Борис Черкун - Эдельвейсы растут на скалах
Это уже второй раз… Она избегает встречи на улице. Первый раз я старался убедить себя в том, что она в самом деле не заметила нас, что ей необходимо было зайти в полуфабрикаты. Но сейчас она видела нас с Сергеем. Не хочет, чтобы ее видели рядом с мужем.
Все чаще приходит Дина с работы чем-то недовольная, на нее находят приступы беспричинного раздражения. Давно уже я не вижу, чтобы она накручивала на палец локон и напевала, хлопоча по дому. Я понимаю, это я — причина ее плохого настроения…
Любимое место наших с Сергеем прогулок — Венец. Оттуда, с высокого обрыва, суда кажутся игрушечными, и когда Сережа впервые увидел теплоход у причала, то удивился, какой он большущий. Смотреть на водную ширь, сливающуюся на севере и юге с горизонтом, на размытые далью заволжские просторы я могу часами. На душе тогда становится тоже просторно и легко. Сергей расспрашивает, куда течет Волга, почему этот берег высокий, а на той стороне низкий, куда плывут пароходы, почему одни дымят, а другие не дымят…
Опускаются сумерки, с Волги тянет прохладой. Зажигаются мерцающие огни бакенов. Огоньки кажутся звездами, упавшими в воду. На судах и баржах тоже зажигаются огни — желтые, красные, зеленые. Пассажирские теплоходы проплывают, прошитые огненной строчкой светящихся иллюминаторов, палубы освещены, оттуда доносится веселая музыка.
Сумерки сгущаются. В скверике зажигаются фонари. Сергей играет с ребятами в прятки. А я все сижу на скамейке, глядя на Волгу, на нарядную публику. Влажный речной воздух доносит тонкий запах ночной фиалки или духов, когда мимо проходят девушки. Слышатся гудки пароходов, где-то — девичий смех. Над ухом тонко зудит комар.
А совсем недавно я мог только мечтать обо всем этом. Да и сейчас меня не покидает ощущение, что я — отпускник, что недолго мне наслаждаться этой благодатью.
И молодежь, и дряхлые старички прогуливаются по аллеям парами. Я завидую им, иногда не в силах подавить щемящую боль в сердце. Из того, о чем мечталось, сбылось далеко не все. А ведь я ни о чем сверхъестественном не мечтал. Только бы разок-другой пройтись по скверику с теми, кого считал самыми родными, посидеть втроем на скамейке, глядя на далекие огни бакенов.
Но даже в этой малости мне отказано. А каким бы счастливым сделала меня такая малость! Сколько бы сил прибавила в жестокой, изнуряющей борьбе!
С каждым днем чувствую себя все хуже, я почти не двигаюсь, часами сижу, не шелохнувшись, на диване. У меня не на шутку болит позвоночник. Иногда при неосторожном движении едва сдерживаю крик. На улицу уже не выхожу — очень трудно подниматься по лестнице. Ложиться и вставать — мученье, все тело пронизывает боль, от которой темнеет в глазах и забивает дыхание. По комнате хожу, опираясь о стенку.
Кое-как добираюсь до врача. Она направляет на рентген. Оказывается, в костях произошли изменения, скелет потерял необходимую прочность, в результате — компрессионный перелом позвоночника. Прямо как в сказке: чем дальше, тем страшней.
Если приступ не удерживает меня в постели, бужу Сергея, нежиться не даю, приучил сразу вставать. Он сам заправляет кроватку и становится посреди комнаты. Делает разминку. Потом идут упражнения посложней: мостик, шпагат.
Иногда мне бывает так плохо, что едва не теряю сознание. Тогда Сергей стоит и ждет. Когда меня отпускает, едва слышно говорю:
— Продолжим… раз… два… три… Следи за носочками.
Он так старательно работает, что щеки трясутся.
Если у меня приступ и я не могу встать, Сергей делает зарядку сам.
Он становится собраннее, его движения — экономичнее.
Сын — единственная опора в моей жизни. И единственное ее оправдание.
3
Уже давно Сергей уговаривает папу с мамой пойти в цирк. В обычный день Дина поздно приходит с работы, а в воскресенье всегда находятся неотложные дела. Пообещал сыну, что пойдем пятого декабря — мама три дня не работает, времени хватит и на цирк, и на домашние хлопоты.
Дня за четыре до праздника, вечером, когда к нам на телевизор пришли Сережкина подружка Тома и ее мама, предлагаю гурьбой пойти в цирк. Тома и ее мама охотно соглашаются. Сергей от радости топает ногами, бросается к Томе бороться, и длинные пружины гудят от их возни.
— Тома, тебе поручаю купить билеты, — говорю я.
