Оливер Сакс - Музыкофилия: сказки о музыке и мозге.
Многие из перечисленных механизмов восприятия музыки имеют место даже в тех случаях, когда музыка только "звучит в мозгу": проигрывание мелодии в воображении даже не очень музыкально одарённых людей зачастую достаточно точно соответствует рисунку и ритму, и даже тональности и темпу оригинального музыкального отрывка. Это возможно благодаря чрезвычайно развитой музыкальной памяти человеческого мозга, ведь многое из услышанного даже в раннем детстве оказывается как бы выгравированным в нашем мозгу до конца жизни. Наши органы слуха и нервная система предельно настроены на восприятие и запоминание музыки.
Как многое зависит от внутренних характеристик самой музыки – её сложности, временных и сонарных характеристик, ритмического напора, мелодических последовательностей и повторов или таинственных "эмоциональности и воли" – и как много зависит от резонанса, синхронизаций, осцилляций и взаимовозбуждений в бесконечно сложном многослойном пироге нейронных цепочек, ответственных за переработку звуковых сигналов и их воспроизведение, – этого мы пока не знаем.
К сожалению, эта восхитительная машинка – сверхразвитая и сверхсложная – подвержена разнообразным искажениям, излишкам и поломкам. Умение воспринимать (и проигрывать в уме) музыку может быть повреждено из-за разнообразных дефектов мозга. Известно много форм "дисмузыкальности" – amusia. Музыкальное воображение может вдруг стать избыточным, неконтролируемым; иногда это приводит к бесконечному повторению цепких музыкальных фраз и даже к музыкальным галлюцинациям. У некоторых людей музыка способна вызывать припадки судорог. Существуют болезни мозга, способные разрушить искусство профессиональных музыкантов. В отдельных случаях оказывается нарушенным соответствие между интеллектуальной и эмоциональной сторонами музыки: некоторые люди способны воспринимать музыку, но она оставляет их равнодушными, в то время как в других музыка вызывает очень сильные чувства, даже катарсис, но смысл того, что они слушают, остаётся для них недоступным. Некоторые люди – их на удивление много, – могут, слушая музыку, "видеть цвет" или "ощущать вкус" или "запах" или "осязать" музыкальные фразы и образы, хотя способность к подобному синтезированию скорее следует отнести к дару, чем к симптому какого-либо повреждения мозга.
William James говорил о том, что мы "настроены на музыку", и что хотя музыка влияет на всех нас – успокаивая или наоборот, оживляя нас, принося нам облегчение, позволяя собраться для работы и синхронизировать наши действия, – она может быть особенно мощным терапевтическим средством для пациентов, страдающих разнообразными нервными заболеваниями. Такие люди могут демонстрировать сильнейшую реакцию на музыку (иногда – только на неё!) Некоторые из них больны мозговыми расстройствами – в результате удара, альцхаймеровского или других видов слабоумия. Другие страдают от конкретных синдромов, связанных с дефектами кортекса, – потерей двигательных функций, речи, амнезией или синдромами фронтальной области мозга. Некоторые впали в детство или страдают аутизмом или болезнью Паркинсона и прочими расстройствами моторных функций. Эти и многие другие заболевания потенциально могут быть облегчены с помощью музыкальной терапии, позволяющей вызвать ответ больного на музыкальный возбудитель.
Мысль о том, чтобы продумать и написать книгу о музыке впервые пришла ко мне в 1966 году. Тогда я впервые познакомился с сильнейшим эффектом, вызываемым музыкой в людях, больных болезнью Паркинсона. Трудно представить, как часто с тех пор музыка вторгалась в моё сознание, требуя внимания врача к её воздействию на функионирование человеческого мозга, более того – на самую жизнь людей.
Музыка – всегда первое слово, которое я разыскиваю в оглавлениях специальных книг по физиологии и функциям нервной системы. Но до 1977 года редко можно было найти даже упоминание этого предмета – до публикации книги "Музыка и Мозг", Macdonald Critchley & R. A. Henson, содержавшей множество исторических свидетельств и клинических результатов. Одна из причин сравнительно малого клинического опыта в этой области состоит в том, что врачи очень редко расспрашивают своих пациентов о проблемах с восприятием музыки (в отличие, скажем, от стандартных вопросов, связанных с лигвистическими функциями мозга). Другая причина заключается в том, что невропатологи любят всё объяснять известными их науке причинными механизмами заболеваний, в то время, как до 1980 года не было практически никаких исследований о связи музыки с деятельностью высшей нервной системы. Всё это коренным образом изменилось в течение последних двух десятилетий, когда нейробиология освоила новые технологии, позволяющие наблюдать за изменениями в живом мозгу в то время, как человек слушает или сочиняет музыку или просто представляет её себе. Уже накоплено и быстро растёт огромный объём работ, освещающих механизмы восприятия музыки, а также объясняющих, как музыка связана со странными и редкими заболеваниями мозга. Это, конечно, создаёт базу для новых удивительных открытий, но врачу стоит не забывать, что искусство наблюдения больных может быть утеряно, если основываться лишь на томах исследований, игнорируя особенности индивидуального поведения конкретного пациента.
