Джилл Тейлор - Мой инсульт был мне наукой. История собственной болезни, рассказанная нейробиологом
Мой выбор зависел от того, какие ощущения вызывали у меня те или иные эмоции. Некоторые, такие как гнев, разочарование или страх, вызывали неприятное чувство, которое прокатывалось по моему телу. В таких случаях я говорила мозгу, что эти ощущения мне не нравятся и я не хочу зацикливаться на работе таких микросхем. Я узнала, что могу использовать сознание левого полушария, чтобы с помощью речи напрямую разговаривать со своим мозгом и говорить ему, чего я хочу, а чего не хочу. Осознав это, я поняла, что уже никогда не стану той личностью, какой была раньше. Вдруг оказалось, что я намного сильнее могу влиять на свои чувства и их продолжительность, и мне категорически не хотелось вновь активировать те эмоциональные микросхемы, которые в свое время причиняли боль.
Внимание, которое я уделяла эмоциям, протекавшим по моему телу, полностью определяло характер восстановления. Восемь лет я наблюдала, как мой разум анализирует все, что происходит у меня в мозгу. Каждый новый день приносил новые цели и новые открытия. Чем больше старых папок я восстанавливала в своих архивах, тем больше моего старого эмоционального багажа всплывало на поверхность и тем важнее мне было оценивать, стоит ли сохранять лежащие в его основе нейронные микросхемы.
Эмоциональное излечение ― утомительно долгий процесс, но он с лихвой окупает затраченные усилия. По мере того как левое полушарие моего мозга набиралось сил, мне казалось все более естественным винить в своих чувствах или обстоятельствах других людей или внешние факторы. Но я знала, что на самом деле никто не властен заставить меня что-либо почувствовать, кроме меня самой и моего мозга. Никакие внешние факторы не способны отнять у меня душевный покой. Это исключительно мое личное дело. Может быть, и не все в моей жизни находится под моим полным контролем, но несомненно, что именно от меня зависит, как именно я решу воспринимать любой жизненный опыт.
Глава 14
Вехи восстановления
Вопрос, которой мне задают чаще всего, таков: "За какое время вам удалось восстановиться?" Мой стандартный ответ, и это вовсе не шутка: "Восстановиться в каком смысле? Восстановить что?" Если определить восстановление как возвращение доступа к старым программам, то я восстановилась лишь частично. На сей раз я была весьма придирчива при отборе тех эмоциональных программ, которые мне хотелось сохранить, и тех, в повторном запуске которых я не была заинтересована (нетерпение, критичность, раздражительность). Каким подарком судьбы был для меня этот инсульт: он позволил мне самой выбирать, кем и как я хочу стать в этом мире. До инсульта я считала себя продуктом моего мозга и полагала, что мое влияние на собственные мысли и чувства минимально. С тех пор как случилось кровоизлияние, у меня открылись глаза на то, как много из происходящего у меня в голове на самом деле зависит от моего выбора.
Физическое восстановление после операции на мозге ― ничто по сравнению с восстановлением психики и восприятия собственного тела. Джи-Джи заботилась, чтобы послеоперационные швы всегда оставались в чистоте, и в итоге следы от всех 35 стежков залечились безупречно. Самая серьезная проблема, которую вызвала у меня операция, была связана с левым височно-нижнечелюстным суставом (ВНЧС), но благодаря особому способу лечения, так называемому методу Фельденкрайза, мне удалось быстро с ней справиться. Однако пониженная чувствительность кожи в области шрама сохранялась в течение пяти лет, и думаю, что три дырки, просверленные в моем черепе, полностью заросли только через шесть лет.
Моя мама заботилась обо мне весьма разумно и хоть и оберегала от опасностей, но не препятствовала моим успехам. В середине февраля, через два месяца после инсульта, я совершила свой первый сольный выход в свет. Мои речевые способности восстановились в достаточной степени, чтобы у меня не возникло проблем (по крайней мере мы на это надеялись), и мы постарались свести к минимуму время, которое я провела одна. Джи-Джи отвезла меня в аэропорт и проводила до кресла в самолете. В пункте прилета меня встретили, так что мне не так уж долго пришлось самостоятельно ориентироваться в большом мире. Мне было очень приятно совершить этот первый вылет из гнезда, ощутимо приблизивший меня к обретению независимости. Успех путешествия вдохновил меня на предприятия еще более рискованные.
