Эллен Шелл - Голодный ген
Желудочный анастомоз показан тем, кому нужно скинуть не менее 45 кг; обычно желаемый эффект достигается примерно за 18 месяцев. Понятно, что в Юго-Восточной Азии, где трудился дедушка Эдварда, патологически тучных людей не настолько много, чтобы они выстраивались в очередь к операционному столу. Зато американцев, решившихся на операцию, к 2000 г., когда я впервые встретилась с доктором Муном, насчитывалось 40 тыс. За пять лет до этого их было вдвое меньше, а в ближайшие три года, как ожидается, число прооперированных снова удвоится. Эдвард не считает эти прогнозы преувеличенными: он знает многих, кто нуждается в его услугах. Рабочий день хирурга расписан по минутам. Сейчас пришел черед Нэнси Райт.
* * *Ее рост — 1 м 60 см, вес — около 125 кг, следовательно, ИМТ — 48,8, что говорит об угрожающем уровне ожирения. Нэнси необходимо похудеть как минимум на 45 кг. Она знает, что это возможно: двое ее коллег прошли через желудочный анастомоз; более того, год назад ее старшая дочь решилась на операцию и похудела на 40 кг. Этот пример окончательно убедил Нэнси, и ничто теперь не заставит ее изменить принятое решение. «И дочка, и я упрямы как мулы, — говорит Нэнси, — такая уж у нас порода. Если анастомоз помог ей, то и для меня он хорош».
Характер Нэнси не особенно занимает хирурга. Для него важнее то, что она идеальный кандидат для хирургического лечения тучности. Во-первых, ее общее состояние не отягощено ужасающими осложнениями, как у многих других пациентов с аналогичным ИМТ; во-вторых, габариты миссис Райт относительно невелики. Человек посторонний так не сказал бы, но все познается в сравнении: «большие парни», как называют в медицинском центре койки, стоящие в предоперационной палате доктора Муна, благодаря специальной конструкции способны выдерживать вес примерно до 226 кг. Тем не менее для некоторых больных приходится ставить двух «больших парней» встык. Эдвард вспоминает одного 317-килограммового страдальца: упади тот на кого-нибудь ненароком, раздавил бы в лепешку. Вид Нэнси не вызывает таких зловещих фантазий. Для нее «большой парень» даже несколько великоват.
И все-таки Мун не обещает Нэнси стопроцентной удачи. Он даже не может гарантировать, что она выживет. Каждый сотый из подвергающихся желудочному анастомозу гибнет во время операции, а уж без осложнений не обходится практически ни одно вмешательство. Заранее определить степень риска трудно, но страховые компании считают его высоким. О том же говорят и анестезиологи. Им трудно работать с тучными пациентами, такими как Нэнси. Ее вены скрыты под внушительным слоем жира — намучаешься, пока введешь иглу. Язык разросшийся и широкий, а шея короткая, и это создает трудности при введении дыхательной трубки в гортань…
Над Нэнси, уже лежащей на операционном столе, суетится целый отряд медсестер и врачей. По лицу миссис Райт видно, как ей худо; кажется, она вот-вот закричит. Но нет. Наконец иглы и трубки сделали свое дело. Веки Нэнси дрогнули и сомкнулись, анестезиолог зафиксировал их, чтобы предохранить роговицу от высыхания. Дыхание крепко спящей пациентки поддерживается специальной аппаратурой. Лицо прикрыто пластиком — вероятно, во избежание нечаянного повреждения хирургическими инструментами. С виду в ней не больше жизни, чем в расставленном вокруг медицинском оборудовании.
Мун помогает медсестрам расстелить на теле Нэнси многочисленные слои стерильной ткани. Обнаженной остается лишь часть живота — прямоугольник величиной с крышку обувной коробки. Хирург смазывает белую кожу пациентки оранжевым антисептиком. Дряблая плоть колышется, как студень. Черной шариковой ручкой Эдвард обозначает слегка дрожащую поначалу линию будущего разреза — от грудины до пупка, сантиметров двадцать длиной. Медсестра подает скальпель Габр-Мадхину, врачу-ординатору. Тот с нажимом проводит острием по намеченному вектору: раз, другой, третий, снова и снова. Кожа широко расходится вместе с лежащим под ней жиром. Студент-практикант зябко вздрагивает. Нет, это не испуг, что вы! «Точь-в-точь, будто гамбургер режут», — шепотом объясняет он мне свою реакцию. Под лампами операционной открытый жир отсвечивает желтизной. Ассистирующие медсестры стоят молча. Габр-Мадхин и Мун обмениваются взглядами, кладут ладони на живот Нэнси, каждый со своего края разреза, и, надавливая, разводят его в стороны. Ни дать ни взять глубокое ущелье с крутыми скользкими склонами, испещренными красными прожилками сосудов. Обошлось почти без кровотечения.