Необходимы и данные, добытые в результате использования новейших технологий, и искусство лечащего врача. А главное – это умение слушать человека и пытаться представить себе, что и как он испытывает, когда звучит музыка – именно эти истории и легли в основу моей книги.
Часть первая.
Одержимость музыкой.
Глава 1.
Гром среди ясного неба. Внезапная музыкофилия.
Тони Цикория, 42 года, подтянутый и крепкий, в колледже был игроком основного состава футбольной команды, потом сделал неплохую карьеру хирурга-ортопеда в небольшом городке в пригороде Нью-Йорка. Он приехал в дом у озера, вся семья должна была собраться здесь этим вечером. Погода была приятная и прохладная, но он заметил тучи вдалеке; похоже, приближался дождь.
Он вышел из дома и направился к телефонной будке, чтобы позвонить матери (на дворе был 1994-й, эпоха мобильных телефонов тогда еще не наступила). Он до сих пор в мельчайших подробностях помнит все, что случилось дальше: «Я говорил с мамой по телефону. Где-то вдали шумел дождь и раздавались раскаты грома. Мама повесила трубку. Я стоял рядом с телефонной будкой, когда в меня ударила молния. Вспышка вырвалась из телефона и ударила меня в лицо. Дальше, я помню это ощущение – меня словно отбросило назад».
Потом – Тони, казалось, заколебался, прежде чем продолжить свой рассказ: «Я летел вперед. Я был растерян. Я огляделся и увидел свое собственное тело на земле. И я увидел женщину – она стояла рядом с будкой и ждала своей очереди, пока я говорил по телефону – теперь она сидела на мне и оказывала первую помощь. Я словно плыл вверх по лестнице – я был в полном сознании. Я увидел своих детей и понял, что все у них будет хорошо. А потом – этот свет, голубовато-белый… и беспредельное ощущение покоя. Вся жизнь – ее высшие и низшие точки – мелькала у меня перед глазами. И никаких эмоций… чистая мысль, чистый восторг. Я чувствовал, что ускоряюсь и поднимаюсь вверх… я сам был и скорость и направление. И я сказал себе: «Это – самое потрясающее чувство на свете», а потом – БАМ! И я вернулся».
Доктор Цикория понял, что вернулся в свое тело, потому что почувствовал боль – боль от ожогов на лице и на левой ступне, там, где электрический разряд вошел в его тело и там, где покинул его. И он понял: «только тело чувствует боль». Он хотел вернуться назад, хотел сказать женщине, чтобы она перестала помогать, оставила его в покое; но было поздно – он уже дышал. Через минуту или две он почувствовал, что может говорить, и он сказал: «все нормально, я доктор». Женщина (так уж вышло, что она работала медсестрой в отделении интенсивной терапии) ответила: «минуту назад вы не были доктором, вы были мертвы».
Приехали полицейские, они хотели вызвать скорую, но Цикория отказался. Он бредил. Его доставили домой («мне казалось, что мы добирались туда несколько часов»), и уже оттуда он позвонил своему кардиологу. Кардиолог полагал, что Цикория пережил краткую остановку сердца, но по результатам ЭКГ (*электрокардиографии*) не удалось выявить никаких отклонений. «После такого ты либо жив, либо мертв», – заметил кардиолог. Он считал, что последствия этого странного инцидента вряд ли скажутся на здоровье и дальнейшей жизни доктора Цикория.
Цикория так же посетил невролога – он стал медлителен (что для него нехарактерно), у него начались проблемы с памятью. Он стал забывать имена – имена хорошо знакомых людей. Он прошел неврологическое обследование. Ни ЭЭГ (Электроэнцефалограмма), ни МРТ (Магнитно-резонансная томография) снова не выявили никаких отклонений от нормы.