Тома уже взрослый человек, ходит в первый класс.
— На меня билеты не берите, я пятого работаю, — говорит Дина.
Я знал, что Дина не пойдет со мной, и пригласил соседей, чтобы для нее было общество, в котором она бы чувствовала себя на людях свободнее, — ведь посторонним неизвестно, кому она кем доводится.
Дети сразу притихли. Сергей с испугом переводит взгляд с матери на меня, с меня на мать, не может понять, в чем дело.
— Тогда и я не пойду, — говорит Томина мама.
Сережа смотрит на нее с отчаянием и переводит взгляд на меня: как же теперь? Ты же обещал!
— Тома, возьми тогда три билета, — говорю я, делая вид, что ничего особенного не случилось, только голос сел, стал сиплым. Сережа повеселел, но восторга уже не выказывает.
— Как же ты думаешь ехать в цирк, ты же еле ходишь? — чтобы как-то оправдать свой отказ, говорит Дина. Но прозвучало это не как забота, а как «сидел бы уж, не рыпался».
— Туда доеду, хватит сил. А обратно — как придется, — отвечаю сухо, давая понять, что отговаривать меня бесполезно Смотрю Дине в глаза и продолжаю старательно, внятно: — Я хочу еще раз сводить его в цирк.
Однажды Нина-Люкс спросила, умею ли я хоть сердитым быть. А если бы она увидела меня теперь, то впору было бы спросить, умею ли я быть веселым, умею ли хоть улыбаться. Я бываю самим собой, лишь когда остаюсь один или бываю с Сергеем, а с приходом всегда раздраженной Дины все в доме словно покрывается изморозью: слова выдавливаются редко и неохотно, точно каждый боится тратить лишнее тепло, губы деревенеют. Даже свободных движений делать избегаем, чтобы холод в душу не пробрался, все ходят нахохлившись. Тепло для сердца дают воспоминания. Не будь у меня воспоминаний и сына, где бы силы брал я, чтобы бороться?.. Опять мне снится по ночам застава, пограничное училище, Ваня Истомин… Часто снится один и тот же сон. Застава поднята по тревоге, пограничники на галопе уносятся в темень, а я после перенесенных операций никак не могу сесть на коня. Подходит Ваня, кладет руку мне на плечо: «Макар, будь здесь, все равно на заставе кто-то должен оставаться». И я вынужден остаться.
4
Сережа пригласил меня с Диной на елку. Дина пойти не может: ей на работу. А я решил как-нибудь добраться. Кто знает, может, никогда больше не придется увидеть Сережку на елке.
В зале уже много родителей. Их рассаживают на детских стульчиках. Вижу на стенах свои рисунки: Волк с палкой, Медведь в шубе, Заяц в рубашке горошком и штанишках — герои из «Колобка». Это Сергей похвастался, что папа умеет рисовать, вот и пришлось поработать.
Дети в белых костюмчиках, колпаках и жабо. Появляются Дед Мороз и Снегурочка, их встречают восторженным визгом. Ребятишки рассказывают у елки стишки. И вот воспитательница объявляет:
— В заключение Сережа Овчаров прочитает стихотворение, которое написал для него папа.
К елке выходит Сергей. Он весело оглядывает всех родителей, находит глазами меня. Я подмигиваю: не робей! Он звонко объявляет:
— «Елка на заставе!»
Он читает стихотворение о том, как старшина принес две елки: одну для солдат, а другую для него — мальчика, живущего на заставе. С папой и мамой они наряжали эту елку. Потом весь вечер мальчик с нетерпением выглядывал в окно: не идет ли Новый год? — о котором папа рассказывал ему столько необыкновенного:
Я знаю от папы,
Что к нам Новый год
Сегодня с востока,
С Чукотки придет.
Он гость в каждом доме
И в каждой стране,
Он точен, как эти
Часы на стене.
Он гость даже здесь,
На заставе у нас,
Хотя и нарушил
Границу сейчас.
Пограничный наряд
Не сказал ему: «Стой!»
А руку к ушанке:
«Прошу, дорогой!»
Сергей лихо козыряет и широким гостеприимным жестом приглашает воображаемый Новый год проходить.
Спеши, торопись
И не мешкай в пути! —
кричит Сережа, как в лесу, вслед «удаляющемуся» Новому году, —
Ведь должен ты за ночь
Всех-всех обойти!
Не зря мы трудились две недели, разучивая стихотворение!
А ребятишки уже водят вокруг елки хоровод. Сережа выгодно выделяется среди них, он, как молодой конек, высоко поднимает колени, носочки оттягивает. Слышу голоса:
— Смотрите, вон тот мальчик…
— Какой молодец.
— А фигура как у спортсмена.
