Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»
Таким образом, освобождение от традиций натурфилософии было для понятия «бессознательного» делом далеко не легким. Но это был процесс исторически неотвратимый. Уже в конце XIX века он стал заметно изменять позиции, с которых освещалась эта своеобразная категория, придав последней ряд неодинаковых, иногда трудно совместимых значений. Эта постепенно сложившаяся разноликость идеи «бессознательного», разнообразие ее истолкований являются немалым препятствием при попытках проследить, каким образом представление о ней постепенно становилось все более приемлемым для научного мышления.
§3 Понимание «бессознательного» WundtЕсли отвлечься от упомянутой выше первоначальной трактовки «бессознательного»,, то в психологии XIX века наметились в основном два различных подхода к этой идее. Один из них можно назвать «негативным», так как он сводился к пониманию «бессознательного» как психической сферы или области переживаний, которая характеризуется лишь той или другой степенью понижения ясности сознания. Подобную трактовку связывают обычно, прослеживая ее далекие исторические корни, с Leibnitz [194], который, по-видимому, одним из первых высказал мысль о том, что наряду с отчетливо осознаваемыми переживаниями существуют также переживания, более или менее смутно или даже вовсе неосознаваемые (так называемые малые, или неощутимые, восприятия[1]). В западноевропейской психофизиологии это негативное истолкование одно время поддерживалось Fechner (в периоде создания им ставшей в дальнейшем широко известной теории порогов ощущений) и некоторыми другими. Однако в этой логически последовательной, строгой форме подобная точка зрения сохранялась недолго.
Большой интерес в подходе к идее «бессознательного» представляет позиция Wundt. Wundt сформулировал ряд аргументов как за, так и против чисто «негативного» понимания «бессознательного», отразив тем самым некоторую растерянность даже наиболее глубоких мыслителей середины прошлого века перед неожиданной сложностью подмеченных ими соотношений.
Этому исследователю принадлежит образное уподобление сознания полю зрения, в котором существует, как известно, область наиболее ясного видения, окруженная концентрическими зонами — источниками все менее и менее ясных ощущений. Основываясь на подобной схеме, Wundt пытался обосновать идентичность понятий психического и осознаваемого, т.е. защитить представление, по которому «бессознательное» следует понимать лишь как своеобразную периферию сознания, теряющую качества психического по мере того, как мы переходим в ней к зонам, все более отдаленным от области ясных переживаний. Это — формулировка чисто «негативного» стиля. Вместе с тем уже у Wundt мы находим высказывания, близкие и к противоположной («позитивной») точке зрения. Согласно последней, «бессознательное» выступает как качественно особая латентная активность мозга, способная оказывать при определенных условиях очень глубокое влияние на поведение и сложные формы приспособления.
Трудно сказать, учитывал ли Wundt известную противоречивость своих взглядов на природу «бессознательного». Но то, что его понимание этой проблемы не исчерпывалось (вопреки утверждениям, появившимся в более поздней литературе) «негативной» концепцией, сомнений не вызывает. Достаточно напомнить его положение о том, что рецепция и сознание неизбежно базируются на «неосознаваемых логических процессах», поскольку «процессы восприятия имеют неосознаваемый характер и только результаты их становятся доступными сознанию» [274, стр. 436].
К идее «неосознаваемых логических процессов», сыгравшей, как мы увидим позже, немаловажную роль во всем последующем развитии представлений о «бессознательном», Wundt возвращался неоднократно. Вот некоторые его высказывания, хорошо передающие дух подхода ко всей этой проблеме, преобладавшего в 50—60-х годах прошлого века. «Предположение о логической основе восприя- тий, — говорит Wundt, — не в большей степени гипотетично, чем другое любое допущение, которое мы принимаем в отношении объективных процессов, анализируя их природу. Такое предположение удовлетворяет существенному требованию, которое предъявляется к каждой хорошо обоснованной теории: оно позволяет наиболее простым и непротиворечивым способом обобщить наблюдаемые факты» [274, стр. 437]. И далее: «Если первый осознаваемый акт, уходящий корнями в бессознательное, имеет характер умозаключения, то тем самым доказывается связь законов логического развития мысли с этим бессознательным, доказывается существование не только осознаваемого, но и неосознаваемого мышления. Мы полагаем, что нам удалось ясно показать, почему предположение о неосознаваемых логических процессах не только объясняет конечную форму актов восприятия, но и выявляет природу этих актов, недоступную для непосредственного наблюдения» [274, стр. 438].
