Н Белопольская - Патопсихология: Хрестоматия
4. В последнюю группу вошли результаты исследования больных в период выхода из различных психотических эпизодов алкогольного генеза (делириозные состояния с вербальными галлюцинациями и собственно вербальный галлюциноз у алкоголиков, который стал предметом изучения в докторской диссертации А.Г. Гофмана). Эта часть работы проводилась совместно с ним. Особенностью слуховых восприятий этих больных была яркая предметная образность, сценичность представлений, возникавших в связи с теми или иными звуками.
В ряде случаев наблюдались синестезии. Больной говорил, что «звук пролетел завизжающий», говорил, что слышен «звон колоколов сиреневый». Другой говорил, что слышно три «желтых звука с хриповатостью» или «звук зигзагами».
Многие (10 человек) слышали музыку, песни. Этот факт интересен потому, что во многих клинических описаниях галлюцинаторных явлений у алкоголиков отмечено, что эти больные ошибочно слышат музыку, песни.
У некоторых больных во время эксперимента возникали сопутствующие слуховым восприятиям зрительные обманы. Так, например, один больной убеждал экспериментатора и врача в том, что не только слышал, но и видел, как вода стекала по стенке репродуктора, жестами показывал, где именно текла вода. Другой больной ошибочно услышал в звуке трения — песню, показывал рукой на поверхность репродуктора, описывал, как одеты певицы, описывал различный цвет платьев этих женщин. Больной X., который услышал звук грома и грохот летящего самолета, видел на поверхности репродуктора молнию. Только у пяти больных слуховые восприятия провоцировали зрительные обманы, но почти у всех можно было отметить сценичность, яркость, образность восприятия предметного источника звука.
Интересны в связи с этим наблюдения М.И. Мацкевич. Она исследовала с помощью той же методики и той же ленты слуховые восприятия галлюцинирующих больных старческого возраста. Оказалось, что в старческом возрасте звуковые раздражители провоцируют не только слуховые, но и зрительные и даже тактильные обманы.
Взаимодействия чувств, описанные С.В. Кравковым в норме, в патологии очевидно усиливаются, приобретают особый характер. Таким образом, исследование показало, что у всех больных длительное, напряженное, большей частью тревожное прислушивание к тихим звукам провоцировало различные обманы слуха.
И, наконец, о последнем, полученном в экспериментальном исследовании факте, который вначале казался каким-то побочным продуктом исследования, не предусмотренным гипотезой, но затем оказался наиболее значительным, интимно связанным с ней, подтверждающим самую главную мысль исследования.
У всех больных выявилось плохое качество слуховых восприятий. Это можно было установить по следующим признакам: 1) большое количество звуков, в том числе самых явных и определенных, больные не опознавали; они отмечали начало и конец звучания, давали иногда характеристику звука, но не узнавали его; 2) плохое узнавание звуков проявлялось также в скудности и однообразии гипотез; какое-то «шорканье», «шум какой-то» — заявляли многие больные относительно всех, или почти всех, звуков подряд; 3) плохое узнавание звуков сопровождалось ошибочной локализацией источника звуков, т. е. грубым нарушением бинаурального эффекта; больные слышали их из окна, сзади себя, сверху, из-за спины и т. д.; 4) многие ошибки в узнавании предметного источника звуков были вызваны ранее описанным явлением «запаздывающего узнавания».
Ухудшение качества слуховых восприятий было типично почти для всех больных. Правильно опознавалось лишь 40 % звуков. Следует подчеркнуть, что наши данные свидетельствуют не о повышении порогов слуховых ощущений (хотя это не исключено), но о недостатках слуховых восприятий, т. е. распознавания предметного источника звуков. Плохое восприятие предметных звуков, своего рода агнозия звуков, вынуждает больных при необходимости ориентироваться в окружающей обстановке, постоянно напряженно прислушиваться, так же как это вынуждены делать постепенно теряющие слух люди. Эксперимент лишь провоцировал и усиливал это напряженное прислушивание и трудность адекватной ориентировки.
Таким образом, гипотеза как будто подтверждается: длительная функциональная перегрузка слухового анализатора в форме прислушивания к едва различимым предметным звукам играет значительную роль в провоцировании и выявлении слуховых галлюцинаций. Это дает основание считать, что слуховые обманы у психически больных возникают как сложный результат психической деятельности (прислушивания), осуществляемой человеком при определенной (разумеется) патологии нервной системы.
