Юрген Торвальд - Империя хирургов
Он подошел к двери. «Моих пациентов, – пояснил он, обращаясь ко мне, – перед операцией я помещаю в маленькую, обособленную комнату. Любые посещения запрещены. В палатах их одолевали бы родственники, и антисептические меры были бы бесполезны. Любовь к родным – одно из прекраснейших проявлений итальянского народа. Но, к сожалению, в больницах это только мешает». Он открыл дверь и, ошеломленный, замер. В маленькой, похожей на келью комнате с голыми стенами стояли три железных кровати, которые производились тогда в Италии сотнями тысяч из-за нехватки древесины. Над каждой кроватью висело распятие. В каждой лежал молодой человек – на вид любому из них было не больше двадцати. Самый крайний от двери пациент, испугавшись, поднялся от подушки и уселся в кровати. У изголовья стояла молодая девушка, глядевшая одновременно растерянно и насмешливо. Стройная, гибкая фигурка красавицы была облачена в красное, узкое, простенькое платье. С ее плечей спускались иссиня-черные спутанные волосы. Она невнятно бормотала что-то. Когда внезапно она поняла, кто появился в дверях, она умолкла на полуслове и своенравно вскинула голову.
«Синьорина, – проговорил Бассини, оправившись от потрясения, – разве Вы не знаете, что в эту комнату входить запрещено?» Теперь он говорил по-итальянски. Но я знал этот язык достаточно, чтобы разобраться в последовавшей сцене. Все, что я не понял, позже объяснил мне Гальман.
Девушка строптиво посмотрела на Бассини. «Запрещено! – процедила она. – Ах, профессор, вы думаете, мне очень хотелось сюда идти? Я здесь только затем, чтобы сказать этому типу, что ему следует оставить меня в покое». Энергичным жестом она указала на больного в самой ближней койке, громадного, мускулистого, широкоплечего парня, который не сводил с нее умоляющего, полного тупого отчаяния взгляда. «Он отослал мне уже целую груду любовных записок. Из-за него мне приходится прятаться от его друзей. Хотя я уже не раз говорила, что он не нужен мне больше, что он мне больше не жених. И что мне делать с человеком, который даже потанцевать со мной не может, потому что из него выпадают кишки. Девятнадцать лет, а уже калека с бандажем на брюхе. И что же мне потратить жизнь на то, чтобы пояс вокруг него оборачивать?»
Были очевидно, что девушка в ярости.
«Изабелла! – простонал больной, а затем направил взгляд мигающих глаз в сторону Бассини. – Профессор, сделайте меня снова здоровым! Вы стольких вылечили. Пожалуйста, пообещайте мне, что Вы вылечите и меня!»
Это была одна из тех сцен, которую можно наблюдать только в южной стране. На лице Бассини в тот момент отобразилась целая гамма чувств: это был и горький опыт, и покорность, и доброта. «Артуро Малатеста, – проговорил он, – я постараюсь выполнить вашу просьбу. Но только если Вы никогда больше не пустите эту девушку на порог вашего дома».
«Профессор, – умоляющим голосом сказал больной, – она была моей невестой. Она бросила меня, потому что я разбит этой проклятой болезнью. Я кузнец. Взгляните на мои руки. На мое тело. Грыжа сделала из меня калеку, над которым она теперь смеется. Профессор, Вы единственный…»
Бассини подошел к его койке и провел рукой по его лбу. «Если она только из-за болезни смеется над тобой, мой друг, – сказал он, – из нее будет плохая невеста – ты найдешь себе куда лучше». Великан затих. Бассини перевел глаза на меня, а затем несколько секунд смотрел в пол. «Темперамент – это еще одна сильная сторона всех итальянцев».
Затем он поднял голову. «Перед вами трое моих пациентов», – продолжил он. Он отбросил одеяло с койки молодого кузнеца. «Это, как Вы слышали, Артуро Малатеста, кузнец из Падуи, девятнадцать лет, двусторонняя паховая грыжа средней величины, осложненная атрезией брюшной сетки».
С обеих сторон паха юноши находились заметные с первого взгляда выпуклости, скрывавшие грыжу. Бассини подошел к следующей койке. «Алоизи Марчиори, – сказал он, – поденщик из Бассано Венето, двадцать шесть лет, правосторонняя подвижная паховая грыжа». И, подойдя к самой дальней кровати кровати, Бассини огласил: «Эрнесто Кальцаваре, торговец из Падуи, также правосторонняя, подвижная паховая грыжа. Оба эти пациента будут прооперированы завтра. Малатеста – послезавтра».
Молодой кузнец еще раз попытался приподняться. «А почему не завтра? – простонал он. – Вы меня оставите, Вы меня наверняка оставите!»
