозировки, чтобы избежать любых симптомов интоксикации. Это он находил непростой задачей. Ведь сложившиеся обстоятельства требовали минимальной кокаиновой дозировки, что заставило бы пациента чувствовать боль во время операции и снова поставило бы под угрозу этот метод.