Выявилось также ухудшение качества слуховых восприятий у больных, своеобразная агнозия предметных звуков. Связь агностических и галлюцинаторных расстройств в области зрения экспериментально исследована и описана в монографии С.Ф. Семенова «Зрительные агнозии и галлюцинации». Роль различной патологии слухового анализатора в возникновении слуховых галлюцинаций отмечалась многими авторами. Некоторые придавали значение снижению слуха или воспалению среднего уха (В.М. Бехтерев), В.А. Гиляровский подчеркивал роль возникающих в ушах шумов; описаны А.С. Шмарьяном и другие галлюцинации при опухоли височной доли. Фактов много и они очень разнообразны. В то же время предположение о роли одних морфологических изменений того или иного отдела слухового анализатора не может объяснить появление слуховых обманов у здоровых лиц. Между тем гипотеза о роли тревожного прислушивания как бы скрепляет все эти факты. Она объясняет, почему и у здоровых людей (при дефиците ожидаемой информации), и у лиц с различными поражениями слухового анализатора (как периферическими, так и центральными) при затрудненном различение звуков возникают обманы слуха.
В заключение следует остановиться на вопросе о том, в чем принципиальное методологическое значение этого вывода о роли деятельности прислушивания больного человека для возникновения и провоцирования обманов слуха.
Он важен по следующим причинам. При всем разнообразии теорий о происхождении галлюцинаторных явлений в психиатрии эти явления рассматриваются обычно как непосредственный результат той или иной патологии нервной системы. Следует оговорить, что речь идет не о причинах болезни — причину болезни действительно нужно искать в поражении нервной системы. Речь идет о причинах, обусловливающих возникновение ложного образа. Вот эти ложные образы, обманы слуха рассматриваются как продукт больного мозга. В этом толковании сохраняются отголоски физиологического идеализма. Между тем, по нашему мнению, одним из важных условий их возникновения следует считать процесс продолжающейся жизнедеятельности человека, обладающего больным мозгом. В отношении галлюцинации можно говорить о деятельности прислушивания.
Можно предположить, что гипотезу о роли деятельности больного человека правомерно отнести и ко многим иным психопатологическим явлениям.
Б. В. Зейгарник
Нарушения памяти[9]
Почти все больные жалуются на расстройство памяти. Франсуа де Ларошфуко высказал мысль, что люди часто жалуются на расстройства памяти, но никто не жалуется на недостаточность мышления. И это действительно так. Редко больные говорят о недостатках своего мышления, неадекватности суждений, но все замечают дефекты своей памяти. Это происходит отчасти потому, что признать свою несостоятельность в области запоминания не обидно, в то время как никто не проявляет столь высокой самокритичности по отношению к собственному мышлению, поведению, чувствам. Вместе с тем расстройства памяти являются действительно частым симптомом при заболевании мозга. Кроме того, ряд нарушений психической деятельности — нарушение работоспособности, мотивационной сферы — иногда выступают для самого больного и наблюдающих за ним как расстройства памяти.
Проблема расстройства памяти всегда стояла в центре психиатрических и патопсихологических исследований. Во-первых, потому что проблема памяти наиболее разработана в классической психологической литературе и, во-вторых, потому что мнестические нарушения являются часто встречающимся синдромом.
И.М. Сеченов указывал на то, что память является краеугольным камнем психического развития. «Учение о коренных условиях памяти есть учение о силе, сплачивающей, склеивающей всякое предыдущее со всяким последующим. Таким образом, деятельность памяти охватывает собой все психические рефлексы». Главную особенность человеческой памяти Сеченов видит не в фотографичности воспроизведения, не в «зеркальности» запечатления, а в переработке воспринятого, в классификации и сортировке воспринятых образов. Именно эта особенность является условием возможности психического развития. И.М. Сеченову принадлежат замечательные слова о том, что память является сложной обобщенной деятельностью: «Самые простые наблюдения убеждают нас в том, что знания в умственном складе у взрослого в самом деле распределены не зря, а в определенном порядке, как книги в библиотеке». Структура процесса запоминания и воспроизведения сложна, те особенности, которые присущи любой форме человеческой деятельности, — опосредованность, целенаправленность, мотивированность — относятся и к памяти (Л.С. Выготский, А.Н. Леонтьев, В.П. Зинченко, А.А. Смирнов, Л.В. Занков и др.). Поэтому и распад мнестической деятельности принимает различные формы благодаря переходу к «поуровневым» исследованиям психической деятельности человека (А.Н. Леонтьев). Изучение памяти как мотивированной, направленной, опосредованной деятельности является конкретизацией такого подхода.