В книге «Мудрость тела» профессор Шервин Б. Ньюлэнд, клинический хирург Йельского университета, пишет, что схематически желудок можно представить как большой мешок, в который сверху вставлена мышечная трубка, идущая ото рта. Снизу выходит другая трубка и — где прямая, где аккуратно свернутая — тянется до анального отверстия; ее общая длина достигает примерно 7,6 м.
Вся описанная конструкция в целом составляет желудочно-кишечный тракт, включающий в себя (если не вдаваться в подробности) пищевод, желудок, тонкую, толстую и прямую кишки. Хозяйство это расположено у нас в животе.
…Тем временем руки доктора Муна проникают в брюшную полость, самую большую в человеческом организме. Как археолог в раскопе, он обнаруживает все новые и новые находки. Пупочная грыжа — она почти всегда сопутствует тучности. Дальше — напряженная пурпурная масса печени. Эдвард пальпирует ее. При ожирении — он говорил мне об этом раньше — печень может разрастись до чудовищных размеров. «Иногда становится такой же огромной, как у лошади-тяжеловоза» — это его слова. У Нэнси, слава богу, до этого не дошло. Мун аккуратно отодвигает печень, чтобы добраться до верхней части желудка. Руки Эдварда по локоть погружены в чрево пациентки, вслепую нащупывая место, где желудок соединяется с пищеводом. Тянутся долгие секунды, брови Муна сошлись к переносице. Повисла мертвая тишина. Работа непростая. Ассистирующий хирург, женщина молодая, но тем не менее в профессиональном отношении многоопытная, и та затаила дыхание.
Наконец руки Муна нащупали искомое. Он оборачивается ко мне. Взгляд из-под слегка запотевших очков над стерильной маской светится торжеством. Эдвард выводит желудок в операционное поле. «Правда, хорош?» — спрашивает меня доктор Мун.
* * *Бариатрическая хирургия, или хирургия ожирения, имеет сложную историю, насчитывающую сотни лет. Однако первая современная операция такого рода была произведена только в 1889 г. Говардом А. Келли, основателем и первым профессором факультета акушерства при Университете Джона Хопкинса. Келли был изобретательным хирургом, новатором в области операционных приемов и инструментария. Порой он избавлял пациентов от излишков подкожного жира как бы походя, заодно — когда они ложились под нож по причинам иного рода.
В следующие несколько десятилетий из Франции, Германии и России доходили единичные сообщения о схожих операциях. Лишь в начале 1920-х гг. хирургия ожирения стала если не модной, то, по крайней мере, более распространенной. И все яснее становилось, что иссечение жира — метод небезопасный и не вполне надежный. Сопутствовавшие ему инфекции и кровотечения, которые приводили порой к летальному исходу, умерили вспыхнувший было энтузиазм и заставили серьезных хирургов задуматься. К середине XX века бариатрическая хирургия окончательно утратила поклонников — кроме разве что нескольких несгибаемых фанатиков. Джордж Блэкберн не относится к их числу.
Блэкберн, руководитель Центра по изучению питания при Медицинском центре диаконис — Бет-Израэль, — седовласый господин среднего роста, подстриженный на школьный манер. Во взгляде светится ясный ум. Лицо покрыто загаром, как у заядлых игроков в гольф. Хотя он вряд ли может считаться таковым. Блэкберн давно оставил любимое занятие — описанные выше операции по наложению желудочного анастомоза, — но по-прежнему читает лекции, консультирует, участвует в медицинских коллегиях и комиссиях.
Подобно Муну, Блэкберн прошел в Гарварде курс общей хирургии. Как и он, проявил особый интерес к желудку. Его коньком стала язвенная болезнь. Тогда, в начале 1960-х гг., медицина еще не знала, что язвы часто имеют бактериальное происхождение и могут излечиваться антибиотиками. Обычной практикой в тяжелых случаях было хирургическое вмешательство, подразумевающее удаление всего желудка или его существенной части. Вообще-то жить — и даже вполне пристойно — можно и после такой операции (если, конечно, она пройдет успешно), соблюдая определенную строгую диету, поглощая пищу небольшими порциями, но часто и ежедневно принимая витамины. Хуже другое: послеоперационные кровотечения и инфекции унесли жизни многих пациентов. Существовала и еще одна проблема: прооперированные нередко теряли аппетит и отказывались от пищи. Долго ли может голодать человек без необратимого ущерба для здоровья? Блэкберн заинтересовался этим вопросом и в начале 1970-х гг. решил заняться им вплотную. Даже для первоначальных выводов требовался статистический материал; чтобы получить таковой, Джордж нуждался в добровольцах. Он дал объявления в бостонские газеты, в глубине души полагая, что если кто и откликнется, то очень немногие. «Я был поражен количеством волонтеров, — вспоминает Блэкберн, — нет, это не то слово: ошеломлен».