Wundt был далек при этом от наивного уподобления «бессознательного» сознанию, от понимания первого как активности, подчиненной тем же законам, которые определяют деятельность второго, т.е. от ошибки, которую допустил, как это ни странно, Freud. Он указывает, что выражение «неосознаваемые умозаключения» неадекватно: «Психический процесс восприятия принимает форму логического вывода, только будучи переведенным на язык сознания» [274, стр. 169]. Поэтому Wundt был склонен подчеркивать качественное и функциональное своеобразие неосознаваемой мыслительной активности: неосознаваемые логические процессы происходят, по его мнению, именно в силу этого своеобразия «с такой правильностью и с такой однотипностью у всех людей, какие при осознаваемых логических построениях невозможны» [274, стр. 169]. В результате он сформулировал на характерном телеологическом и спиритуалистическом языке идеалистической психологии своей эпохи мысль, которая, уже тогда не будучи новой, породила в позднейшей литературе неисчислимое множество откликов: «Наша душа так счастливо устроена, что пока она подготовляет важнейшие предпосылки познавательного процесса, мы не получаем о работе, с которой сопряжена эта подготовка, никаких сведений. Как постороннее существо противостоит нам эта неосознаваемая творящая для нас душа, которая предоставляет в наше распоряжение только зрелые плоды проведенной ею работы» [274, стр. 375]. В этой фразе приведены положения, конкретизации и объяснения которых разные направления психологии и психопатологии добивались (и надо сказать, довольно бесплодно) на протяжении многих последующих десятилетий.
Мы остановились так подробно на изложении взглядов Wundt потому, что они типичны для длительного периода в эволюции представлений о «бессознательном». Небезынтересно, что эти взгляды были особенно энергично поддержаны теми, кто пытался ввести в область психологии дух точных наук, обосновать право психолога на логическую дедукцию и обязательность для него трактовок, добытых путем такого логического анализа, а именно Helmholtz [170], Zollner и некоторыми другими.
§4 Проникновение идеи «бессознательного» в клинические концепцииСледующий этап в развитии или, точнее, в расширении представлений о «бессознательном» связан в основном с концепциями клинического порядка. Если Wundt и Helmholtz, уделявшими много внимания анализу процессов восприятия, активность «бессознательного» понималась как проявляющаяся главным образом в организации, в скрытой подготовке психических явлений скорее элементарного порядка (восприятия, воспоминания, работа внимания), то психопатологи более позднего периода, интерес которых был прикован к нарушениям личности, с готовностью обратились к этой активности как к фактору, участвующему в регулировании и в болезненных изменениях также наиболее сложных системных проявлений человеческой психики, мотивов и поведения.
Такое понимание отчетливо представлено, например, в работах Schilder [237]. Периферия, или краевая зона, сознания, непосредственно переходящая в область «бессознательного», является, по Schilder, своеобразным вместилищем не только диффузных, лишенных отчетливости компонентов интеллектуальной деятельности и сенсорики — смутных представлений и ощущений, но и аффективных состояний, глубоких влечений, которые могут иметь очень высокий «динамический потенциал», обусловливая интенсивные формы эмоционального напряжения. При этом, однако, Schilder отказывался рассматривать «бессознательное» как подлинно психическое. С позиций такого своеобразного понимания Schilder пытался анализировать целый ряд характерных психопатологических картин и синдромов.
Все это было, однако (если иметь в виду, повторяем, скорее логику, чем хронологию развития воззрений), только началом попыток вовлечения идеи «бессознательного» в контекст психопатологических трактовок. Вступив на путь признания «бессознательного» как фактора, не тождественного сознанию, но оказывающего тем не менее воздействие на поведение, трудно было воздержаться от представления, согласно которому подобное воздействие не исчерпывается лишь повышением «аффективного потенциала», не сводится только к созданию ненаправленного эмоционального напряжения. Весь этот ход мысли подсказывал, что подобное воздействие должно быть способно, по крайней мере при определенных условиях, приобретать характер подлинной регуляции, подлинного управления поведением, при котором сохраняются целенаправленный характер действий и способность гибкого приспособления к окружающей обстановке.