Бассини бросил на кузнеца взгляд, заставивший его замолчать. «Мой друг, – сказал он, – некоторых от настоящего несчастья защищает несчастье кажущееся. Я прооперирую тебя тринадцатого июля. Это мой и твой счастливый день. Пьетро, – добавил он, – оповестите доктора Тансини и медсестер. Мы начнем подготовку».
Несколько минут спустя появилась маленькая, круглая, но проворная медсестра. Она внесла несколько ковшей теплой воды и поставила их рядом с кроватями Кальцаваре и Марчиори. Санитар Пьетро принес кувшины с антисептическим раствором, а также большие прорезиненные и полотняные простыни. Последним вошел доктор Тансини, молодой врач, которого Бассини представил нам как его ученика и ассистента.
Обоих больных раздели донага и уложили на прорезиненные простыни. Затем Пьетро и сестра вымыли больных от шеи до колен мыльным раствором. Бассини и Тансини стояли в стороне и пристально наблюдали за происходящим. Когда с мытьем было покончено, Пьетро заточил нож и выбрил сначала тело одного, а затем другого пациента – от шеи и подмышек до колен. Бритье паховой области в обоих случаях длилось около получаса. Но молча ожидавший Бассини настаивал, что в паху не должно остаться и следа от волос. Больные стонали, особенно когда прикасались к грыжевой опухоли. Но Бассини был молчалив и строг.
Когда все процедуры остались позади, Тансини взял кувшин с антисептическим раствором. Он облил им больных, также от шеи до колен, растер раствор губкой и еще раз полил паховую область. Больные вскрикивали, когда жидкость попадала на больные и выбритые места. Затем Пьетро и сестра пропитали раствором большие полотенца, обложили ими пациентов и сверху плотно обернули прорезиненными простынями, чтобы ночью они не могли освободиться от них. Из «кокона» выглядывали лишь их лица и голени.
Бассини попросил сестру вернуться на дежурство.
Затем он повернулся ко мне и Гальману и проговорил: «Сейчас здесь происходило то, что происходит обычно». Он вышел за дверь и закрыл ее за собой. «Не пожелаете ли вы проследовать со мной в подвал? На одном из трупов я могу продемонстрировать вам методику, согласно которой я буду завтра оперировать».
Тансини и санитар присоединились к нам.
Мы стали спускаться по просевшим влажным ступенькам под подвальные своды – в нос ударил густой, тяжелый запах гниения. Стены поросли плесенью, которая выглядела устрашающе в свете штормового фонаря – его снял с крючка у входа в подвал санитар. Отовсюду появлялись существа, очень напоминающие пауков, и мне показалось, что я слышал шум разбегающихся в страхе крыс. Бассини не подавал виду и молчал. Только когда, озябнув, мы ступили под боковой свод и вдруг оказались перед осветившимися грубо сколоченными деревянными ящиками, хранившими небрежно накрытые трупы, он пробормотал: «Этот подвал, должно быть, послужил проверкой вашей выдержке. И это также есть плод нашей долгой разобщенности. Но однажды все изменится».
Санитар водрузил фонарь на выступ стены и убрал покрывало с одного из тел. Это был труп человека средних лет, скончавшегося от воспаления легких, бездомного, чьего имени никто не знал. Тансини взял два фартука, висевших на деревянной вешалке для одежды. Один он протянул Бассини, второй повязал вокруг себя. Затем из ниши в стене он достал посуду с инструментами. Из непроглядной темноты соседнего свода стелились потоки ледяного воздуха.
Бассини, казалось, не замечал холода. Он вынул нож из сублимационного раствора, поднимавшегося ото дна посуды на два сантиметра. При этом он заметил: «Когда пять лет назад я начал заниматься операциями по удалению паховой грыжи, я также оперировал по методу Черни, Вуда или Шампьеньера. Я сделала наблюдение, что у каждого третьего пациента в скором времени возникает рецидив. Просто зашив грыжевые ворота, равно как и положив сетку из серебряной проволоки, нельзя добиться достаточной упругости брюшной стенки, поэтому я согласен с нью-йоркским хирургом Буллом в том – и это подтверждает статистика, – что все существующие методы хирургического лечения грыжи не могут обеспечить надежных результатов. Люка Шампьеньер придерживается мнения, что ношение бандажа необходимо и после операции. Вопрос, на который я пытаюсь ответить уже много лет, таков: почему так? А найденным мной ответом я сейчас поделюсь с вами. Думаю, это очень просто, как и все, что помогает решить, казалось бы, неразрешимую проблему».
Взяв в правую, худую, но мускулистую руку нож, он рассек кожу в правой части паха. Разрез начинался от бедра и продолжался до нижнего угла обозначенной области. Тансини растянул желтоватые края зияющей раны.