Через три месяца Джи-Джи научила меня снова водить машину. Управление огромным металлическим ящиком на колесах на весьма приличной скорости в окружении других занятых людей, делающих то же самое и одновременно едящих, пьющих, курящих и, конечно же, разговаривающих по сотовым телефонам, напомнило мне, какое я хрупкое живое существо и какой драгоценный дар жизнь. Мой мозг по-прежнему с трудом осваивал навыки чтения, и самым сложным в обучении вождению было научиться высматривать письменные знаки. Это было проблемой. И даже если я видела знак, его смысл доходил до меня мучительно медленно. "Так что же там было написано, на этом большом зеленом знаке? О черт! Я только что проехала свой выезд!"
К середине марта Джи-Джи решила, что я готова попробовать заботиться а себе самостоятельно. Хотя я была еще далека от того, чтобы по-настоящему вернуться в игру, она чувствовала, что при поддержке друзей я могу попытаться снова взять вожжи. Она заверила меня, что если она мне понадобится, то стоит мне только позвонить, и она прилетит ближайшим рейсом. Перспектива обретения независимости привела часть моего существа в радостный трепет. Другую, еще большую, часть она привела в ужас.
Уже через несколько недель мне предстояло первое серьезное испытание на готовность вернуться к полноценной жизни ― выступление в Фитчбурге. Поэтому мне было чем заняться в то время, когда я начала заботиться о себе самостоятельно. На выступление меня отвезла моя подруга Джули, и оно прошло потрясающе, поистине головокружительный успех (игра слов здесь преднамеренная). Мне удалось не только выжить, но и снова зажить активной жизнью. Сидя дома за компьютером, я опять стала выполнять свою работу, связанную с Банком мозга, хотя поначалу меня хватало всего на пару часов за несколько дней. Через какое-то время я снова стала ездить в больницу Маклейна ― один или два раза в неделю. При этом на самом деле доехать до работы мне было даже сложнее, чем собственно работать.
Мое положение осложнялось тем, что врачи настаивали, чтобы после операции я принимала фенитоин ― для профилактики возможных припадков. Припадков у меня никогда не было, но после хирургического вмешательства в височную область мозга пациентам обычно прописывают подобные препараты. Как и большинство пациентов, я терпеть не могла это средство, потому что из-за него ощущала себя усталой и вялой. Но более всего я была недовольна тем, что оно мешало мне снова почувствовать, что значит быть собой. По вине инсульта я и без того стала сама себе незнакомкой, но фенитоин сбивал меня с толку еще сильнее. Я нахожу, что благодаря этому опыту мне стало легче понимать людей, которые отказываются от антипсихотических препаратов, предпочитая скорее быть сумасшедшими, чем мириться с их побочными эффектами. К счастью, врачи разрешили мне принимать всю суточную дозу препарата перед сном, поэтому к утру мой разум уже заметно прояснялся. Я принимала фенитоин в течение почти двух лет после операции.
Через шесть месяцев я полетела на родину, в Индиану, на встречу, посвященную двадцатилетию окончания Южной средней школы округа Виго в городе Терре-Хот. Встреча была для меня отличным поводом открыть в архивах своей памяти папки, связанные с прошлым. Я ходила по школе в сопровождении двух человек из числа моих лучших друзей, которые рассказывали мне о нашей школьной жизни. По времени эта встреча пришлась как нельзя кстати. Мой мозг как раз вылечился достаточно и для восприятия новой информации, и для открывания старых папок. Участие в этой встрече помогло мне собрать по кусочкам воспоминания о собственной юности. Однако, как я уже отмечала, учитывая, что я перенесла инсульт, было принципиально важно, чтобы я не чувствовала, что во мне осталось меньше, чем было раньше. Мои друзья были очень добры ко мне, и в итоге я прекрасно провела время, восстанавливая в памяти прошлое.
В июле, вскоре после этой июньской встречи, я приняла участие в ежегодном съезде NAMI. Заканчивался мой трехлетний срок работы в совете директоров национальной организации NAMI, и я официально сложила с себя полномочия. Я подготовила пятиминутную речь и выступила с ней перед более чем 2 тыс. членов NAMI. С гитарой в руках, слезами на глазах и признательностью в сердце я поблагодарила этих замечательных людей за то, что они дали мне решимость снова встать на ноги. Я сказала, что всегда буду бережно хранить коробку с теми открытками, которые они мне присылали и которые прибавляли мне бодрости и радости, и что знаю ― я бы не стояла там, где стою, а была бы сейчас совсем в другом состоянии, если бы не моя семья из NAMI.
