Л. Семенов-Спасский - Вечный бой
Шел 1638 год. По всей Южной Америке, от океана до океана, вот уже более ста лет хозяйничали наследники Кортеса и Писсаро, сея вокруг только смерть и разрушения, огонь и пепел. Во славу испанской и португальской корон история континента писалась кровью; белые пришельцы не признавали других чернил, намереваясь подняться вровень с богом и навсегда остаться в памяти потомков, и ничто их не останавливало в жестокости, даже возмездие, которое звалось болотной лихорадкой.
Лихорадкой дышали джунгли и плавни равнинных рек. Она низвергалась на землю вместе с дождями. Ею были напоены туманы и даже сам воздух. Повсюду была лихорадка, косящая европейцев тысячами, десятками тысяч... Она была проклятием, от которого нет спасения. Она обитала даже под священными сводами храмов, проникая туда незаметно. Она была исчадием нечистой силы!
Местных жителей — индейцев — лихорадка не трогала. Возможно, их организм был устроен по-другому. Возможно, они знали секрет какого-то снадобья, хранимый от европейцев в строжайшей тайне. Возможно, индейцев оберегали их языческие боги, вырезанные из дерева и кости. Возможно, было что-то другое, неведомое ни белым врачам, ни священникам.
Графиню дель Цинхон лечил знаменитый врач Хуан дель Вето, равного которому не нашлось бы во всей Южной Америке, а может быть, и в самой Португалии. Бывало, он выходил победителем из схватки с болотной лихорадкой, что не удавалось ни одному из его коллег. Правда, такое случалось очень редко, но все-таки случалось...
— Надежд на выздоровление графини нет, — сказал дель Вето вице-королю, бегло осмотрев больную и сосчитав ее пульс. — Она уйдет из жизни еще до заката солнца.
Король молчал, окаменевший от горя.
— Я сделал три кровопускания, — продолжал дель Вето. — Четвертого она не выдержит.
Остро запахло уксусом: служанка сменила полотенце на пылающем лбу графини.
— На все воля господня, — тихо проговорил падре Мигель, перестав перебирать четки, и, обернувшись к служанке, распорядился:—Позовите меня, как только графиня придет в себя. Душа не может покинуть бренной своей оболочки, не покаявшись, — пояснил он, неслышно направляясь к двери.
— Перед смертью графиня ненадолго очнется,— подтвердил его слова дель Вето. — Таков таинственный закон жизни.
Король сам засветил погасшую в изголовье свечу, опустился на колено, поцеловал жену и, ссутулившись, вышел из покоев.
— Бедной графине дель Цинхон врач уже больше не понадобится, — скорбно заключил дель Вего и, с минуту помешкав, вышел следом за королем — мрачен, как предгрозовое небо.
Метнувшись, тревожно закачалось длинное пламя свечи и отбросило на полог зыбкие тени, похожие на бесшумные волны ночного моря.
Когда графиня очнулась, служанка не позвала ни короля, ни священника. Она поднесла к ее рту чашку с темной жидкостью.
— Выпейте, госпожа.
Графиня слабо поморщилась, шевельнула губами.
— Что это?
— Настой коры хинного дерева. Он в два счета выгонит из вас лихорадку, и вы будете здоровы, как прежде.
В ту ночь никто во дворце не спал: ждали смерти графини. Доктор дель Вето никогда не ошибался в своих прогнозах.
У дверей, ведущих в покои, устало расхаживал падре Мигель. В пламени свечей холодно поблескивал его золотой крест, усыпанный диамантами.
В пустынном аудиенц-зале, уронив руки на подлокотники кресла, дремал король. Его окружала молчаливая свита. Время двигалось к рассвету.
Когда взошло солнце, графиня легко поднялась с постели и попросила умыться.
Свершилось чудо, в реальность которого никто во дворце не мог поверить. Послали за врачом.
Дель Вето не скрывал своего удивления.
— Случилось то, что не должно было случиться, — смущаясь, сообщил он королю. — Графиня здорова.
Размашисто перекрестившись, падре Мигель поцеловал крест.
— Слава всевышнему, даровавшему жизнь графине. Господь услышал мои молитвы.
Не доверяя первому впечатлению, дель Вето еще раз осмотрел свою бывшую пациентку. Взгляд его случайно остановился на чашке, стоящей на столе.
— Ты что-нибудь давала графине? — строго спросил он служанку и шагнул к столу. — Отвечай!
Служанка заплакала:
— Я не пережила бы смерти своей госпожи.
Подойдя к окну, дель Вего рассматривал чашку.
— Ты дала ей какой-то коричневый настой. Что это было?
— Кора хинного дерева, — бледнея, прошептала служанка и, закрыв лицо ладонями, разрыдалась.
Дель Вего ошарашенно молчал. Он понял, почему индейцы не умирали от болотной лихорадки.
Так сердобольная служанка, имени которой теперь никто не помнит, выдала европейцам секрет коры хинного дерева, известный только индейцам Южной Америки. Первым врачом, начавшим лечить больных болотной лихорадкой настоем коры хинного дерева, был сам Хуан дель Вего. Его результаты оказались потрясающими: болотная лихорадка перестала быть грозным заболеванием, ведущим к неминуемой смерти.
В 1640 году кора хинного дерева в трюмах парусников пересекла океан и очутилась в Европе, где вскоре получила название «порошка святых отцов». Всю торговлю хинной корой в Европе захватили в свои руки католические монахи-иезуиты. Они были расторопными дельцами, но никудышными врачевателями. Порошок из коры хинного дерева монахи продавали как новое средство от всех болезней. Прошло немало лет, прежде чем хинная кора стала применяться только для лечения малярии.
В России целебные свойства хинной коры стали известны во времена Петра I. Кора нашла очень широкое применение при лечении лихорадящих больных. Именно русскими врачами были разработаны методы лечения хинной корой, ее дозировки. Для получения хороших результатов больному рекомендовалось принять сразу сто — двести граммов хинного порошка или выпить несколько стаканов хинного настоя.
Ученые-химики упорно искали действующее начало хинной коры, ставя в своих лабораториях сотни и тысячи химических опытов. В этих поисках дальше всех продвинулся профессор Харьковского университета Фердинанд Иванович Гизе. В 1816 году ему удалось извлечь из хинной коры кристаллическое вещество без посторонних примесей. Им оказался хинин — самое чудодейственное лекарство прошлого века, спасшее миллионы человеческих жизней.
Более века хинин оставался единственным противомалярийным средством, и только в 1931 году группе советских фармакологов удалось синтезировать новый препарат — плазмоцид, а в 1933-м — акрихин.
В наши дни в фармакологическом арсенале врачей около полутора десятков прекрасных синтетических противомалярийных препаратов, созданных в разное время и в разных странах, но малярия все-таки не побеждена. Врачи и ученые все свои надежды возлагают на противомалярийную вакцину, работы по изготовлению которой ведутся вот уже более пятидесяти лет, но, увы, пока безрезультатно...
Тетради лейтенанта Торопова
Пакет из Санкт-Петербурга, несколько недель бродивший по Кавказу следом за Ширванским полком, настиг Торопова в Дагестане, в местечке Андийский Койсу. То был долгожданный отзыв Медико-хирургической академии на его научную работу о перемежающих лихорадках. Лейтенант Торопов приглашался в Петербург для публичной защиты диссертации.
Начинался 1864 год. Пули горцев уже не свистели на Кавказе. Многолетняя война за овладение горным краем закончилась. Кавказ был присоединен к России, но число солдатских могил на гарнизонных погостах не уменьшалось. Людей косила лихорадка, и оказалась она страшнее войны. Еще никто в мире не знал, что это за болезнь, и в разных странах она называлась по-разному, на Кавказе — трясухой.
Трясуха жила в заболоченных местах, в затхлой воде и в вечерних туманах, вплотную подступающих к стенам казарм, и единственным, правда малонадежным, средством против нее был хинин. Врачи, служившие на Кавказе, называли трясуху перемежающей лихорадкой.
Торопов несколько раз перечитал отзыв, закурил трубку, распахнул окно своей глинобитной мазанки.
По улице, пыля сапогами, со стрельб возвращался второй батальон. Держа шаг, солдаты молодцевато пели:
Эх, на погибельный Кавказ,
Эх, загнали, братцы, нас!...
Кавказ и в самом деле был погибельным. За неделю пребывания в Андийском Койсу полк уже потерял двадцать восемь человек от перемежающей лихорадки, и это было только начало, знал Торопов.
— Иван! — позвал он денщика, когда хвост колонны скрылся в клубах пыли. — Самовар поставь.
— Сей секунд, ваше благородие!
В Андийском Койсу полк квартировал не впервые. Это было одно из многочисленных мест Кавказа, где безраздельно владычествовала лихорадка. На десятки верст — болота, поросшие камышом и осокой, зловонные испарения, удушливые ночные туманы и тучи комарья.
